Какие-какие шубы? Норковые? А …
Она честно призналась, что контингент у них не тот – не платежеспособный.
Раиса Михайловна – бессменный директор сельского клуба, отдала работе, как говорила она сама, «всё свое девичество».
За годы работы было всё: она перестраивала и ремонтировала здание, меняла мебель, шила «одежду» сцены и даже однажды собственноручно копала оттоки из выгребной ямы клубного туалета.
Она помнила партсобрания и заседания товарищеских судов тогда, когда в клубе ещё топили печь. Помнила упадок 80-х, когда клуб и вовсе заколотили досками. Она помнила кровавые драки на дискотеках, битые пьяницами окна, ремонты, восстановления, и все бесконечные изменения в законодательных документах по сельским несчастным клубам.
Раиса частенько мечтала бросить всё, уйти в поле, на ферму, устроиться на работу в городе, потому что заботы и проблемы накатывали волнами, не давали спать ночами.
Только ставшее уж домом здание клуба да родное село не отпускали. У Раисы выросли дети, разъехались, звали с собой, но она не могла оставить свое детище – старый сельский одноэтажный клуб.
А уж в последние годы способы выживания для клуба стали и вообще непонятными – рыночными, как и вся действительность: помещение клуба предлагалось сдавать в аренду. И нет, это не приглашенные артисты. Кто ж поедет в далёкое село?
Помещение сдавали в аренду местным – под свадьбы, юбилеи, выпускные вечера…
Для Раисы Михайловны, человека старой закалки, воспитанной на принципах строителя общества коммунистического, все нововведения поначалу казались безнравственными.
Но когда, после первой свадьбы, с сотрудниками убирали они клуб, считали доход, Раиса решила, что пора и ей перестраиваться на новый лад. И проявила она тогда поистине ценное умение – рыночную хватку.
Первый раз из чужих – в клуб приехали торговцы рыбой. Рая переживала, но оставили они после себя идеальный порядок.
Прошло время и в клубе засверкали новые пластиковые окна, сменился пол и двери.
И вот опять – клубу подфартило. Раисе позвонили торговцы шуб и дублёнок из областного центра – Иваново.
– Какие-какие шубы? Норковые? А …
Она честно призналась, что контингент у них не тот – не платежеспособный. Но… торговцев это не испугало. И она добро дала.
После она долго думала о законах маркетинга. Каким таким макаром клубу заплатят столь приличную обещанную сумму, если ей уж понятно: никто ничего не купит?
Одна шуба стоила столько, сколько их труженики зарабатывали за полгода, а то и за год. Кто за этими шубами в клуб вообще пойдет?
Да никто!
Да и зачем на селе норковая или песцовая шуба? Здесь пуховичок в самый раз, курточка, а лучше фуфайка. Как-то мало представлялся народ в норковых шубах в их пропахшем бензином пыльном автобусе.
– Люд, может программу какую организуем культурную, чтоб народ подтянуть? И торгаши посмотрят, а то ведь от тоски и скуки помрут… Ну, для видимости, – предлагала она своей помощнице Людмиле, худруку и уборщице одновременно.
Но шла осень, концертная программа готова ещё не была, а пары поющих девчат было для концерта недостаточно.
Раиса Михайловна сбегала в школу села соседнего, договорилась и организовала в этот день выставку детских осенних поделок.
– Да хоть мамки подтянутся, создадим видимость, что смотрели товар. А то ведь … и не заплатят…
– Лишь бы не побили, – вздыхала Людмила.
Но, как ни странно, не успели две женщины-продавщицы, блондинка помоложе и брюнетка постарше, скрутить вешалки-перекладины и развесить свой товар, как в клуб потянулся народ.
Первой явилась Клавдия Смирнова – личность на селе известная. Пять лет она отсидела в тюрьме за непреднамеренное убийство мужа поленом. Свое зэковское прошлое Клава не то что не скрывала, она его умело афишировала: кровать называла шконкой, всех, кто имел хоть чуток начальственным вид – вертухаями.
А по сути была совершенно безобидной одинокой старухой. Она частенько помогала старой немощной соседке, торчала в местном продуктовом магазинчике, маясь от безделья.
– Чё тут у вас? Ох! Понты!
– Баб Клав, Вы б поделки посмотрели, смотрите, какие интересные. Дети старались,– видя растерянных продавщиц, пыталась оттащить ее от созерцания дорогостоящего товара Людочка
– Цыц! Дай шкурки вертухайские глянуть …
Она рассматривала шубы, а потом начала расчёсывать пятерней мех.
– Ой, нет-нет, бабушка, не троньте. Товар трогать не стоит. Если надо, я сама покажу, – светловолосая продавщица достала и стряхнула шубку, – Смотрите!
– Как не трогать-то? А может вы мне шваль какую подсунете, молью съеденную?
– Ну, что Вы! Все шубы фирменные, хранение специальное, сроки, ГОСТы… У нас все в порядке. И, кстати, есть рассрочка, – продавщица подняла глаза на Раису Михайловну, та мотала головой и хмурилась.
Понятно – зря теряют время. Она повесила шубу назад.
И тут неожиданно в клуб потянулись «потенциальные покупатели» – женская часть населения села.
Сколько Раиса бегает, зазывая зрителей на праздничные концерты, дозваться не может, всем не до концертов – дела. Зал никогда не бывает заполнен. А тут… прям, паломничество.
Женщины заходили – несмелые. Здоровались, озирались, стесняясь своего неблагодарного любопытства.
Шубы переливались мехами, лоснились, притягивали взор и просились на плечи. Дымчато-пыльные, розовато-белые, неброские, но гармоничные благородно–бежевые, коричневато-шоколадные с лёгким рыжим оттенком, в меховых воланах, с капюшонами и без, совсем короткие и разлетающиеся длинные…
Женщины несмело осматривались и внутри каждой потихоньку просыпалась … королева. Женщины есть женщины.
Они читали ценники, переглядывались, незаметно показывали друг другу, но удивления не выдавали.
Мол, чего мы, таких цен не видели что ли?
Только вздохнула Галина Седова – многодетная мать, махнула рукой и быстро вышла в двери клуба, как будто сбежала от искушения: какая шуба, когда детских пособий едва хватает, чтоб на голенастые безмерно растущие ноги-руки старших хоть что-то к зиме прикупить, а они уж, даст Бог, передадут младшим.
Ну, а продавщицы бойко делали свое торговое дело.
– Можете брать вообще почти бесплатно, рассрочка у нас отличная. Шуба – это ж и практичность, и эстетика. А износостойкость какая! До конца дней ведь покупка.
Они говорили о лицензии, о многочисленных покупках в соседних сёлах, профессиональным сленгом нахваливали меха, предрекая морозную зиму, и, конечно, предлагали товар примерить.
Долго уговаривать не пришлось. Не то, чтоб шуба была кому-то крайне необходима, просто сама примерка такой вещи означала прикосновение к какой-то другой незнакомой потустороннеэкранной жизни. Селянкам вдруг показалось, что они, и правда, могут себе позволить такую покупку.
Шубы гипнотизировали, туманили сознание.
Первой надели шубу на Матвееву Марину Павловну. Норковую, тёмно-коричневую, расклешенную к низу.
Марина Павловна всю жизнь проработала в местной школе учителем математики, дамой была строгой и хмурой. Вот и сейчас ее маленькая головка торчала из обширного размера мехов, а взгляд точь в точь – боярыня Морозова.
– Рукава-то чё такие? Как у царевны-лебедь, – смотрела она хмуро.
–Сейчас это очень модно, – обхаживала ее продавщица постарше.
– Модно… Хошь кости прячь, хошь воду наливай, – сомневалась начитанная Марина Павловна.
– А можно еще в гастрономе воровать, – вставила Клавдия.
– Зато в нее завернуться можно и в поле ночевать, Марина Павловна,– хихикала ее бывшая ученица Светочка.
– Я не пьющая, и не воровка. Мне тепла надо, а тут, все на ветру в открытом доступе. Нет, эта мне б не пошла… Другую дайте…
И началась массовая примерка. Пришлось Раисе Михайловне с Людочкой снимать в подсобке ещё одно зеркало, тащить в коридор.
Труженицы огородов и ферм, бабки, мамки и молодые девицы примеряли благородные меха.
А Раиса Михайловна любовалась – как преображались женщины! На выдохе надевали лёгкие меха и вмиг менялись.
Красивые какие у них бабёнки! Не хуже экрановских… Вон, и Люда вмиг стала дамой.
Возле окна за процессом наблюдала баба Клава. Гнусавым голоском она напевала:
– Идет барышня – шубка белая, если даст чего – будет целая!
Примерка шла полным ходом.
– Бери, Ленка, бери! Корову мать продаст, расплатититеся.
– Не-е… Тут две коровы надо. Скоко хорьков-то, или… бес их знает кого, поубивали, шоб сшить красоту такую, – почтальонша Лена, разведённая мать троих детей, примеряла пушистый рыжий полушубок. Прям, тонула в мехах.
– Это не хорек. Это енот. Трендовая вещь, – поправила продавщица.
– Слыхала, Галка! Трендовая! Енот какой-то. Это который плотины строит.
– Нет, плотины бобер строит, – вставила старшеклассница Оксана, которая пришла сюда со старшей сестрой, и уж перемеряла половину товара.
Просто интересно было посмотреть на себя в таких вещах. Как оно? Ведь есть надежда, что может быть когда-нибудь жизнь повернет к шумно-гламурной богатой судьбе. А у кого таких надежд не было?
А пока Оксана училась в техникуме, подрабатывала в кафе судомойкой, чтоб не тянуть деньги с матери и иногда хоть прикупить маленькой племяннице новые колготки.
– А эта из кого ж? – спрашивала любопытная Татьяна Васильева, повариха с леспромхоза.
– Это чернобурка?
– Чернобурка? Это из черного коня что ль?
Раиса тоже сиднем не сидела – присмотрела себе меховую овечью безрукавку. Легка, мягка, теплом окутала спину. В ее подсобке висела вязаная пушистая узорная жилетка. Здесь, в стенах прохладного клуба, Раиса носила ее почти всегда, и зимой и летом. И теперь вдруг показалась она такой старушечьей и убогой…
Взять что ли? Полторы зарплаты… Но есть и сбережения, рассрочка… Взять – не взять? Она меряла ее уж третий раз, советовалась с односельчанками.
– Бери, коли денег на жалко…
Денег было жалко. Это ж три куртки можно взять… Внукам отправить подарки, а не за горами Новый год…
А женщины все примеряли.
– Шурк, куда в ней ездить-то будешь? На рынок квашеной капустой торговать?
– А может я жениха себе найду ещё! –отвечала Шурка со смешком, – Как надену, да как выйду, и твой ко мне переметнется. Вон смотри, я на падшую валютную походить стала, – у Шурки не хватало переднего зуба, и сравнение вызвало хохот.
– О-ой! Напугала. Да я тебе и без шубы его отдам. Забирай. Нашла тоже ценность…
– Ох, докидаешься, Зойка. Подберут…
– А я так скажу, – поддерживала разговор продавщица помоложе, нужно было продать, – Если женщина ухожена, всегда найдётся тот, кто захочет купить ей шубку.
– Захочет? Ну, это не о наших мужиках. Мой предпочитает, чтоб я была в фартуке, а под шубой была разве вон селёдка на столе …
Все смеялись, перестали стесняться, примеряли уж не первую вещь.
А Раиса смотрела на продавщиц и думала: неуж и правда надеются, что продадут.
Да, они надеялись, они были уверены, что торговый процесс идёт нормально.
Рая и сама засмотрелась. Засмотрелась на Анну, жену участкового, да и не только она. Бабы охали, хвалили ее красоту. Привез Борька жену откуда-то с юга. Высокая, чернобровая, прямой нос с небольшой горбинкой, густые кудри. Сейчас росли у них уж двое сыновей. Младший сынишка, как и все, засмотрелся на мать.
Надела она серую светлую шубу, накинула капюшон. Даже болтливая продавщица на минуту замолчала. Модель с обложки модного журнала не сравнилась бы сейчас с красотой Анны.
– Убей меня – красоты такой не видала! Королева снежная! – провела себе по горлу Клава.
– Мам, ты такая… давай купим …, – просил с предыханием шестилетний сынишка.
Но Анна шубу быстро сняла, повесила ее на синие плечики с краю вешалки, взяла сынишку за руку, и из клуба ушла.
– Ой, бабоньки! Нельзя меха носить, нынче экологию ценят. А это ж мокруха, считай, – вы ж пособники мокрушников, получается, – Клавдия обиделась на продавщицу и теперь мешала.
Вот Лида Кочурова сняла свою плюшевую тужурку, обтерла изработанные руки о бока, аккуратно взяла у продавщицы рыжую шубку с лисьим воротником, боязливо натянула. А потом выпрямилась и застыла, глядя на свое отражение.
Когда-то Лиду считали первой красавицей села, она и сейчас была б красива: густые русые волнистые волосы вываливались из пучка, большие серые глаза, выразительные брови. Была б …, если б годы работы не скрючили спину. Ходила теперь Лидия, как будто тянуло ее вниз – чуток внаклонку, быстро перебирая ногами.
Была она прежде передовой дояркой, ветераном труда, награждена медалью «За заслуги в труде», о ней писали в местной газете. Вымпелами и грамотами могла б она завешать все стены своей небольшой хаты.
…Вот только такую шубу никогда ей не купить.
Но эта шуба на минуту вдруг выпрямила ее спину. Из зеркала смотрела помолодевшая лет на двадцать Лидочка Кочурова.
А из-за спины наблюдала за ней Раиса Михайловна. Вот и увидела, как медленно постепенно наливаются глаза Лидии влагой. Раиса подскочила быстро.
– Ох, и красивая ты, Лидия. Да только куда у нас в шубах-то ходить? – она заглянула на этикетку, – Ой-ой, Не-е, год работы, считай. Сымай, Лид. Ну их в баню…, жили без шуб, и ещё проживем, – говорила легко, непринужденно, как о ерунде.
И Лида как будто б поверила, стряхнула с глаз набежавшие было слезы, вернулась в реальность, шубу сняла, натянула свою видавшую виды тужурку.
– Где тут шуба моя елова, к сердцу здорова. Пойду я, Рай. Спасибо тебе.
– Да за что ж, Лид?
– Не знаю. Сказать не умею. Но наши девки себя вроде как барынями сёдня почуяли. Хошь ненадолго, но всё ж…. Уж даже я, – и пошла тетка Лида – зашаркала ногами, склонившись слегка вперёд.
Намерявшись, стесняясь продавщиц и друг друга, женщины потихоньку «убегали».
А Раиса хвалила себя за организованную выставку. Думала она, что эти поделки народ привлекут, а вышло наоборот – после примерок бабоньки переходили к поделкам, вроде как интересуясь, двигаясь, за рассмотрением их, ближе к выходу, тихо ретировались за дверями клуба.
Раиса уж готовила извинительную речь обиженным продавщицам, которые отработали на славу, каждую потенциальную покупательницу исхвалили с ног до головы, но сейчас потускнели, поняли, наконец, – продажи не будет.
Рая уж решила, что раз так, возьмёт этот жилет, хоть был он ей совсем не по карману, шепнула б этом Людочке.
Как вдруг к клубу подъехала машина. Сашка Евлозин привез мать. Работал он на севере, денежка у него водилась, и сейчас, чисто случайно, оказался у матери в гостях.
Мать его, тетка Женя, женщиной была скромной, маленького росточка, модницей не слыла. Всю жизнь до пенсии проработала она нянечкой в местном детском саду.
Вот и сейчас махала рукой на сына и пыталась из магазина убежать.
– Пальто ж ты недавно мне купил, Са-аш! Зачем мне эта шуба? Лучше Лизе своей возьми…
– Меряй, мать! Меряй, говорю…
И это, Слава Богу, была первая покупка сегодняшнего дня. Черную неброскую норковую шубку Саша оплатил сразу.
А тетка Женя чуть не плакала:
– Куда вот…зачем? Ты подумай, Рай! Деньги-то тратит на ветер…
– Не на ветер, Шура! Не на ветер. На мать тратит. Молодец твой Сашка! Пример всем сыновьям …, – успокаивала ее Раиса.
– Так ведь семьи у них, у сынов-то, – оправдывала своих сыновей продавщица местного лабаза Ольга, – Мои тоже зарабатывают – дай Бог каждому. Сказала б я, что надо мне чего, так и они б не пожалели, да разве я скажу. Пусть сами хорошо живут, это ль не счастье?
– Вот и я говорю, и я, а он…, – махала рукой тетка Женя. Но где-то в глубине ее души, чувствовала Раиса, горел огонек материнской гордости.
К Раисе вернулся реализм. Жилет она брать не стала. Время «реализации» кончилось. Клуб они закрыли изнутри. Продавщицы начали складывать товар, они с Людой и Марией, ее сестрой, помогали, оправдываясь за народ, жаловались на заработки, на проблемы селян …
Продавщицы уж понимали свою ошибку – не стоило было сюда ехать. Грустили, говорили через губу.
Как вдруг в клуб настойчиво постучали.
– Раиса Михайловна, – вошёл Борис, участковый, спешно огляделся, – Закрылись уже, да? Не успел?
– А что хотел-то?
– Да Дениска сказал, Анна моя какую-то шубу меряла. Сказал – в пору ей, но денег много, – он озирался, половину вещей уж сложили, – Мне б… Я б взял…
Раиса глянула: с краю, синие плечики…
– Так вот же она! Не убрали ещё, – Раиса сняла шубу.
– Ого! – Борис увидел ценник и упал с шубой на откидной стул, – Где вы такие только цены берете? Этих зверюшек красной икрой что ли кормили?
Но продавщицы вмиг сориентировались, предложили рассрочку, и Борис обрадовался, шубу купил.
Продавщицы уезжали уж не столь грустны.
А Раиса в эту ночь все никак не могла уснуть. Она листала толстый глянцевый журнал, подаренный продавщицами, разглядывала красоток в мехах и вспоминала своих женщин в обновках. Их глаза, в которых за смехом ли, за грустью ли, иль за оцепенением была спрятана тоска по женственности.
Как и в жизни – за неистовой женской силою и терпением скрыта мечта о красоте, о мужской заботе, о нежности, о самоуважении, и о том, чтоб стать, наконец, хоть немножко слабее. И от этой слабости, чтоб не стала жизнь хуже.
Вот и думала Клава: кто ж, как не они, положившие здоровье на труд, на материнство, прожившие жизнь свою честно и бескорыстно, искренние и нежные, достойны носить такие шубы?
Кто, как не они?
