Ирина медленно открыла дверцу холодильника, и её лицо тут же исказилось от недовольства. Взгляд скользил по скудному содержимому: пара яиц на дверце, засохший кусок сыра в пластиковом контейнере, полупустая банка маринованных огурцов.
Спустя пару секунд она издала протяжный вздох и, скривив нос с явным презрением, произнесла:
– Н‑да, похоже, слухи правдивы.
Её глаза задержались на кастрюле с остатками супа, стоявшей на средней полке. Жидкость в ней потемнела, на поверхности плавали застывшие капли жира. Потом взгляд Ирины скользнул к пустой полке, где не мешало бы стоять молоку. Она резко выдохнула через нос, словно сдерживая нарастающее раздражение.
– И чем ты детей кормишь? Супом непонятной давности? Хотя… это вряд ли можно назвать супом. У тебя даже молока нет! О мясе я вообще молчу! Неудивительно, что девочки такие худенькие!
Ольга стояла чуть поодаль, у окна. Она обхватила себя за плечи, словно пытаясь укрыться от этих резких слов. Пальцы невольно сжались, впиваясь в ткань домашнего халата. В её глазах читалась смесь обиды и усталости – тех чувств, что накапливались годами, превращаясь в тяжёлый груз. Она глубоко вздохнула, прежде чем ответить, стараясь держать голос ровным, хотя внутри всё дрожало от напряжения:
– Да, осуждать ты всегда любила. А как помощь – так тебя никогда нет!
Ирина резко повернулась к дочери. Её лицо стало ещё более строгим, брови сошлись на переносице, а уголки губ опустились в презрительной гримасе. Она скрестила руки на груди и с надменным видом покачала головой, будто удивляясь самой возможности такого вопроса. В её движениях была та привычная уверенность, с которой она привыкла раздавать оценки и выносить приговоры.
– А какую помощь ты от меня ждёшь? Может, обеспечивать тебя и твоих детей? – её голос звучал холодно и отстранённо, каждое слово будто отбивалось от стен кухни, усиливая ощущение отчуждения.
В этот момент в её голове промелькнула горькая мысль: “И вот на этого человека я потратила лучшие годы своей жизни?” Мысль была острой, почти физической болью. Она тут же вспомнила, как подруги и родственники предостерегали её, когда она решила взять ребёнка из приюта. “Гены не изменишь!” – звучали их голоса в памяти.
– Я свой долг по отношению к тебе выполнила. И даже перевыполнила! – продолжила Ирина, и её голос зазвучал громче, обретая ту металлическую твёрдость, которая всегда пугала Ольгу в детстве. – Но, к сожалению, ты самое главное разочарование в моей жизни! Несмотря на все мои усилия…
Ольга дёрнулась. Слова матери будто обожгли её, оставив на душе горячий, болезненный след. “Долг она выполнила…” – эхом отдавалось в голове. А кто её об этом просил? Зачем она вообще забрала ребёнка из приюта? Чтобы потом каждый день напоминать, что это не любовь, а услуга? Чтобы показать окружающим, какая она хорошая, милосердная, благородная?
Оля в тот момент уже была довольно взрослой – ей исполнилось десять. В её возрасте другие девочки спокойно ходили в школу, играли с подружками, ждали маму с работы, чтобы вместе попить чаю и обсудить прошедший день. А она… Она всё детство мечтала о семье. О маме, которая будет её любить просто за то, что она есть, гладить по голове, обнимать перед сном. О папе, который защитит от любых невзгод, поднимет на руки, скажет: “Не бойся, я с тобой”.
Но вместо этого она получила жизнь, где каждое движение, каждый вздох были под пристальным контролем. Где вместо тепла – холодные наставления, вместо поддержки – бесконечные требования.
– Ты должна быть благодарна, что мы тебя забрали! – эти слова Ирина произносила почти каждый день, и звучали как напоминание о незримом долге, который Оля обязана была выплачивать всю жизнь.
“Ты должна вести себя идеально, чтобы не бросить тень на нашу семью! Будешь выделываться – мигом обратно отправишься!” – голос матери в воспоминаниях звучал жёстко, без намёка на теплоту. И Оля старалась. Изо всех сил старалась быть “идеальной”.
На неё свалилась целая гора обязанностей. После школы – сразу на занятия балетом: “Хорошая осанка очень важна для девушки!” Потом – скрипка: “Музыка развивает дисциплину и вкус”. А между этим – репетиторы по математике, английскому, русскому… Выходные? Их почти не было. Даже летом – никакой беззаботной детской радости: строгий распорядок, занятия, контроль…
Иногда, лёжа ночью в кровати, Оля закрывала глаза и представляла, как бежит прочь от этого дома. Куда‑нибудь, где не нужно постоянно доказывать, что ты достойна называться дочерью. Где можно просто быть собой. В приюте, конечно, было нелегко, но там хотя бы не требовали становиться кем‑то другим. Там не заставляли заниматься балетом, играть на скрипке, ходить к репетиторам. Там, по крайней мере, не приходилось каждую минуту бояться, что ты недостаточно хороша.
И всё же где‑то глубоко внутри она понимала, что обратно она уже не вернётся. Потому что даже такая семья – с её жёсткими правилами и холодными наставлениями – казалась ей лучше одиночества. Но эта мысль лишь усиливала чувство, будто она застряла в ловушке, из которой нет выхода.
Оля терпела. Изо дня в день она заставляла себя вставать, выполнять все требования, улыбаться, когда этого ждали. В школе она была отличницей, на внешкольных занятиях – старательной и послушной. На людях Оля вела себя просто идеально: вежливо здоровалась, скромно опускала глаза, когда её хвалили, аккуратно складывала руки на коленях во время семейных посиделок. Она научилась мгновенно считывать настроение матери и подстраиваться под него – будто играла роль в бесконечном спектакле, где от неё требовали безупречного исполнения.
Но стоило ей оказаться в тишине собственной комнаты, за закрытой дверью, как маска спадала. Оля садилась на край кровати, обхватывала колени руками и смотрела в окно, мечтая о том дне, когда наконец сможет вырваться отсюда. Ей хотелось просто жить – без постоянного контроля, без бесконечных “должна” и “обязана”. Хотелось самой решать, чем заниматься, куда идти, с кем дружить. Хотелось дышать свободно!
И когда ей исполнилось восемнадцать, она сделала то, о чём давно думала: выскочила замуж. Не потому, что безумно любила того парня, а потому, что это был самый простой способ сбежать из дома. Ей казалось: вот оно, освобождение! Теперь она сама будет строить свою жизнь, сама принимать решения. Но очень скоро иллюзии рассыпались в прах.
Брак оказался горьким разочарованием. Муж пил, почти не работал, а когда выпивал, становился грубым и злым. Вместо поддержки и тепла – постоянные упрёки, крики, запах перегара по утрам. А Ольга, несмотря ни на что, родила ему двоих детей. Она надеялась, что появление малышей что‑то изменит, что муж наконец возьмётся за ум. Но ничего не изменилось.
Однажды Ирина пришла в квартиру Ольги без предупреждения, окинула взглядом неубранную комнату, детскую кроватку в углу, разбросанные вещи.
– Зачем тебе это? – строго спросила она, даже не потрудившись скрыть раздражение. – Чего ты пытаешься добиться? А главное – чем ты ребёнка кормить собираешься? Муж твой работать не спешит, сама ты институт бросила… Дети, знаешь ли, дорогое удовольствие!
Ольга стояла напротив матери, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони. Внутри всё кипело от обиды и злости, но она старалась говорить спокойно, ровно:
– Мы справимся!
Слова прозвучали гордо, хотя в глубине души она сама не верила в них до конца. Но сдаваться не хотелось. Не перед этой женщиной, которая всю жизнь только и делала, что указывала на её ошибки.
А потом, не удержавшись, добавила с едкой усмешкой:
– А ты разве помогать не собираешься? У тебя же денег куры не клюют, вот и поделись с внучкой!
Ирина лишь фыркнула, скрестила руки на груди и покачала головой:
– Помогать? Ты сама выбрала этот путь. Я тебя предупреждала. Теперь расплачивайся.
Она развернулась и вышла, громко хлопнув дверью. А Ольга осталась стоять посреди комнаты, сжимая в руках пелёнку, которую только что достала из шкафа. В горле стоял ком, но она сглотнула его, выпрямилась и пошла к дочке. Потому что теперь у неё был маленький беззащитный малыш, ради которого она должна была держаться…
А Ирина все никак не могло отойти от дерзкого предложения дочери помочь материально. Внутри всё закипало от возмущения: с какой это стати она должна взваливать на свои плечи заботу о двух взрослых людях, которые сами наломали дров? Они решили поиграть в семью, завели детей – так пусть теперь сами разбираются со последствиями! Она не нанималась тянуть на себе эту ношу. “Ну уж нет, – твёрдо решила Ирина, – моя роль – быть бабушкой. То есть изредка приходить в гости с подарками, улыбаться на семейных фото и уходить, оставив после себя приятное впечатление. А ежедневная рутина – это уже не ко мне”.
Прошло пару лет. Жизнь шла своим чередом, и Ирина старалась не слишком вникать в дела дочери – лишь изредка звонила, чтобы удостовериться, что “всё в порядке”. Но однажды Ольга снова позвонила и с наигранной бодростью в голосе сообщила: она снова ждёт ребёнка.
Ирина замерла с телефоном в руке. В голове не укладывалось: как такое возможно? Ведь ничего в жизни дочери не изменилось к лучшему. Муж так и не нашёл постоянной работы, семья еле сводила концы с концами на детские пособия и редкие подработки.
– Как можно быть настолько безответственной? – думала Ирина, чувствуя, как внутри нарастает волна негодования. – Какой второй ребёнок при таких условиях? Кто из них вырастет при таком воспитании? Разве этому я её учила?
В памяти всплыли давние разговоры с подругами, предостережения родственников: “Не бери ребёнка из приюта, гены – штука серьёзная”, “Что ты хочешь, она же выросла в неблагополучной семье”. Теперь Ирина всё чаще думала, что они были правы. Видимо, она взяла Олю слишком поздно – та уже успела впитать в себя всё плохое от биологической матери и жизни в приюте.
– Не зря говорят, что от осинки не родятся апельсинки, – горько размышляла Ирина. – Гены оказались сильнее воспитания…
Через неделю Ирина решительно направилась к дочери. Она твёрдо знала: нужно поставить всё на свои места, пока ситуация не вышла из‑под контроля окончательно. Войдя в квартиру, она даже не стала снимать обувь (всё равно пол был жутко грязным) – сразу прошла на кухню, где Ольга возилась с кастрюлями.
– И чего ты молчишь? – резко начала Ирина, не дожидаясь приветствий. – У тебя старшая девочка в этом году в школу пойдёт, ты ей форму купила? А учебники? Канцелярию?
Ольга подняла глаза, явно не ожидая такого напора. Она хотела что‑то сказать, но мать не дала ей и слова.
– Ты хотя бы заявление на зачисление в первый класс написала? – продолжала напирать Ирина. – Или ты ждёшь, что всё само собой решится? Дети не игрушки, их нельзя бросать на произвол судьбы!
Ольга лишь на мгновение встретилась взглядом с матерью, но тут же опустила глаза, будто боясь, что в них прочитают то, о чём она не хочет говорить вслух. Внутри всё сжалось: да, заявление в школу она подала, это правда. Но дальше начиналась череда проблем, от которых голова шла кругом.
Собрать ребёнка в первый класс оказалось куда дороже, чем она представляла. Когда Ольга впервые заглянула в список необходимых вещей, у неё перехватило дыхание. Тетради, ручки, карандаши, краски, альбомы – каждая мелочь в сумме превращалась в такую сумму, что становилось не по себе. “За стопку листов – и столько денег?!” – не могла она поверить, разглядывая ценники в магазине. А цены на форму вообще вызывали панические атаки! Приходилось выбирать самое дешёвое, а то и вовсе искать б/у варианты.
К счастью, форму для Нади удалось раздобыть даром – соседка отдала, потому что её дочь уже выросла из этих вещей. Да, костюм сидел немного свободно, но Ольга старалась видеть в этом плюс: “За год Надя точно подрастёт, так что ещё послужит. Зато не надо тратиться на новое”. Она мысленно прикидывала, где ещё можно сэкономить, чтобы хватило на самое необходимое.
В этот момент Ирина, всё это время молча наблюдавшая за дочерью, резко выпрямилась и произнесла сухим, деловым тоном:
– Я пришла сюда не просто так. Уже весь город в курсе, что ты не справляешься с двумя детьми. Мне неоднократно на это указывали. Я больше не могу игнорировать слухи!
Её голос звучал твёрдо, без тени сочувствия, будто она зачитывала официальное уведомление. Каждое слово отдавалось в тишине кухни, усиливая и без того тяжёлую атмосферу.
Ольга медленно подняла голову. В её глазах мелькнула искра упрямой надежды – может, мать всё‑таки решила протянуть руку помощи?
– Так что ты хочешь? Всё же решила помочь? – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Ирина чуть наклонила голову, словно оценивая, стоит ли продолжать разговор. Потом выдохнула и выпалила то, что, видимо, давно держала в голове:
– Отдай мне Надю под опеку. Ну что ты ей можешь дать? Ничего! А я обеспечу девочке нормальное будущее. Она будет жить в комфортных условиях, получит хорошее образование, ни в чём не будет нуждаться.
Она сделала паузу, будто давая Ольге время осознать сказанное, а потом добавила:
– И если ты согласишься, тогда я помогу тебе с деньгами. И куплю квартиру где‑нибудь в соседнем городе. Уж извини, но я хочу, чтобы ты поменьше знакомым на глаза попадалась. Не хочу, чтобы на меня косо смотрели из‑за твоей ситуации.
Ольга поначалу даже не поверила своим ушам. В первое мгновение ей показалось, что она ослышалась – настолько дико звучали слова матери. Отдать собственного ребёнка? Свою Надю, которую она носила под сердцем, которую кормила ночами, которая звонко смеялась, когда мама щекотала её за пятку? Мысль об этом вызвала в ней мгновенный, почти физический протест – внутри всё сжалось, а к горлу подкатил горький комок.
– Как ты можешь такое предлагать?! – вырвалось у неё, и голос дрогнул от нахлынувших эмоций. – Это же моя дочь!
Но Ирина лишь холодно пожала плечами, словно обсуждала что‑то будничное, вроде покупки новой кастрюли:
– Я предлагаю выход. Ты сама видишь, в какой ты ситуации.
Ольга не стала продолжать разговор – ей нужно было время, чтобы переварить услышанное. Вечером, когда дети уснули, она, запинаясь и подбирая слова, рассказала обо всём мужу. Ожидала поддержки, сочувствия, может быть, гневного отказа… Но реакция супруга оказалась совсем иной.
Мужчина, выслушав, задумчиво потёр подбородок, а потом неожиданно оживился. В его глазах загорелся расчётливый огонёк – он уже прикидывал плюсы и минусы предложения. Девочки и правда давно раздражали его: шумные, требовательные, вечно что‑то просят. “Вот если бы сын… – думал он не раз. – С мальчиком всё было бы иначе”.
– Ты же не куда‑нибудь, а родной бабушке Надю отдашь, – начал он убеждать жену, стараясь говорить мягко, но в голосе звучала явная заинтересованность. – Подумай сама: твоя мать даст ей гораздо больше, чем можем мы. Образование хорошее, одежда, кружки всякие… А у нас что? Скоро есть нечего будет!
Он сделал паузу, видя, как Ольга кусает губы, и поспешил добавить:
– Это же такое хорошее предложение! И квартира в другом городе – представляешь? Это же шанс всё начать заново! Я обязательно найду хорошую работу, устроимся, наладим жизнь. А Надя будет в порядке – у твоей матери всё есть, она позаботится.
Ольга молчала. Слова мужа били по больному – она понимала его логику, видела, как туго им приходится, но сердце отказывалось принимать это “решение”. Однако постепенно, под напором аргументов и осознания собственной беспомощности, она начала сомневаться. Может, и правда так будет лучше для Нади?
А сама Надя ничего не знала до последнего. Когда родители, наконец, собрались с духом и рассказали ей о планах, девочка сначала не поняла. Потом, осознав, расплакалась – громко, отчаянно, уткнувшись лицом в мамину кофту.
– Я не хочу к бабушке! – всхлипывала она, цепляясь за мать. – Она всегда строгая, всё запрещает, ругает… Я хочу с вами!
Ольга обнимала дочь, гладила по голове, но слов утешения не находила. В глазах тоже стояли слёзы.
Надя, немного успокоившись, украдкой посмотрела на младшую сестрёнку, мирно спящую в кроватке. В груди защемило от острой зависти: “Вот она останется с мамой и папой… А меня отправляют куда‑то”. Девочка не понимала, почему именно её должны забрать, почему она должна жить в большом, холодном доме бабушки, где всё по расписанию, где нельзя шуметь и бегать, где каждый шаг под контролем.
Спор между Ольгой и её мужем всё не прекращался. Он убеждал её, что это единственный выход. Она слушала, глядя в окно, где медленно гасли огни вечернего города, и думала о том, что завтра ей придётся сделать самый тяжёлый выбор в жизни…
Ирина едва сдержала довольную улыбку, когда Ольга наконец произнесла дрожащим голосом: “Хорошо… Я согласна”. В груди разлилось тёплое чувство удовлетворения – словно она долго искала потерянную вещь и вот наконец нашла. “Теперь всё будет правильно, – мысленно твердила она. – Теперь я смогу сделать всё как надо”.
Она смотрела на Надю, которая сидела в уголке, обхватив руками плюшевого мишку, и тихо шмыгала носом. Девочка старалась не плакать, но глаза всё равно были красными, а на щеках ещё виднелись следы слёз. Ирина невольно отметила: “Худенькая… Осанка плохая, плечи опущены. Ничего, это мы исправим”.
В голове уже складывался чёткий план. Семь лет – идеальный возраст, чтобы начать настоящее воспитание. Не слишком маленькая, чтобы только пелёнками заниматься, и не слишком большая, чтобы привычки уже укоренились намертво. “Я выстрою её жизнь правильно, – думала Ирина, разглядывая внучку. – Никаких ошибок, никаких послаблений”.
Первым делом – режим. Подъём в 7:00, зарядка, завтрак строго по расписанию. Потом школа, а после – развитие. Обязательно балет: это и осанка, и дисциплина, и изящество. “В наше время каждая приличная девочка ходила на балет”, – мысленно напомнила себе Ирина. Потом музыкальная школа – пусть научится играть на фортепиано. Это не только красиво, но и мозг развивает. А ещё неплохо бы добавить художественную школу – для общего развития, чтобы ребёнок умел видеть прекрасное.
Она уже представляла, как через пару лет Надя будет грациозно двигаться по сцене в балетной пачке, как будет исполнять сложные этюды на рояле, как будет показывать ей свои рисунки, полные ярких красок и необычных идей. “Вот тогда все увидят, какая у меня внучка, – с гордостью думала Ирина. – Не то что её мать…”
Вслух она сказала мягко, но твёрдо:
– Надя, мы с тобой будем много заниматься. Ты станешь умной, воспитанной девочкой, будешь красиво двигаться и играть на пианино. У тебя будет всё, что нужно для хорошей жизни.
Девочка подняла на неё глаза, в которых ещё стояли слёзы:
– А можно я буду иногда видеть маму и папу?
Ирина на мгновение запнулась, но тут же взяла себя в руки:
– Конечно, будешь. Но теперь твой дом здесь, со мной. И мы начнём новую жизнь – правильную жизнь.
Внутри неё крепла уверенность: она сделает из Нади того ребёнка, которого всегда хотела видеть в Ольге. Воспитает, вылепит, направит – так, как надо. Никаких поблажек, никаких ошибок. Только чёткая система, только дисциплина, только результат.
“Я сделаю из неё нормального человека, – повторяла она про себя, уже мысленно расписывая расписание на неделю вперёд. – Обязательно сделаю…”
