— Нам нельзя тут быть, давайте уйдем, — хныкал Митя.
Митя самый младший из ребят, что углубились в лес. Ему только семь. Степке уже девять, а самому старшему из мальчишек, Андрею, недавно десять исполнилось. Они считают себя большими, бесстрашными. И хныкать, как Митя, им не к лицу. Они вообще жалеют, что его с собой взяли. Только Митя — младший брат Андрея и родители строго-настрого велели старшему приглядывать за младшим. Андрей всегда Митю с собой таскает, ему деваться некуда, и на дело, как выражались пацаны, тоже пришлось взять.
Дело было очень рискованным и, если честно сказать, не совсем законным. Мальчишки решили влезть в дом к угрюмому леснику Сычу.
Никто в поселке уже и не помнил, как звали Сыча на самом деле. Сыч и Сыч! И по характеру кличка подходит, и по месту жительства.
Сыч — угрюмый, здоровенный мужик. Ходит ссутулившись, а на спине всегда двустволка. Он лесник, ему оружие по должности положено.
Говорили, когда-то Сыч был «первым парнем» в посёлке — высоким, красивым. Все девки за ним бегали. Но он выбрал себе тихую, красивую и очень слабенькую Настю, которая не пережила первых своих родов.
Сыч оказался однолюбом, так больше и не женился, и дочку один растил. Дочка Верочка была очень хорошенькая, вся в Настю. Сыч в ней души не чаял. Тогда еще он жил в поселке и считался нормальным человеком. Это уже после, когда в лес перебрался и когда с дочерью разногласия начались, у него «крыша съехала».
Сейчас Сыча все поселковые побаивались. Выглядел он как настоящий сумасшедший — густые брови нависшие над глазами, неопрятная борода, всколоченные длинные волосы. Часто люди слышали, как Сыч бормочет что-то себе под нос, разговаривает сам с собой. А уж злющий стал, словами не передать! Взял и застрелил Шарика бабы Любы, когда пёс вздумал на него гавкнуть. Бабе Любе собаку свою жалко было, очень жалко, но Сычу она слово побоялась сказать.
— Так зыркнул на меня, так зыркнул! — рассказывала бабка в поселковом магазине. — И двустволку не убирает. Думаю, рот открою и в меня пальнет. Он ведь пальнет, ирод, совсем обезумел в своем лесу!
Сыч жил в лесу. Построил себе избу и жил. Давно жил, тогда еще и Вера не пропала.
Дочке Вере жить в лесу не нравилось. Она подрастала и начала нравиться мальчикам. Но, вроде как, серьезная была, лишнего себе не позволяла. А Сыч уже тогда ворчал на дочь. В поселковый клуб по вечерам не отпускал, гулять до темноты не разрешал. И надо же такому случиться, что Вера влюбилась в приезжего. То ли геолог, то ли эколог, в поселке так и не поняли до конца, кто был тот молодой квартирант Бабы Любы, что прожил в поселке целый месяц. За месяц успел Вере голову вскружить и в город с собой позвал.
Сыч и до этого дочку ругал, а тут совсем озверел. Избил дочь штакетиной от забора до кровоподтёков и запретил даже смотреть на квартиранта.
Заезжий геолог уехал, а Верка осталась. Но, видать, не на шутку она влюбилась. И как только папаша перестал за ней следить, попыталась из дома сбежать. Сыч дочку в соседнем городе выловил, опять избил.
И все-таки уследить не мог! Через пару месяцев Вера вновь сбежала, на этот раз удачно.
С тех пор у лесника «крыша съехала» конкретно. Тогда и пристрелил он Шарика бабы Любы. Поселковые подозревали, что это была месть за то, что бабка квартиранта приветила у себя. В общем, с лесником боялись связываться.
Веры нет уже два года, а люди даже не поинтересуются у Сыча, как дочка поживает. Скорее всего, он с Верой не общается и знать не знает, где она сейчас живет.
Андрей и Степка этого не знали, и их подобные истории не интересовали. Интересовало другое. В посёлке сплетничали о Сыче не только по поводу дочери. Сходили слухи, что лесник необычайно богат, что нашёл он где-то в лесу огромный слиток золота. Отпиливал по кусочку и возил в город продавать. Сплетничали в основном бабки, молодое поколение посмеивалось над местными байками.
Да вот только Стёпка как-то раз сам видел у Сыча жёлтенькую пластинку, похожую на золото. Стёпка вроде не болтун, и Андрей ему поверил. Мечтал пацан о велосипеде новом, скоростном. Надоело на старом батином кататься, на котором ездить приходится под рамой. Да много о чём Андрей мечтал, как и Стёпка. Вот и задумали они отпилить немножко золота у Сыча. Лесник в город часто отлучается по делам. Бывает, что сутки домой не возвращается. В поселке это все знают.
Сегодня Андрей увидел, как стоит Сыч возле магазина, на пыльном пятачке, что тут считается остановкой. Видел пацан, и, как усаживается лесник, в желтый старенький междугородний автобус. Андрей тут же к Степке помчался, поторапливая еле поспевающего за ним младшего братишку. Возле палисадника с пушистыми пионами поднял с земли камушек, кинул в оконное стекло, вызывая друга. Стёпка вышел, на ходу натягивая на себя короткие шорты.
— Он уехал. Надо сейчас идти, сейчас, — возбуждённо затараторил Андрей. — Идём!
— А как же он? — показал глазами на Митю Стёпка. — Он же нас сдаст.
— Пусть только попробует, — поднёс тощий кулачишко к носу младшего брата Андрейка. — Не сдаст, не боись.
Митя посмотрел на кулак и сглотнул слюну. Это для взрослого человека кулачишко казался смешным, а для Мити он был довольно устрашающим. Старший брат никогда его не бил, но всегда грозился, и Митя опасался. Кроме того, он Андрея уважал и ссориться с братом не хотел. Со старшими мальчишками было интересно. Митя радовался, когда родители приказывали Андрею следить за ним. Вот вновь намечается какое-то приключение!
Митя отодвинул от лица кулак брата, небрежно сплюнул на землю и, стараясь говорить солидно, заявил:
— Не сдам, конечно. Что задумали?
В тот момент говорить было легко, тогда еще мальчик не знал, насколько опасное дело задумали пацаны. Это даже не дело, это преступление! Влезть в чужой дом, украсть чужое золото.
— Да ты не дрейфь, — подбадривал младшего брата Андрейка. — Никто не узнает. Говорят, там кусище огромный. Мы чуть-чуть отпилим, Сыч не заметит. Он в город поехал, до вечера точно не вернется.
Сначала пришлось долго идти по лесу. Так далеко заходить в лес ни Мите, ни Андрею было нельзя. Уже тогда самому младшему из ребят становилось страшно. То ему мерещился вой волков, то виделся в кустах щетинистый бок огромного кабана, то он представлял, как влетит от родителей, если они узнают. Папка, наверное, выпорет, точно выпорет! Тем самым солдатским ремнем, что лежит в шифоньере и что время от времени достается, показывается пацанам, когда натворят что-то серьезное. Получается, до этого они ничего серьезного не творили, по сравнению с тем, что делают сейчас.
Избу Сыча мальчишки нашли. Вела к нему еле заметная тропка, натоптанная лесником. Выглядела изба устрашающе — из потемневших брёвен, с высоким крыльцом. А на массивной двери из неструганных досок висел огромный амбарный замок.
— А как мы внутрь-то попадем? — почему-то шёпотом спросил Стёпка. — Если мы замок сорвём, Сыч заметит.
— Окно попробуем вскрыть, — авторитетно кивнул Андрейка. — Я знаю, там надо штапики снять и стекло вынется. Я видел, так папка делал.
— Я не хочу, не надо. Давайте уйдём, — захныкал Митя, понимая, что так страшно ему никогда не было. — Нас в тюрьму посадят, если мы в чужой дом залезем.
— А ну-ка, цыц! — прикрикнул на брата Андрейка. — Нормально все будет, никто не узнает.
Стекло не поддавалось. Андрей со Степкой так на него надавили, что вдруг оно хрустнуло и рассыпалось. Тут уже и Степке стало страшно.
— Теперь он точно поймёт, что в доме кто-то был.
— Не поймёт. Может, зверь какой стекло разбил. Давай, лезем. Лезем, говорю.
И вот все трое мальчишек оказались внутри. Темно, холодно и мрачно. Полы деревянные, некрашенные, посредине комнаты такой же деревянный стол. Единственное яркое пятно — желтая клеенка на столе. Грязная клеенка.
В углу железная кровать, топчан, множество полок на стенах с какой-то ерундой. Железки, банки из-под чая, коробки с гильзами.
— Где здесь может быть золото? — спросил Стёпка. — Тут и прятать-то негде.
— Может быть, в коробках посмотреть или в банке? — с сомнением произнес Андрейка.
— Ты же говорил, большой кусок. Такой разве в банку поместится?
— Давай искать. Первым делом прощупаем кровать и проверим полочки.
Митя застыл возле стола, глядя, как старший брат с другом обшаривают чужую избу. Это уже не было веселым приключением, это было ужасно! Настоящее преступление!
Пацаны проверили все, но золото не нашли. Вдруг Степка вскрикнул:
— Митька, а ну-ка отойди! Смотрите, тут же люк. Точно, у него подпол есть! Как мы сразу не подумали. Он золото там прячет.
Митя шагнул в сторону и оказалось, что он стоял возле толстого железного колечка, открывающего вход в подпол. Крышка была очень тяжела. Мальчишки с большим усилием тянули кольцо, но только чуть приподняли крышку. Уставились в темноту, думая, кто полезет первым.
И вдруг, то ли стон, то ли вой донёсся из-под земли. Он был негромким, но таким отчётливым, протяжным, полным страдания. Пацаны с грохотом уронили крышку подпола и рванули к окну, трясясь, как осиновый лист.
Митя бежал последним. Выбираясь, поранился о разбитое стекло. Потом они бежали. Молча бежали, подгоняемые страхом и стоном, всё ещё звучавшим в ушах. Остановились только возле посёлка. Отдышались, глядя друг на друга круглыми глазами.
— Что это было? Кто у него там? — прошипел Степка.
— Не знаю. Может, это и не человек вовсе. Зверя какого держит в подполе.
— Это человек. Как будто тетенька плакала, — хныкал Митька, облизывая кровившую царапину. Он всегда так делал. Если ранился, облизывал, пока не остановится кровь.
— Какая еще нафиг тетенька? — зло прорычал Андрей. — Не было там никого. Слышите, не было! И нас там не было. Вы представляете, что нам будет, если узнают, что мы влезли в дом? Родители прибьют, а потом нас арестуют. Если не арестуют, так Сыч выловит.
— Да, нельзя говорить, нельзя, — испуганно мотал лохматой головой со светлыми, выгоревшими волосами Степка. — Нельзя, надо молчать! Митька, ты будешь молчать?
— Пусть только попробует рот открыть! — вновь поднес кулачишко к носу брата Андрей. — Слышишь, молчи!
И Митька молчал. Молчал вечером, пока мама уговаривала его поесть пюре с котлеткой, его любимое, кстати, блюдо. Молчал, но есть не мог, аппетита не было. А мысли были. Разные мысли. Мысли, которые клонили голову и заставляли плакать.
Мама видела, что с младшим сыном что-то неладно, допытывалась. А Андрей пинал Митьку под столом и делал страшные глаза.
Братья спали в одной комнате. Легли, а уснуть не могут. Что Андрей, что Митька ворочаются на своих кроватях. Потом Митька всё-таки задремал. Задремал и вновь услышал то ли стон, то ли вой. Так отчётливо, словно наяву. Сел резко на кровати, заморгал в темноте.
Что же они делают? Ведь там тетя, это женский голос! Ей плохо, она страдает. Наверное, Сыч ее там запер и издевается. Но она еще жива. А если промолчать, что с ней Сыч сделает?
Опустив босые ноги на стылый к ночи пол, Митька побежал в спальню родителей.
— Мама, папа, проснитесь. Я все вам расскажу. Мы сегодня ходили в лес, а там тетя сидит в подполе. Там правда тетя, ее надо спасти.
Мама Мити включила ночник, пыталась сына успокоить.
— Тебе сон плохой приснился. Какой подпол, какая тетя? Это сон. Хочешь, я с тобой посижу, пока не уснешь?
— Не надо со мной сидеть! — кричал Митя, понимая, что ему не верят. — Ты лучше Андрейку разбуди, пусть сознается. Нам нельзя молчать, тетю спасти надо!
Когда разбудили Андрея, он пытался отрицать, но уж больно правдоподобно рассказывал Митя, уж больно сильно плакал. Пришлось таки старшему брату во всем сознаться. Он получил сильную затрещину от отца, насупился.
— Это кого мы с тобой растим? — обратился отец мальчишек к жене. — Ты только подумай, они в чужой дом влезли, золото украсть собирались!
— Ты сейчас не о том думаешь. Ты же слышал, что Митя говорит. Сыч кого-то в подполе держит.
— Да померещилось им со страху. Ерунда всё это.
— Ерунда, не ерунда, а мы сейчас же едем в город, в милицию. Мальчишки, собирайтесь. А ты машину заводи.
— С ума, что ли, сошла? Ночь на дворе. Какая милиция?
— А вдруг утром поздно будет? Ты сам-то себя простишь, если сейчас промедлим и опоздаем? Сыч разбитое окно увидел, вдруг решит… Ой, даже представить страшно. Собирайтесь, говорю.
— Нельзя в милицию, нас в тюрьму посадят, — Андрей не выдержал, тоже расплакался.
Страшно, конечно, это было — давать показания в милиции. Страшно было потом, когда батя достал из шифоньера ремень и прошелся по заднице Андрея.
Зато милиция спасла Веру! Еле живую, истощённую дочь лесника, которую отец приковал цепью к железной скобе вбитой в земляной пол погреба.
Вера просидела в погребе два года. Ее отец решил, что лучше так, чем отдать дочь недостойному приезжему. Кто знает, что было в голове у этого человека? Хотел ли он оставить Веру в погребе навсегда, или просто пытался ее образумить?
Тем не менее, в больнице сказали, что девушка в тяжелом состоянии, в крайней степени истощения и с кучей хронических болячек.
После того, как Андрей получил по заднице от отца, он зло сверкнул белками глаз на младшего брата.
— Это всё ты. Ты трус, трус!
— А по-моему, наоборот, — сказала мама, услышав слова старшего сына. — Как раз Митя оказался самым храбрым из вас. То, что он признался, было храбрым поступком, и только благодаря ему дочь лесника будет жить.
