Ах, какая прекрасная была идея!
Игорёк так мил, так любезно согласился покормить…
Ну, он, конечно, думал, что соглашался на другое, но оказалось, что именно на это.
И вот, мы с ним в домике. Печь едва греет выстывший домик, но нам тепло. Хотя мы оба обнажены.
Вокруг ночь. Дачный поселок на зиму вымер и застыл.
Игорёк смеётся, тянется ко мне. Я смеюсь и тянуть к нему.
Щедрым потоком течет его сила — прямо ко мне.
Я напоминаю себе, что следует быть осторожной. Я вовсе не хочу, чтоб к утру Игорёк остыл!
Мальчик, мальчик… он тянется, он любит, он отдает мне — семя, силу, любовь.
И я пью.
На улице воет ветер, непогода разыгралась.
Я мельком думаю о том, как утром придется чистить снег вокруг машины… и забываю об этом.
Игорёк падает прямо на меня, я обнимаю его…
Как доверчивы, как просты люди! Ах, если б мыши были так же наивны и доверчивы.
Я порой, просто чтоб не терять навык, охочусь по-старому. Это несложно, но требует совсем другого. Внимание, осторожность… Мышь не упадет вот так, прямо в пасть! В ее головке слишком мало мозгов, чтоб воспринимать иллюзии.
А Игорёк — вот он. Сжал мое тело, щедрым потоком его жизненная сила течёт и течёт. Тела прижимаются, губы сливаются, мои хвосты…
Да, иллюзии прочь — мои хвосты обнимают Игорька, мои руки обнимают, ноги обнимают.
Он вовсе не против.
Он готов.
Он не видит, не хочет видеть хвостов. Он не замечает, как с каждым поцелуем становится слабее…
Хватит… хватит, мальчик… хватит, Ху Сяо.
Напоминаю себе. Вспоминаю, что у мальчика есть имя. Пока ещё есть, и хорошо бы, чтоб это имя не было в некрологе.
Черпаю последний раз и отрываюсь.
Мальчик…
Игорёк… жалобно стонет — он не хочет, чтоб я отрывалась. Он хочет ещё. Он не знает, не понимает — ещё немного и он весь, целиком утечет с этим потоком.
Глажу по голове, шепчу на ухо:
— Игорёк, Игорёк… спи, Игорёк, пора спать…
Он трогательно вздыхает и засыпает. И хорошо, что засыпает — если б попытался встать, сразу заметил бы, что ножки подкашиваются.
Еще бы — отпила я из него немало.
Встаю. Надеваю штаны.
В домике все же прохладно, и когда эйфория питания проходит, я чувствую холод.
Иду к печи, подбрасываю еще дров, некоторое время сижу, греюсь. Потом вспоминаю — Игорёк! он же лежит голый на топчане, мерзнет.
Бедняжка.
Лет сто назад я бы, наверное, даже посмеялась. Наивный, простой мальчик, так хотел присунуть милой девочке… и отморозит себе пипи*ку…
А сейчас — к чему? Иду, накидываю на голое тело большой тулуп.
Тулуп вкусно пахнет мышами, даже думаю, не перекинуться ли.
Почему-то хочется перекинуться… но не из-за мышей.
Очень хочется перекинуться. Понюхать. Послушать.
Я поправляю большой тулуп на Игорьке и иду к выходу.
***
Дверь открылась, и во двор медленно вышла девушка. Ветер немедленно ударил ей навстречу, но она не обратила внимания, несмотря на то, что из одежды на ней были только лыжные штаны. Постояла, глядя в ночь, прислушиваясь к ветру.
Волосы жесткие, темно-рыжие, лишь немного колыхались под ветром.
Она стоит несколько долгих секунд. Лицо равнодушно-спокойное, но в позе чудится тревога.
Она осторожно шагнула вперед, босая ступня встала прямо в снег. Следующий шаг.
А дальше вперед шагнула уже лиса — крупная, с роскошным мехом, темно-рыжая. Три хвоста гордо покачивались за ней.
Несколько шагов, уши насторожились, поднялись.
И вдруг она развернулась в сторону забора. Мордочка сделалась словно бы удивленной.
Через забор перелетела тень.
Черная, бесшумная.
Упала на то место, где только что была лиса.
Клацнули огромные зубы.
Волк. Почти черный на снегу, он зарычал от разочарования — вместо крови, вместо шерсти в пасти оказался снег.
Лиса ловко отскочила и и потекла, побежала по снегу в сторону, в тень, дальше от пятна света, падающего из приоткрытой двери.
Волк завертел головой, но лиса каким-то чудом исчезла, смешалась с тенями.
Скрылась.
Словно и не было тут никого.
Волк зарычал чуть громче и потянул носом. Потом кашлянул, фыркнул. Принюхался еще.
Шагнул ближе к двери.
К приоткрытой двери, где в маленькой комнате лежал человек, беззащитный и ослабленный.
Позади послышалось насмешливое тявканье.
Волк обернулся.
***
В русском языке так много слов! Красивых, звучных, изящных!
Конечно, в родном языке их еще больше, но все же и здесь хватает.
Почему же приходит в голову только одно слово?!
Игорёк. Я забыла Игорька.
И эта скотина, грубая, жестокая…
Полнолуние же, и оборотень озверел.
Откуда здесь оборотень? Огромная редкость же!
Какая разница… Лиса тоже явление нечастое.
Волк умный, хоть и животное. Его не удержит закрытая дверь — он чует запах Игорька, звериная сущность зовет, и…
Прощай, Игорёк?
Ну, уж нет!
Выныриваю из теней, тявкаю насмешливо, с издевкой.
Подумаешь, оборотень! Я тоже умею.
Волк оборачивается. В его позе, на морде, по хвосту читается удивление.
Он словно говорит: “Кто это бросает мне вызов? Кто тут тявкает с насмешкой и издевкой? Кто тут самый нахальный?”
А это я, волк. Я.
Ху Сяо.
Маленькая лисичка.
Пробежимся?
***
Волк развернулся. Воздух сотряс вой — жуткий в ночи, устрашающий вой хищника, идущего в погоню.
Волки мастера загонять жертву. Бежать долго, пока у преследуемого не начнут заплетаться ноги. Пока воздух не станет раскаленным и тяжелым. Пока он не упадет, готовый к…
Готовый к употреблению.
Лиса снова насмешливо тявкнула. Пошла не спеша, словно показывая себя.
Волк прыгнул и вместо лисы влетел в огромный сугроб, который намело прямо около забора. Из под снега послышался глухой удар, забор вздрогнул. Совсем немного, но лиса затявкала, засмеялась.
Волк заворчал из под снега, выбрался, затряс головой, посмотрел по сторонам.
Лиса нахально сидела, ждала, пока он увидит ее. Потом снова тявкнула и потрусила прочь, к забору.
Волк зарычал в ярости от такой наглости и бросился следом. Во все стороны полетел снег, разбросанный мощными лапами. Он разогнался и почти настиг лису… когда она перепрыгнула забор и исчезла за забором.
В сторону приоткрытой двери волк уже не смотрел.
***
Вот зачем мне это надо? Зачем?
Не, все логично. Я молодец. Я все делаю верно и правильно.
Волк во дворе рано или поздно вспомнит о приоткрытой двери, значит, его надо оттуда увести. Если я исчезну в тени, он про меня забудет, и сожрет Игорька.
Значит, все просто — показаться, вильнуть хвостом, раздразнить… Позвать за собой и увести.
Есть только два минуса в этом прекрасном плане.
Там, за забором — чистое поле. Спрятаться негде, и все мои хитрые трюки бесполезны. А волк сильная тварь, на открытом пространстве скоро догонит меня.
В лес? Или в деревню?
В деревню точно нельзя.
Там собаки. И люди.
Я ныряю в сугроб и тут же выныриваю. Бегу, легкая и стремительная по пушистому снегу.
Ах, какая я легкая! Стремительная! Прекрасная!
Жаль, Игорёк не может оценить. Он говорил, что любит лисичек.
Игорёк любит лисичек, лисичка кушает Игорька… Все довольны.
И только какой-то волк мешает нашему счастью.
Слышу, как волк падает в снег с забора — здоровенный, тяжелый, мрачный.
Торчит башкой из снега, утонул совсем, бедняга.
Жаль, что нюх у него — такой же, как у меня. Разворачивается в мою сторону и прет.
Выскакиваю из сугроба, бегу. Проваливаюсь сама — не весна. Наст неплотный, держит еле-еле.
Подо мной то проваливается, то держит… А волк просто гребет насквозь, прокладывает траншею.
Давай, давай, волчара!
Побежали, побежали!
Бегу сама. Лапы проваливаются, но все же пока что я бегу чуть быстрее. Надолго ли?
Наверное, все же мудрее было бы просто отойти в сторону, а утром ужасаться бесчинству… кого? Стаи диких собак?
Раз в месяц, значит, тут кого-то сжирает эта дрянь…
Некогда размышлять.
Бегу в лес.
***
Ночь. Луна залила снежное поле холодным серебром.
Ветер поднимает клубы снежинок, где-то в небе несет облака. К утру должно затянуть, и снег посыплет еще и сверху.
Зато, наверное, и ветер утихнет.
Лиса бежала по полю. Со стороны могло показаться, что она даже не слишком торопилась. То брала левее, то правее. То прыгала, то бежала прямо.
Могло бы показаться, что она играет… если бы не периодический вой позади.
Следом бежал волк.
Огромный, почти черный, он проламывался по прямой через снег, оставляя за собой неглубокую траншею. Когда ему казалось, что он приближается, он издавал жуткий вой. Когда лиса отрывалась чуть дальше — рычал.
Пытался ускориться, но получалось не очень хорошо — снег держал плохо, он проваливался на каждом шагу, но упорно преследовал.
Лес вдали приближался неторопливо.
Волк надеялся, что там, в лесу, бежать будет легче.
Лиса не надеялась… Лиса знала.
***
Проклятый волк!
Держится прямо позади, как еще один хвост. Три хвоста у меня — рыжие, и четвертый, зубастый, почти черный.
Как бы его сбросить?
Есть одна мысль, но надо оторваться.
Хотя бы…
Хотя бы немного.
Ускоряюсь. Не могу ускориться — чуть быстрее пойдешь и не учуешь, где снег мягче.
Не учуешь мягкий снег — провалишься.
Провалишься — и все, готово. Волк не остановится.
Бегу, бегу. Медленно, аккуратно.
Тороплюсь, но медленно.
Дышу, дышу.
Не волнуюсь.
Луна в небе, лиса в поле… Наверное, самое время сложить стих.
Луна летит по небу, равнодушие и холод.
Лиса бежит по полю — страсть и огонь.
Смотри, смотри — прекрасна Луна, но лиса — прекрасней!
Стихи всегда успокаивают меня.
Лучше было бы, конечно, чтоб Игорёк пришел. Пошел рядышком, рассуждая о том, какая я умная, красивая и со всех сторон замечательная.
Он так искренне рассуждает — словно сам в это верит. Наверное, и правда, верит.
Он верит, что я умная, а значит, я выберусь.
Я даже знаю, как — надо только добежать до леса. И чуть-чуть дальше.
Жаль, волку нельзя голову заморочить иллюзиями. Очаровать нельзя. Сбить со следа — разве что на пару секунд. Нос-то у него такой же, как у меня.
Надо, надо сбить со следа — мне и нужны эти пара секунд.
***
Лиса добежала до кустов и нырнула туда. Скользнула тенью, исчезла.
Волк настиг кусты буквально через несколько секунд. Затрещали ветви.
Тени бросились из кустов врассыпную, и волк на миг замер, принюхался.
Бросился напролом. На голову свалился большой ком снега с ветвей наверху, но волк только злобно рыкнул.
Взвыл в очередной раз, потом остановился.
Принюхался снова, развернулся налево, побежал туда, с каждым шагом ускоряясь, и непрерывно воя.
Жуткий вой, торжествующий и мощный раскатился по лесу.
Выскочил на поляну и увидел свою цель. Совсем-совсем близко.
Совершенно голая девушка быстро и ловко лезла по стволу высокой сосны.
Волк издал яростный вой и прыгнул.
Нижние ветви сосны высохли и обломились, и волку зацепиться было не за что.
А девушка с обезьяньей ловкостью лезла все выше.
Волк прыгнул снова, но до девушки не долетели даже брызги слюней и снега с его морды.
Волк зарычал, завыл еще злее, еще яростнее.
Девушка не обращая внимания на волка, забралась на толстую ветку и села на нее. Только теперь оглянулась на волка.
— Вот видишь, — сказала она вслух. — В форме голой обезьяны тоже есть плюсы. Только холодно.
Волк взвыл снова.
Девушка засмеялась.
Начала смеяться по-человечески, но тут же затявкала по-лисьи. Превратилась в лису, удобно устроилась в развилке ветвей.
Волк зарычал, завыл.
Потом заскулил.
— Да, да, — сказала лиса по-человечески. — Сладок вкус крови, и аромат потрохов. Но вкус победы слаще.
Последние слова она продекламировала так, словно это стихи.
Волк завыл.
***
Ну, вот.
Теперь можно и отдохнуть.
Глупый волк может выть, сколько влезет, а я устала.
Лисонька бежала, хвостиком махнула… намахалась и прилегла отдыхать.
Лежу, смотрю на волка.
Волка смотрит на меня.
Иногда он отворачивается, тогда я снова тявкаю ему. Окликаю.
Мол, не вертись, глупыш. Не пускай в голову глупые мысли — например, пойти в деревню, задрать какую-нибудь бабку. Или вернуться к Игорьку.
Игорёк мой. Не для того я его тулупом укрывала, а он меня сюда на свою дачу вез, чтоб его какая-то лохматая шавка слопала!
Волк снова и снова рычит. Скулит. Рычит.
Иногда вдруг пытается прыгать.
Я смотрю.
— В душе нет покоя, когда… Не, не так, — говорю вслух.
Надо сочинить стихи о моей победе. А волк — идеальный слушатель.
Стихи-то у меня неканоничные. Неправильные.
Как сами лисы — красивые, но неправильные. Лживые сволочи, правда?
— Ненависть правит в душе, и лапам твоим нет покоя. Смотри на лису на сосне — покой, красота!
Я декламирую, а он подвывает.
Так и сидим. Аж пока луна не уходит.
Внизу становится темно.
Сперва становится тише… потом вдруг запах меняется.
Я жду, слушаю. Ушки навострила.
Слышу… слышу…
Кто-то хрипло, по-человечьи ругается.
Сперва удивленно. Потом зло и мрачно.
Мат, как музыка для моих ушей.
— Где я, мать вашу? — говорит он. — Холодрыга-то какая…
Ну, еще бы, думаю я. Зима на дворе… Без волчьей шубки прохладно. Сижу тихонько, молчу.
— Зато, кажись, я никого не убил нынче… — бормочет он внизу, и я слышу, что голосок-то дрожать начинает.
— Чуть не убил. — капризно говорю я. — Я полночи от тебя на дереве сидела!
Смотрю вниз. В темноте почти не видно, но вижу, что он голову задрал, высматривает.
— Кто там? — говорит он.
— Кусаться не станешь? — спрашиваю я.
— Да я… — мужик смущается. — Я ж даже специально в сторону дачного поселка побежал — чтоб подальше от людей… Я ж не зверь…
— Зато я зверь, — отвечаю я и показываюсь в развилке.
***
Через несколько минут из леса выбежала лиса. Три хвоста качались за ней, как знамена.
За ней следом быстро шагал голый мужик. Волосатая грудь, лохматая борода… синие губы.
— Аккуратно, — покрикивала лиса. В ее голосе звучала легкая издевка. — По своему следу шагай, там траншея, сможешь не весь снег на себя собрать.
Ветер, к счастью стих, но с неба начался снегопад. Мужик шагал за лисой и тихо, негромко ругался.
— Жизнь, у меня, Патрикевна, непростая… — говорил он.
— А у кого простая? — отвечала лиса. — Но если не поспешишь, скоро все проблемы кончатся.
— Холодно, Патрикевна, спешить, — бормотал мужик.
— Так ложись в снежок, — с усмешкой отвечала лиса. — И все кончится. Очень скоро.
— Не, я так не хочу, — мужик поежился и зашагал быстрее.
— Не хочешь, значит шагай бодрее, — отвечала лиса. — Так и быть, дам тебе горячего чаю. А как Игорёк проснется, попросим его отвести тебя в деревню.
