За что люблю тебя, подруга…

Валентина Петровна Иванова, шестьдесят лет от роду, сидела за кухонным столом и крутила в руках потрескавшуюся чашку с надписью «Дорогой подруге». Кружка эта была ещё из тех времён, когда с Светкой они вместе работали в бухгалтерии районного комбината. С тех пор прошло лет тридцать, а дружба держалась крепче, чем старые закалённые нитки, которые держат на бабушкином пододеяльнике выцветшие пуговицы.

— Ну вот, — бормотала Валентина, — додружились.

День был серый, весна только начиналась, по асфальту текли мутные ручьи, а у неё в душе было как в этих лужах — мутно и неприятно.

Светлана Степановна, её лучшая подруга и соавтор мечты открыть «Сундучок мастерицы», пропала. Исчезла, будто сквозь землю провалилась. Не звонит, не пишет, и — самое страшное — вместе с ней исчезли и все деньги, что они собирали на открытие магазинчика.

Валентина не была женщиной наивной. Жизнь била её частенько, и не только по самолюбию. Муж умер рано, детей подняла одна, да и теперь не сидела сложа руки — вязала на заказ, чтобы не клянчить у детей ни копейки. Сама, всё сама.

Магазин они затеяли давно. Идея проста: товары для рукоделия, всё для вязания, шитья, вышивки. И главное — свой уголок, где можно будет не только продавать, но и проводить мастер-классы, собирать таких же, как они с Светкой — бабушек с золотыми руками.

За полтора года удалось наскрести немалую сумму. Валентина даже продала половину дачи, «ту самую половинку», которую оставила на всякий случай — ну а вдруг внуки решат летом на картошку съездить? Но внуки больше интересовались айфонами, да и картошку нынче можно в супермаркете купить, не копая.

Они уже подобрали помещение — небольшое, уютное, на тихой улочке. Валентина даже обои присмотрела, чтобы не просто серые стены были, а с цветочками, как в старых советских кружевных кухнях.

И тут — бах. Светка пропала. Как ветром сдуло.

Сначала Валентина звонила — абонент недоступен. Потом пошла к ней домой — замок сменён. На работе сказали, что Света ушла «по семейным обстоятельствам». Какие такие обстоятельства? И главное — почему, как крыса с корабля, с их общими деньгами?

Дети Валентины — Алёнка и Серёжа — как на подбор в один голос: — Мам, это же кража. В милицию, ой, то есть в полицию. Она тебя кинула, вот и всё.

Но Валентина не спешила. Как бы она ни злилась, сердце не давало поверить, что Светка могла так просто взять и предать. Не та она была. Пускай с характером, пускай иногда вспыльчивая, но не воровка.

— Может, заболела? — размышляла Валентина, глядя на мутное окно, за которым моросил мелкий дождь.

Дней через десять она решилась — пошла в поликлинику, авось что узнает. И узнала. Случайно, в регистратуре, когда услышала фамилию. Светлана лежала в районной больнице, в отделении онкологии. Но не сама — с сыном.

И тут у Валентины будто в груди что-то ухнуло. Сын Светки, Игорёк, тот самый рыжий сорванец, что в детстве вечно таскал из её огорода морковку, лежал с опухолью. Диагноз тяжёлый, лечение дорогое.

Валентина вышла из больницы, как в тумане. Все вопросы смешались. Деньги? Магазин? Да к чёрту этот магазин! Но и обида не отпускала. Почему не сказала? Почему не попросила? Ведь они всегда были как сёстры.

Сквозь моросящий дождь Валентина шла домой, и слёзы лились так же тихо и упорно, как этот весенний дождик.

С утра Валентина Петровна, как заведённая, варила компот, пекла пирог с капустой и жарила котлеты. Дети бы сказали: «Мам, тебе ресторан открывать, а не магазин», — но сегодня это был не просто обед. Она знала, что поедет в больницу. К Светке. Хотела она того или нет.

Тесто не поддавалось, капуста норовила подгореть, а мысли путались сильнее, чем нитки в бабушкиной коробке.

«Вот дура, — думала Валентина, — что же молчала-то? Неужели так боялась, что я не пойму?»

К вечеру она уже стояла у входа в больницу с сумками, полными домашней еды. Светка встретила её прямо в коридоре. Лицо осунувшееся, волосы небрежно собраны в хвост. Без приветствия, без слов — просто стояли и смотрели друг на друга. Света выглядела так, будто ждала, что сейчас Валентина даст ей в лицо или начнёт кричать.

Но Валентина просто сказала: — Жить будем.
И всунула ей в руки сумку.

Они молча сели в палату к Игорю. Света кормила сына, Валентина расставляла еду. Ни слова о деньгах, ни намёка на магазин. Только тихий разговор о погоде, о том, что в палате холодно, а в компоте мало сахара.

Лишь под вечер, когда Игорь уснул, Света тихо сказала: — Прости меня, Валя. Я… я думала сначала, что верну. Потом стало ясно, что не смогу. А потом стало стыдно. И страшно. Очень страшно.
Глаза её блестели от слёз, но не покатилась ни одна. Упрямая. Валентина знала эту стойкость.

— Ты что, дурочка, совсем? — вдруг с досадой выдохнула Валентина. — Неужели подумала, что я не помогу? Что мне эти деньги дороже, чем ты и Игорь?
Света всхлипнула, закрыла лицо руками.

— Я так боюсь за него, Валя. Ты не представляешь, как.
— Представляю, — кивнула Валентина. — Сама мать.

Они просидели в палате до ночи. Больничные лампы ярко освещали стены, пахло лекарствами и старым линолеумом. Но внутри Валентина впервые за многие дни почувствовала, что эта ночь не пустая.

Дома Валентину уже ждали дети. Алёнка, строгая, как её покойный отец в лучшие годы, сидела с блокнотом: — Ну что? Написала заявление?
— Нет, — спокойно ответила Валентина, снимая пальто. — И не напишу.

— Мам, да она тебя обокрала! — возмутилась дочь. — У нас в стране за такое судят! Ты же сама сказала — деньги ушли!
— Не ушли, а спасли, — поправила Валентина. — Если б твой брат, не дай Бог, в такую яму попал — ты бы судилась за тряпки?

Алёнка молчала. Серёжа посмотрел на мать с уважением, но тоже ничего не сказал.
— Я всё решила, — твёрдо сказала Валентина. — У меня с совестью почище, чем у некоторых.

Через неделю Валентина уже почти каждый день навещала Светлану и Игоря. По привычке приносила еду — от домашних вареников до борща в трёхлитровой банке. На всю больницу знали: «Идёт Валя — будет сытно».

Между делом они с Светкой вспоминали молодость — как ездили на байдарках по Волге, как таскали с работы рулоны ткани «по великой нужде» и как когда-то мечтали о Париже, но съездили только в Пятигорск.

— Главное, — смеялась Света, — что в Пятигорске вкуснее пирожки! А в Париже я бы и так заблудилась.
— И отдала бы деньги какому-нибудь французу, — хохотала Валентина.

Но внутри оставалась заноза. Валентина понимала: дело не только в магазине. Дело в доверии. И его уже не вернёшь целиком, как бы ни хотелось.

Она не знала, сможет ли она теперь быть с Светой так же легко, как раньше. Ведь обида сидела в сердце, как маленький камушек в ботинке — вроде идти можно, но с каждым шагом давит.

Весна тем временем вступила в свои права. Пахло талым снегом и чем-то свежим, чистым. На деревьях робко появились первые почки, а Валентина, как ни странно, почувствовала лёгкость.

Но легче не становилось в одном — в разговоре с подругой. Света старалась держаться, но Валя замечала, что та избегает взгляда, часто замолкает. За эти годы Валентина выучила Светлану лучше, чем кто-либо: за этой видимой бодростью скрывалась непроглядная усталость и тревога.

Однажды, принеся в палату свежую домашнюю шарлотку, Валя услышала краем уха разговор врачей в коридоре.
— Да, счёт приличный… Опухоль агрессивная. Родные еле тянут.
Сердце у неё ушло в пятки. Валя будто на минуту окаменела.

Когда она вошла в палату, Света сидела у окна и смотрела куда-то вдаль.
— Пойдём, — неожиданно сказала Валентина. — Поедем проветримся.

— Ты что, с ума сошла? — удивилась Света. — Ты же знаешь, что я от Игоря ни на шаг…
— Ничего. Он в надёжных руках, на пару часов можно.
И так твёрдо сказала, что Света даже не стала спорить.

Они поехали в старую чайную у городского парка. Сюда когда-то бегали на обед из бухгалтерии, считая копейки на пирожки с повидлом и крепкий чай в гранёных стаканах.

Сидели за столиком у окна. Света долго молчала, а потом тихо, будто вину признала:
— Я всё понимаю, Валя. Знаю, что виновата. Если хочешь, судись. Я приму, что заслужила.
— Дура ты, Света, — с укором сказала Валентина. — Ты думаешь, я ради каких-то денег пойду в суд на сестру? Да ты мне ближе, чем родня. Я больше злюсь, что ты молчала. Мне бы одной легче было тянуть, чем теперь — и деньги, и обида, и ты сама как раненая.

Света молчала. Слёзы сами покатились по щекам.

Тем вечером, вернувшись домой, Валентина впервые открыла коробку с образцами для магазина. Мотки ниток, схемы для вышивки, ткани — всё лежало аккуратно, как положено хозяйке.

«А ведь я могла бы…», — подумала она. Не открывать магазин, а продать всё, что есть, пусть и по дешевке. Добавить к тем деньгам, что ещё остались, и помочь.

Но легко ли сказать детям? Они-то уже решили, что мать должна наказать Свету, и деньги — это дело принципа. Особенно Алёнка. Она вообще говорила только о том, что «на старости лет маму обвели вокруг пальца».

Через день Валентина собралась с духом. Позвала детей на обед.

— Садитесь. — Она поставила на стол кастрюлю борща и миску с салом. — Буду говорить.

Алёнка и Серёжа переглянулись, как в детстве, когда знали, что сейчас будет «серьёзный разговор».

— Я помогу Светке. Продам всё для магазина, что осталось. Деньги отдам ей. А если кто против — могу дверь показать, — без тени шутки сказала Валентина.

Алёнка вспыхнула: — Мама! Да она же тебя…
— Замолчи, Лёнька! — вдруг рявкнул Серёжа. — Не тебе судить. Мама права. Я на её месте так же поступил бы.

Алёнка вскочила, но потом, видя спокойное лицо матери, только махнула рукой и ушла в комнату.

Валентина тяжело вздохнула.
— Ничего, — сказал Серёжа, — отойдёт. Ты правильно всё решила.

Через неделю Валентина продавала коробки с товарами оптом. Торговцы с рынка быстро разобрали остатки, а она сама отвезла Свете деньги.

— Только попробуй не взять, — сказала Валентина, ставя перед подругой тяжёлую сумку. — Это не подарок. Это просто так надо.

Света сидела молча, склонив голову. Потом, всхлипнув, обняла Валентину и сказала только: — Спасибо, сестрёнка.

Погода в тот день была солнечная, и Валентина вдруг почувствовала, что на душе стало легко. Говорят, весна — время обновления. Может, оно и правда так?

Прошла весна, наступило лето. Валентина с Серёжей почти ежедневно бывали в больнице, навещали Свету и Игоря. Алёнка долго дулась, но однажды всё же позвонила матери: — Мам, может… помочь чем?
— Помоги, доченька, — только и сказала Валентина.

С тех пор и Алёнка стала приезжать. Сначала неловко, сдержанно, а потом — будто ничего и не было, как в детстве, когда ссорились из-за пирожков, но всё равно шли за руку гулять.

Игоря оперировали в начале июля. Валентина ждала в коридоре вместе с Светой. Тревожные часы длились целую вечность. Света молчала, вцепившись в платок. Валентина думала, что никогда не видела её такой беззащитной.

— Валюха, — шептала Света, — хоть бы выжил… хоть бы…

Когда хирург вышел, две женщины вскочили как по команде.

— Операция прошла успешно. Дальше — за ним. Сильный парень.

Света обняла Валю. Обе заплакали.

После выписки Игорь быстро пошёл на поправку. Щёки налились румянцем, даже начал спорить с матерью, что пора бы и девчонку найти, а то ей скучно.

Света изменилась. Словно старый замок открылся — стала мягче, чаще смеялась. Валентина чувствовала, как будто вернула себе не просто подругу, а сестру, которой никогда у неё не было.

Валентина сама не замечала, как изменялась. Грубость, с которой она порой прятала доброту, ушла. Она снова поверила, что важнее всего — не деньги, не магазин, а люди. Свои люди.

Однажды летом они втроём — Валентина, Света и Игорь — сидели на старом балконе, пили чай с малиновым вареньем и смотрели на закат.

— А магазин, Валюха? — вдруг спросила Света.
— Магазин? — усмехнулась Валентина. — А что магазин?
— Ну, не жалеешь?

Валентина пожала плечами: — Ты знаешь, Светка, он у меня был. Просто не открылся. А может, и хорошо. Сейчас, думаю, с тебя и моего компота хватит.

Они засмеялись. Смеялись до слёз, как тогда, в молодости, когда всё ещё было впереди.

Прошло ещё немного времени. Осенью Игорь пошёл на поправку окончательно. Света устроилась работать бухгалтером в маленькое ателье, Валентина — помогать ей в выходные. Денег немного, но зато спокойно и по душе.

Они часто вместе сидели за тем самым балконом, рассказывали истории, смеялись и иногда вспоминали, как однажды чужие деньги могли разрушить всё.

Но не разрушили. Потому что дороже денег всё-таки — люди.

Прошло два года. Валентина и Света теперь открыли совсем другой бизнес — небольшую мастерскую в подвале жилого дома. Не магазин, как мечтали раньше, а уютную творческую мастерскую. Там продавали вышивку, вязаные вещи, рукоделие и устраивали посиделки для соседей. Назвали её просто — «У Светки и Валюхи».

Люди тянулись. Кому за нитками, кому за советом, а кто просто поговорить. Вечерами женщины собирались за большим столом, варили чай, кто-то приносил домашнюю выпечку. Смех, разговоры, а иногда и слёзы — как в прежние добрые времена.

Игорь поправился, нашёл работу, встретил хорошую девушку. Вскоре он привёл её знакомиться в мастерскую. Девушка оказалась тихой, улыбчивой, и очень полюбила обеих «тетушек».

Даже Алёнка, забыв обиду, стала иногда захаживать, помогать с оформлением витрин. Серьёзная, строгая, но с тёплым огоньком в глазах — особенно, когда Серёжа приводил детей, и мастерская наполнялась детским гомоном.

Однажды зимой, за кружкой чая, Валентина сказала Свете: — Знаешь, я ведь так и не жалею.
— О чём?
— О том, что тогда выбрала тебя, а не деньги.

Света кивнула и ответила тихо: — А я ведь думала, что ты меня никогда не простишь.

Они сидели молча, глядя, как за окном тихо падал снег.

И, может быть, именно в такие моменты, без лишних слов, обе понимали — настоящие сокровища в жизни не в кошельке, а за этим деревянным столом, за чашкой крепкого чая и в глазах родных людей.

Оцініть статтю
Додати коментар

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!: