— И что же ты такой пугливый, от каждого шороха вздрагиваешь, видно и тебе досталось… за что только лихо на нас свалилось.
Анна Тимофеевна укрывает одеялом внука, подтыкая его со всех сторон, чтобы «не дуло», гладит Мишу по голове, шепчет какие-то слова, то ли сказку на ночь, то ли молитву. Но от этих слов Мише становится спокойно, и он засыпает.
Анна Тимофеевна, тяжело вздыхая и пустив слезу, ложится на свою пышную кровать, проваливаясь в мягкое облако перины и вскоре тоже засыпает.
И вот уж который раз так было: проснется, хватится, а Миша мокрый. – Ах ты ж лихоманка, опять проспала. – Злится она на саму себя. И уж на ночь ничем не поила мальчонку, заранее спросила, не хочет ли, бывало, и ночью поднимала, чтобы не прокараулить, а утром – глядь, а он уже мокрый. А ведь в школу мальчонка ходит, а как прознают, насмехаться станут.
Миша в первый класс нынче пошел, как раз от бабушки и пошел. Он вообще у нее полгода назад оказался, как осиротел. И такой-то он пугливый, вздрагивает от каждого шороха. Корову увидит – плачет, от гусей убегает, прячется за бабушку.
— Да чего ты пугаешься, мы его палкой вот, палкой, — баба Аня замахнулась палкой на соседского гусака, отгоняя его. – Ох, и боязливый ты, — успокаивая внука, сказала она.
Выйдет утром, проводит до угла, курточку на нем поправит и скажет: — Ну иди, Миша, дальше сам, тут рядышком, школа на той улице.
— А собаки? – спрашивает Миша.
— Так привязаны все, нет на нашей улице собак.
— А гуси?
– И гусей дальше нет.
— А если бык?
— Дома вся скотинка, холодно нынче, не выпускают.
— Ну тогда постой тут, а я пойду, а ты смотри, — просит мальчик.
И стоит она так, провожая взглядом внука.
Вот у ворот с утра пораньше две кумушки собрались, с хозяйством управились, остановились зацепились друг за друга разговором.
— Это Нюры вроде мальчонка в школу пошел.
— Он самый, — соглашается соседка, — ох и горюшко Нюре, дочку-то мужик укокошил, пропала Тамара, а ведь такая молодая, не повезло, хуже зверя был, а никто и не знал…. В городе жили, за глазами.
— А кто же узнает, если бы она хоть матери сказала…. А внука Нюра к себе забрала… а мальчонка-то пугливый, вон как шею в плечи втянул, озирается по сторонам, видно еще привыкнуть не может.
— Ну так поживи с таким извергом… ох, жалко Нюру… да и пацан перепуганный, ну чисто заяц… одним словом – заячья душа.
А Миша тем временем уже к школе подошел – это он уже второй раз так самостоятельно пришел, а то ведь бабушка его провожала, хотя давно все дети сами в школу бегут, тут рядом, да и нет никакой опасности.
Внука она забрала, когда младшую дочку Тамару ее мужик на тот свет отправил и осиротил собственного сына. Мужика посадили, а внука Анна Тимофеевна забрала к себе.
Можно было к старшей сестре отправить, она на Урале живет, как ухали с мужем по распределению, так и остались там. Двое детей у них, сами работают – просили они Мишу, как говорится, «до кучи». Но Анна, подумав, решила оставить у себя. Там ведь семья, работа, а Миша испуганный, за ним присматривать надо, вот и оставила сироту.
Чтобы от «мокроты» по ночам вылечить, да от испуга, водила она к старой бабушке Матрене, ее в райцентре все знаю, лечит она. Анна Тимофеевна не знает таких тонкостей, она ведь и по годам еще молода, это просто горе ее подкосило, седины да морщин добавило, а так-то она еще в силе и внука вырастить.
И сгорбленная Матрена выливала воск над мальчишкой, приговаривала что-то – Миша слов разобрать не мог, но сидел смирно, не зная таинства самого обряда.
Анна Тимофеевна надеялась, что поможет, но испуг так и остался. Правда, со временем, по ночам сухим уже был. Утром Нюра руку на постель – сухо, ну и слава Богу.
С годами Миша привык, хоть и остался таким же неуверенным, будто чем-то напуганным. Сидит за партой смирно, боится по сторонам посмотреть, учитель вызовет – тоже боится. Память у него не очень, да и учится неважно. Ну и то ладно, где тройка, где и четверка проскочит, все же чему-то научат.
Друзей у него нет, разве что Петя – одноклассник, он на той же улице живет, такой же мальчишка тихий, вот с ним и подружился.
На физкультуре тоже слабенький, и учитель Павел Иванович сначала подгонял, а потом, узнав горькую историю Миши, опеку над ним взял – подбадривал, задания отдельные давал, больше времени уделял, занимался с ним. И вот уже на перекладине болтается Миша, вцепился слабыми руками, а Павел Иванович рядом стоит – подстраховывает.
— Ну, Михаил, держись, хотя бы так повиси, а вообще заниматься надо.
Миша обессиленно разжал руки. — А как – заниматься?
— Научу, будешь ты сильным и смелым, — пообещал Павел Иванович.
Миша давно знает, что у него «заячья душа», — так соседка ему вслед сказала – поэтому услышав про смелость, глаза у него загорелись.
Павел Иванович все больше нагружал упражнениями, подсказывал, как в волейбол играть, как кросс сдавать, и вот Миша уже и подтянулся.
К старшим классам выровнялся мальчишка, хоть и остался таким же робким. Смотрит часто туда, где за второй партой Дина Галиулина сидит – щуплая девочка с черными косами. Светловолосый Миша смотрит на нее теперь как на чудо, а она и не знает. И, наверное, не узнала бы никогда, боязливый мальчишка-то.
Прошло десять лет.
Миша в училище после восьмого класса пошел, благо там отличных отметок не требовалось, училище ведь местное – прямо в райцентре, вот и учится который год уж. Будет Миша слесарем. Отец его отсидел уже, но даже глаз не показал и не поинтересовался. А Анна Тимофеевна и рада, видеть его не желает, да и Миша хоть немного забыл прошлую жизнь.
Он также дружен с Петей, они вместе теперь и в училище, вместе домой возвращаются, с компаниями не связываются.
В 1993 году неспокойно стало в селе, да и по всей стране неспокойно, преступность себя вольготно чувствовала. Вот и в родном селе Анны Тимофеевны случаев много разных, вечером, бывало, девчатам не пройти, лучше дома сидеть.
Да что там – вечером… Миша среди беля дня мимо дома культуры шел, а там – с другой стороны – пустырь, там они раньше в лапту играли. А нынче шум какой-то, будто кто-то плачет. Душа у Миши заячья, раньше бы он мимо прошел, бегом бежал бы от этого места, а нынче остановился – страшно ему. Но свернул, обогнул здание. Кто они эти двое – он не знал, может приезжие, но видно, что парни взрослые. У забора с портфелем Дина стоит – она в старших классах учится (Миша-то раньше в училище поступил, ему старшие классы ни к чему, он слаб в учебе).
Портфель в руках держит, будто защищается им. А они ржут ей в лицо: то за коленку схватить норовят, то клубы дыма в лицо пускают. А она бормочет: — Отпустите меня, пожалуйста, мне домой надо.
— Дина, пойдем домой! – Закричал Миша, забыв о своем страхе. – Эй, вы, отпустите ее.
Повернулись те двое (у них машина метрах двадцати отсюда стоит, видно приезжие, может рэкетиры, что на местный рыночек наведывались). – Вали отсюда, пацан, — а сами ржут, весело им.
Миша, наоборот, ближе подошел и одного из парней толкнул – силы хватило, Павел Иванович не зря с ним занимался.
— Не понял, — пошатнувшись, сказал тот.
— Отпустите ее, она со мной, — повторил Миша, а у самого голос дрожит.
— А «хо-хо не ха-ха»? – спросил второй, посмеиваясь, но Дину оставил и уже приблизился к Мише.
— Убегай, — успел он крикнуть девчонке и схватился с парнем.
Дина с плачем побежала, сообразила, что надо взрослых позвать. А Миша уворачивается от нападений двух парней, выше его ростом. Одному даже успел удар нанести, и тот упал.
А второй ощетинился и перед глазами мелькнуло лезвие, Миша только и успел удивленно подумать: «Это же нечестно, мы ведь на кулачках…»
Эх, Миша, наивный паренек, надеявшийся на честность и на свои кулачки.
Он упал и увидел осеннее небо – необыкновенно ясное в этот сентябрьский день. А потом все стало меркнуть, небо начало чернеть и вот уже ничего не видно.
***
Глаза открыл – неба нет, а что-то белое вокруг… и лицо бабушки – такое усталое, заплаканное лицо склонилось над ним. – Мишенька, внучек, ты глазки открыл…
А он смотрит и вдруг улыбается. – Ба, а почему говорят, душа заячья?
— Анна Тимофеевна, сидя в палате у Миши, рада, что проснулся, но понять не может, к чему это он про заячью душу.
– А кто говорит? – спросила она растерянно.
— Да вот слышал, баба Катя говорила, что у меня душа заячья.
— Ой, да это она так…. забудь, — Анна Тимофеевна радовалась, что внук спасен, что рана не столь опасна, теперь на поправку пойдет.
— Ба, а говорят, заяц труслив, а я читал, что он защищаться может…
— Может, может, — согласилась Нюра, поправляя одеяло, — еще как может. – Вот отец мой, помнится, рассказывал, как заяц от коршуна отбивался, так этот коршун не смог с ним совладать и улетел восвояси, вот так-то…
— Значит, заяц может быть смелым… — пробормотал Миша.
— Ты, отдыхай, Мишенька, а я тебе, — она показала на тумбочку, вон что принесла, — на тумбочке стоял букетик поздних осенних цветов. – Это Дина Галиулина тебе передала, вон она под окнами сидит, надо ей весточку отнести, пусть порадуется.
— Дина?! – Его лицо просветлело, будто солнце вошло в палату. – Она здесь?
— Здесь, вместе со мной ходила к тебе. А тех басурманов взяли, давно они в нашем районе воду мутят, там, говорят, дело на них завели. – Ты отдыхай, а потом я тебя покормлю.
Миша был счастлив. Во-первых, с Диной все хорошо, а во-вторых, не зря он против двоих выступил, взяли их.
***
В районном отделении милиции после вручения Мише Зосимову грамоты, сотрудники долго еще вели разговоры об этом случае. – Надо же, кто бы мог подумать… парень-то смелым оказался, не раздумывая, за девчонку заступился. А ведь отец у него отсидел девять лет за то, что с женой расправился. Вот дела, вот жизнь… вот как бывает. Нет, ну молодец парень, хоть и жизнью рисковал». – Говорили сотрудники.
Наградить Мишу Зосимова предложил отец Дины, это он ходил в милицию и предложил как-то поощрить мальчишку, ему ведь еще и восемнадцати не было, а он бросился на парней, которым уже по двадцать лет.
Из больницы Мишу выписали вскоре, и он вернулся к учебе. Но теперь торопится, чтобы встретить из школы Дину, чтобы идти с ней рядом, нести ее портфель и говорить, говорить, говорить.
Они теперь не могут наговориться, а ведь пока в школе учились, словом друг с другом не перекинутся, молчали оба.
Осень прибирает последнюю листву, сметая ее в закутки, пряча под первый снежок и пугая первыми холодами. А им не холодно. И не страшно, они теперь вдвоем.
А заяц, и в самом деле, может быть смелым. Счастья вам, дорогие читатели, пусть радость чаще будет в ваших домах.
