— Елена Викторовна, к вам гостья пришла, — соседка Галина Петровна заглянула в приоткрытую дверь, глаза блестели от любопытства.
Елена отложила калькулятор и недоумённо взглянула на часы. Половина седьмого вечера, кто это может быть? Муж Сергей ещё на работе, дети делают уроки.
— Говорит, мать ваша, — добавила соседка шёпотом, явно наслаждаясь произведённым эффектом.
Сердце ухнуло куда-то в пятки. Мать? Та самая, что исчезла тридцать три года назад, когда Елене было всего девять лет?
У двери стояла сгорбленная женщина в выцветшем пальто. Лицо изрезано морщинами, волосы седые, но глаза… Те же самые серо-зелёные глаза, которые Елена помнила с детства.
— Лена, дочка… — голос дрожал от волнения или холода. — Это я, мама твоя.
Нина Семёновна протянула худую руку с потрескавшейся кожей. На безымянном пальце поблёскивало незнакомое кольцо.
— Здравствуй, — Елена не сдвинулась с места. — Что привело?
— Можно войти? На улице прохладно уже. Поговорить хотелось бы… — старушка заглянула через плечо дочери в квартиру. — Уютно у тебя. Хорошо устроилась.
Елена пропустила мать в прихожую, но дальше не позвала. Почему сейчас? Почему после стольких лет молчания?
— Чай будешь? — машинально спросила, хотя душа противилась даже этому.
— Спасибо, доченька. Давно не пила нормального чая… — Нина Семёновна огляделась, отмечая каждую деталь обстановки. — Одна живу теперь, в деревне. Тяжело старой стало.
— Мама, ты ушла, когда мне было девять. Олегу шесть. Тридцать три года ни слуху ни духу. А теперь приходишь и жалуешься на трудности? — Елена поставила на стол две чашки, руки слегка дрожали.
— Я знаю, знаю… Виновата я перед вами, — старушка прикрыла глаза. — Но жизнь такая была, понимаешь? Твой отец пил, я молодая была, встретила другого человека…
— Который тебя бросил через несколько лет?
— Откуда ты знаешь? — Нина Семёновна вскинула голову.
— А третий? И четвёртый? Олег говорил, что видел тебя в районном центре с разными мужчинами. Ты ведь не работала, жила на содержании?
Щёки матери покрылись пятнами.
— Ну и что? Женщина имеет право на личную жизнь! А вы выросли нормальными, образование получили. Значит, справились без меня.
— Справились, — Елена отхлебнула чай, он показался горьким. — Сами себя воспитывали, Олег в армию пошёл, я замуж вышла. Детей родила. Внуков твоих, между прочим.
— Внуки… — глаза Нины Семёновны заблестели. — А можно посмотреть? Давно мечтаю познакомиться.
Где они были эти мечты тринадцать лет, когда родился Максим? Где они были десять лет назад, когда родилась Настя?
— Они делают уроки. Не хочу их травмировать внезапным появлением бабушки, которая для них пустой звук.
— Лена, я понимаю твою обиду. Но я теперь одна совсем. Здоровье плохое, денег нет. Может, хоть теперь мы сможем быть семьёй?
— Семьёй? — Елена поставила чашку так резко, что чай расплескался. — Семьёй мы с Олегом были всегда. Без тебя. А ты что предлагаешь?
Нина Семёновна замялась, покрутила кольцо на пальце.
— Я думала… может, пожить у тебя немного? Пока не устроюсь. У тебя тут просторно, а мне много не надо. Угол какой-нибудь…
Вот оно что. Нужен приют.
— А в деревне что случилось?
— Дом старый, печка дымит. Зимой холодно очень. Дров дорого стоят, а пенсия маленькая…
— А мужья где? Тот же, последний?
— Последний… — мать отвела взгляд. — Умер он три года назад. Ничего мне не оставил.
Елена изучала мать внимательно. Пальто старое, но качественное. Ботинки кожаные, хоть и потёртые. На шее золотая цепочка выглядывает из-под шарфа.
— Мам, я не могу тебя взять. У нас семья, дети, свои проблемы. Ты понимаешь, что значит появиться после тридцати трёх лет и просить приют?
— Но я же мать твоя! — голос Нины Семёновны стал резче. — И по закону ты обязана…
— Обязана? — Елена встала. — Ты знаешь, что такое детские слёзы перед сном? Когда девятилетняя девочка плачет, спрашивая, когда мама придёт? Знаешь, что такое объяснять соседям, почему мать ушла?
— Это всё в прошлом. Теперь мы можем начать заново.
— Нет, не можем. Прошлого не вернёшь, а настоящее у меня есть. И оно не включает тебя.
Нина Семёновна сжала губы.
— Хорошо. Значит, Олегу скажешь то же самое? А может, он окажется добрее?
— Олег скажет то же. Он помнит, как ты собирала вещи. Помнит, как обещала вернуться через месяц. Тридцать три года прошло, мам.
Старушка медленно поднялась, натянула пальто.
— Не думала, что вы такие жестокие выросли. Видно, зря я надеялась…
— Мам, — Елена окликнула её у двери. — Если правда плохо с деньгами, могу помочь продуктами иногда. Но жить вместе мы не будем.
— Не надо твоих подачек, — Нина Семёновна выпрямилась. — Найду другой способ.
Дверь захлопнулась. Елена стояла в коридоре, слушая удаляющиеся шаги. Внутри боролись жалость и облегчение.
— Мам, кто это был? — выглянул из комнаты тринадцатилетний Максим.
— Никто важный, солнышко. Иди уроки делай.
Но Елена знала — это ещё не конец.
Через неделю позвонил Олег.
— Лена, звонила наша мамочка. Плакала в трубку, жаловалась на твою жестокость. Говорит, ты её прогнала.
— И что ты ей сказал?
— То же, что и ты. Что поезд ушёл тридцать три года назад. Но она упорная, знаешь же. Грозится через социальные службы действовать.
— Пусть попробует. У нас всё чисто.
— А ещё говорит, что дом ей в деревне продать не на что. Совсем разваливается.
— Олег, она что-то недоговаривает. Видела я её — не так уж и бедно живёт.
— Я тоже так думаю. Ладно, если что — звони.
Елена положила трубку и попыталась сосредоточиться на работе. Цифры в отчётах расплывались перед глазами. Что, если мать правда в беде? А что, если это очередная манипуляция?
Вечером за ужином Сергей осторожно спросил:
— Лен, а та женщина на прошлой неделе… это правда твоя мать?
Дети подняли головы, заинтересовавшись.
— Правда.
— И где она была всё это время? — десятилетняя Настя широко раскрыла глаза.
— У неё была другая жизнь, дочка. Без нас.
— А теперь хочет вернуться?
— Теперь ей нужна помощь. Но это не значит, что мы должны её предоставить.
Сергей кивнул с пониманием. Он знал историю жены, знал, как тяжело ей давались эти воспоминания.
— А если она правда больная? — не отставала Настя.
— Тогда есть социальные службы, больницы, дома престарелых. Мы не обязаны жертвовать своей жизнью ради того, кто сам нас когда-то покинул.
Максим молчал, но Елена видела, что он всё понимает. Мальчик был не по годам серьёзным.
Спокойствие длилось ровно месяц. А потом Нина Семёновна появилась снова. На этот раз не одна.
— Елена Викторовна? — полная женщина в форме соцработника стояла рядом с матерью. — Я из районного отдела социальной защиты. Нина Семёновна обратилась к нам с просьбой о помощи. Утверждает, что дети отказываются содержать нетрудоспособную мать.
Елена пригласила их в квартиру, мысленно приготовившись к бою.
— Присаживайтесь. Чай, кофе?
— Спасибо, не откажусь от чая, — соцработник устроилась на диване, достала блокнот. — Валентина Ивановна, специалист по семейным вопросам. Понимаете, ситуация деликатная, но закон есть закон.
Нина Семёновна сидела, опустив глаза, изображая страдающую старушку.
— Какой именно закон? — спросила Елена.
— Семейный кодекс, статья восемьдесят седьмая. Совершеннолетние дети обязаны содержать нетрудоспособных родителей. Нина Семёновна пенсионерка, живёт в ветхом доме без удобств…
— А где она жила последние тридцать три года?
— Это имеет значение?
— Ещё какое. Мать ушла из семьи, когда мне было девять лет, брату шесть. Никакой помощи не оказывала, никого не воспитывала. Мы росли сами.
Валентина Ивановна переглянулась с Ниной Семёновной.
— Понимаю, что у вас есть обиды. Но сейчас речь идёт о пожилом человеке, которому нужна помощь.
— Помощь нужна была тогда, тридцать три года назад. Двум маленьким детям, которых бросила их мать. Где была социальная защита тогда?
— Елена, дочка, — заговорила Нина Семёновна дрожащим голосом. — Я понимаю, ты сердишься. Но я теперь совсем одна. Больная, слабая. Мне деваться некуда.
— А мужья? Четыре мужа за эти годы, если не ошибаюсь?
Щёки матери покраснели.
— Последний умер. Дом завещал племяннику. Меня выгнали.
— А остальные?
— Что остальные? Жизнь разная бывает…
Елена повернулась к соцработнику.
— Валентина Ивановна, а проверяли ли вы, действительно ли Нина Семёновна нуждается в помощи? Есть ли у неё другое имущество, доходы?
— Мы работаем с тем, что нам сообщает заявитель…
— Тогда проверьте. А пока проверяете, разговор закончен.
После их ухода Елена долго стояла у окна, наблюдая, как мать медленно идёт к остановке. Что-то в её походке насторожило. Слишком уж бодро шагала для больной и немощной старушки.
Вечером позвонила подруга Света.
— Лен, у тебя случайно мать не объявилась? А то соседка видела на остановке женщину, очень на тебя похожую. В возрасте.
— Объявилась. Требует содержания.
— Ты знаешь, а я её раньше видела. Летом, на рынке. Продавала овощи с какой-то дачи. Хорошо одета была, в золоте…
Елена медленно положила трубку. Значит, не так всё плохо у мамочки с деньгами.
Утром Елена позвонила в отдел социальной защиты и попросила соединить с Валентиной Ивановной.
— Я хочу подать встречное заявление. Прошу проверить имущественное положение Нины Семёновны. У меня есть основания полагать, что она скрывает доходы.
— На каком основании?
— Её видели торгующей на рынке. Плюс подозреваю, что не всё чисто с наследством от последнего мужа.
— Хорошо, мы проверим.
Через два дня Валентина Ивановна перезвонила сама.
— Елена Викторовна, у нас к вашей матери возникли вопросы. Действительно, есть недостоверная информация в её заявлении. Можете не волноваться, претензии к вам сняты.
— Что конкретно обнаружилось?
— Не могу разглашать подробности, но скажу так — ваша мать далеко не так бедна, как утверждала.
После разговора Елена почувствовала огромное облегчение. Но знала — Нина Семёновна не отступит так легко.
И действительно, через неделю мать появилась снова. На этот раз в слезах.
— Лена, меня теперь и в соцзащите не хотят слушать! Говорят, что я обманывала их. Но я правду говорила!
— Мам, тебя поймали на лжи. Какая может быть правда?
— Да у меня действительно денег нет! Дом продать не могу, он в залоге…
— В каком залоге? Час назад ты говорила, что он достался по наследству.
Нина Семёновна запуталась в собственных объяснениях.
— Ну… не важно это. Важно, что мне жить негде!
— Мам, — Елена устало прислонилась к дверному косяку. — Зачем ты пришла? Зачем после стольких лет?
— Как зачем? Я же мать…
— Матерью надо было быть тридцать три года назад. А теперь ты просто пожилая женщина, которая ищет халявное содержание.
— Ты жестокая! Бессердечная! Я тебя родила, выкормила…
— До девяти лет. А дальше мы сами себя кормили и воспитывали.
— Но закон на моей стороне!
— Закон на стороне тех, кто говорит правду. А ты лжёшь.
Нина Семёновна вытерла слёзы рукавом.
— Ладно. Увидишь, что будет, когда я умру. Тогда и пожалеешь.
— Может быть. Но пожалею о том, что не сказала правду раньше. А не о том, что не взяла тебя к себе.
Мать ушла, громко хлопнув дверью. Елена знала — это было окончательно.
Прошло полгода. Олег как-то зашёл вечером, выпить чая и поговорить.
— Лен, а ты не жалеешь? Что так жёстко с матерью поступила?
Елена задумалась, помешивая чай ложечкой.
— Знаешь, Олег, я думала об этом много. И поняла — жалею не о том, что отказала ей. Жалею о том, что потратила столько нервов на эти размышления.
— А если бы она действительно нуждалась в помощи?
— Тогда бы помогла. Но не взяла бы жить к себе. Есть много способов помочь, не жертвуя своей семьёй.
— А что с ней стало?
— Не знаю и знать не хочу. Она сделала свой выбор тридцать три года назад. Теперь мой черёд выбирать.
Олег кивнул.
— Правильно. А то я тут иногда думаю — вдруг мы правда жестокие?
— Мы не жестокие, Олег. Мы просто не позволяем собой манипулировать. Это разные вещи.
За окном зажигались фонари. В детской комнате смеялись Максим и Настя, играя в какую-то игру. Сергей смотрел новости. Обычный семейный вечер.
Елена посмотрела на это всё и поняла — она сделала правильный выбор. Её семья, её дом, её жизнь. Которую она построила сама, без посторонней помощи. И никому не позволит её разрушить.
Даже той, кто когда-то её родила.
Мама не вернулась — так Елена назвала бы эту историю, если бы кто-то спросил. Потому что та женщина, которая пришла через тридцать три года, была не мамой. Мама не бросает детей. А если бросает — то перестаёт быть мамой навсегда.
