Дуров объявился под нашей старой грушей ровно в девятнадцать.
— Мой дорогой Ватсон, я написал рассказ. — сказа он, присаживаясь рядом на скамейку.
— Рассказ записан на флешку?
— Как вы догадались?
— Но ведь при вас нет папки, черт побери!
— Вы прекрасно усвоили уроки дедукции, мой милый друг. Вот она. Мой первый литературный опыт. Рассчитываю на вашу честность, но и великодушие.
— Гм, вы мастер ставить неразрешимые задачи, полковник. Но я заинтригован. Сегодня же прочту. Рассказ художественный?
— Почти. В основе реальное дело конца девяностых. Остальное — полная отсебятина.
— Отсебятина — это и есть художественная литература.
— Вам виднее, ведь писатель — это вы.
Рассказ мне понравился. Хотя правил я его беспощадно.
***
Больше всего на свете Егор хотел, чтобы в него влюбилась красивая девушка. Глянув на Егора даже мельком, любой сказал бы, что это невозможно: нескладный, костлявый, белесый, с выпуклыми светлыми глазами, курносый. Смотрит букой… С какого перепугу в такого влюбляться? Сутулые плечи Егорки всегда были присыпаны перхотью, а подмышки… издавали запах. К тому же ладони у него были мокрые, нос краснел с первыми же лучами солнца, глаза слезились. Одно слово — альбинос. Но — сердцу не прикажешь. Сердечко у Егора начинало радостно плясать, как щенок, увидевший хозяйку, когда мимо проходила красивая дама. Ум начинал сочинять новую сказку про то, как дама останавливается, влекомая непреодолимой силой, подходит к Егору и — черт побери! — почему-то, немедля, безумно его хочет. Вот эти мгновения — она хочет, а он еще в сомнениях — были самыми сладостными. Сказка могла длиться весь день. Егор ломался, Егор жеманился, сопротивлялся, но в конце концов сдавался и красавица овладевала им. Чаще всего это случалось утром в постели, и после триумфа Егор плелся в ванну, давая себе слово, что это «в последний раз», и смывал свой позор под контрастным душем.
К некрасивым девушкам Егор относился, как и к себе — вынужденно сосуществовал. Некрасивые даже готовы были с ним дружить, но он был не готов. Старался, вымучивал из себя что-то, но… что-то не зажигалось в груди, не срабатывало. Словно стартер безуспешно пытался вдохнуть энергию в холодный и сухой движок. Однажды на него положила глаз коллега на работе по прозвищу Ядовитая Змея. Это была сухая натуральная брюнетка с красивым, но злым лицом и голосом, который был вдвое громче ее скромной должности. У Змеи было мало шансов найти прекрасного принца, и она давно уже была согласна и на простого дворянина, но с жильем. Даже на Егора. А почему бы и нет? Не дебил. Не пьет. Живет один. Правда, в коммуналке, но всего из двух комнат. Помыть, причесать, спрыснуть подмышки одеколоном — сойдет! Конечно, придется потрудиться, чтоб разбудить честолюбие этой бледной немочи, мотивировать этого тушканчика хотя бы на скромные успехи, но в этом Змея знала толк, недаром последний муж закончил брачный сезон в психушке.
Кличка к женщине (ее звали Авдотья) приклеилась не зря. Серьезная была рептилия, если уж жалила, то всегда с летальным исходом. Бухгалтера Олю увезли в реанимацию прямо с рабочего места после того, как Ядовитая Змея рассказала ей подробности тайной жизни ее мужа. Когда во время обеда Ядовитая Змея присаживалась за общий стол, разговоры тут же теряли интимный интерес и обращались к политике или культуре.
Ядовитая Змея здраво рассудила, что, если Егор окажется никудышным Сусликом (так на работе его прозвали!), то она просто ужалит его в сонную артерию. И жизнь Егора повисла на волоске. Змея знала свое дело. Шаг за шагом сокращала она дистанцию, заваривая в обеденный перерыв кофе на двоих, а чтобы добыча не убежала, в конце рабочего дня вручала ему свою хозяйственную сумку. Коллеги грустно вздыхали и многозначительно переглядывались. По правде говоря, у парня не было никаких шансов. Спасение пришло свыше: подмышки Суслика пахли сильнее английского одеколона, перхоть сыпалась, как снег, на его хилые плечи, а мужская робость и откровенная трусливость выматывали хуже морской качки. Суслик понимал, что от него требуется, но просто коченел у последней черты. Окончательный разрыв произошел, когда Авдотья, заявившись в гости после употребления спиртных напитков, сняла с себя платье и показала жениху свое худощавое тело, украшенное черным эротическим бельем. Мол, бери, пока дают! Суслик сидел ни жив ни мертв на кровати, прижав скомканное одеяло к груди и ждал развязки. Развязки жаждала и Авдотья. Беда в том, что развязка так и не наступила. Суслик окоченел от ужаса и не отпускал одеяло. И даже начал брыкаться, когда Авдотья попыталась остервенело выдернуть одеяло из его рук. Наконец Змея вымоталась. Уперев руки в бока, она с гневом смотрела на ком постельного белья, который на манер гигантского паука обнимал ногами и руками перепуганный жених, и наконец поняла, что ничего не выйдет. Дохлый проект. Это было слишком. Все-таки она себя не на помойке нашла. Суслик вызывал в ней только одно желание — ударить его палкой по голове и насладиться его воплем.
— Вставай, — устало сказала она, — не бойся, не трону. Смотри, ты простынь заляпал кровью из носа. Гордись. Покажешь соседям и на работе. Хотя я уже давно не девственница.
Другой бы на месте Егора сгорел от стыда, а ему хоть бы хны. Только шампунь сменил на более крепкий.
И вот случилось! Привалило и Егору счастье! В пустующую комнату вселилась соседка. Да какая! Жгучая красавица-гурия из Кабардино-Балкарии. Студентка. Спортсменка. Отличница! Просто спустилась однажды вечером с высоких гор Кавказа и впорхнула в квартиру Егора, который как раз мыл шваброй коридор.
Звали гурию Зарифа. Работала Зарифа…эээ, словом, у нее был свободный график. И была она при деньгах. Наряды ее были богатые и привычки говорили о благородном воспитании. Она не пила ничего крепче «шампусика» и курила только тонкие ментоловые сигареты, которые в ее тонких пальцах играли какую-то волшебную эротическую мелодию и обещали запретные плоды. Дома она носила шелковый халат с японской расцветкой, а на работу уходила в коротких юбках и черных чулках.
Поселил Зарифу в комнату какой-то верзила с расплющенным носом и неправдоподобно толстыми плечами, в черной футболке и кожаной черной куртке. Оглядев со всех сторон Суслика, он поднес к его носу огромный кулак и сказал загадочную фразу.
— Гляди у меня!
Кулак с разбитыми костяшками пах никотином и обещал что-то ужасное, если Суслик не будет глядеть в оба.
Потом верзила ушел, а Суслик с соседкой сидели на кухоньке, пили чай с конфетами «Коровка», и Суслик чувствовал, что сказка, которую он сочинял последние годы, случилась и превзошла все его фантазии и грезы. За одним столом с ним сидела девушка невиданной красоты. И никто не мешал им, никто не пытался отпихнуть Суслика от этого сокровища! И как много всего было впереди! Даже в этот вечер. Еще не выпита была чашка горячего чая! Не прозвенел, как всегда, со жлобской бесцеремонностью телефон. И Суслик не проснулся ото сна, обнаружив с отчаяньем, что девушку придумал хулиган-мозг…
— Детдомовский? — Зарифа развернула конфету и с веселым любопытством разглядывала желтый фантик. — Только не придумывай ничего: «Папка — полярный летчик, мамка геолог». Хочешь, отгадаю? Папка пил и бил. Мамка давала всем подряд. Сыночка забрало государство, накормило, обучило и дало пинка под зад в связи с совершеннолетием. Ну и комнатку в коммуналке, конечно, в придачу. Так?
«Она умна», — подумал Суслик и кивнул. Папку он своего почти не помнил. Вернее, помнил какое-то огромное, пахучее, пугающее существо с железными зубами, которое иногда хватало его за плечи, усаживало на колено и гудело в маковку вместе с запахом водки и лука: «Люсь, а Люсь? Точно мой выблядок? Чтой-то не похож». Маманька отвечала с кухни: «А тебе не все равно? Папаша, тоже мне».
— Ну вот что, — Зарифа свернула фантик и положила его в пепельницу. — Давай договоримся на берегу. Уборку — всю — будешь делать ты. Меня ни о чем не спрашивать. Любопытных не люблю. За уборку буду приплачивать. Соблюдаем режим тишины. Особенно днем, когда я отсыпаюсь. Никаких гостей и громкой музыки. Да, и еще главное: я девушка скромная, хулиганства не потерплю. Ты меня понял? Нет? Я говорю, если начнешь клеиться или приставать, я тебя…
Глянув на Егорку, Зарифа прыснула.
— Ну извини. Я пугать не хотела. Просто надо вовремя объясниться, согласен?
И зажили молодые в согласии, а Егорка так и в полном счастье. Сбылась его мечта. Под одной с ним крышей жила красавица и она принадлежала только ему! В ванной, которую теперь он отдраивал каждый день щеткой, пахло ее хвойным шампунем, на новой полочке перед зеркалом стояли какие-то волшебные тюбики, щеточки, коробочки, источавшие заморское благоухание, на веревке висели роскошные розовые полотенца, а однажды он даже увидел на змеевике женские треугольные трусики! Прикрыв дверь, Суслик благоговейно притронулся к ним пальцами. Мысль о том, что трусики будут обнимать ее бедра, обжигала. Он накинул крючок на дверь и… дверь распахнулась. Зарифа вырвала из рук Егорки стринги, хлестнула ими по его красной мокрой физиономии и захлопнула дверь.
Егору показалось, что в этот день он потерял девственность. Был еще, как специально, май, и черемухи, взбившие роскошную белую пену, буквально затопили дворы густым, горьковатым ароматом, от которого даже самые черствые сердца трепетали в предчувствии любви. А сердце Егора было не черствым, ум его был чист и глуп, и доверчив.
Одним словом, Егорка влюбился. Любовь была какая-то странная. Егорка страдал, но как сладко страдал! Вспоминал каждое случайно брошенное слово и находил в нем тайный смысл, в нечаянном прикосновении в тесной кухне он видел нескромный намек, в молчании угадывал желания, от которых сухо становилось во рту.
Все эти чудачества легко читались, и Зарифа находила их забавными, не более того. Она уходила из дома вечером, приходила под утро, усталая, раздраженная. Тогда лучше было не попадаться ей на глаза. Принимала душ. Потом уходила на кухню, подолгу пила кофей, курила, глядя сквозь окно в майский рассвет. В такие минуты ее лучше было не тревожить, могла и матом отшить.
…Этим вечером Зарифа была дома и сидела у открытого окна с бокалом «шампусика». Она с видимым удовольствием вдыхала аромат черемухи и тоже находилась в грезах. Егорка сидел напротив и старался не высовываться, пока его не прогнали.
— Слушай, а почему тебя прозвали Сусликом? — спросила Зарифа, поставив бокал и закинув нога на ногу.
Егорка краснел всегда как-то по-дурацки — пятнами — и стеснялся этого. Вот и теперь он покрылся пятнами и даже не сумел ответить, лишь опустил голову.
— У тебя девушка есть?
«Есть — ты», — подумал Егор и чуть не засмеялся.
— Улыбаешься? Значит нет. А отчего? Ты же красивый парень. Посмотри на себя в зеркало. Блондин. Ни капли лишнего жира. Тебе чуть-чуть подкачаться и совсем клево будет. Перхоть любой косметолог за месяц выведет. Запишись в тренажерный зал, больше пешком ходи — у вас тут на Народной парк под любым домом. С куревом завязывай и с пивом. Хочешь я за тебя возьмусь? Через полгода такую невесту найдем, что ахнешь! Любую. Хочешь?
Егор очень хотел. Только не любую. Ее хотел. Это было так очевидно, что Зарифа поняла все, усмехнулась.
— Зачем я тебе, дурачок? Я птица гордая, дикая. Приручить меня невозможно. Тебе со мной не справиться. Разве мало на свете красивых девок? Найдем тебе подходящую. Хочешь — сестрой тебе буду? Помогать друг другу будем? Научу тебя жить. Деньги будут. Хорошая машина будет. Ну?!
— Хочу! — хрипло ответил Егор.
— Наконец слышу слова настоящего джигита. Встань на колени. Поклянись, что отныне будешь слушаться меня во всем!
— Клянусь!
— И сделаешь все, что я скажу.
— Клянусь!
— Украдешь, обманешь, убьешь!
На одно лишь мгновение заколебался Егор.
— Клянусь!
— Целуй! Да не руку, дурак. Ногу! Выше! Еще выше…
Это была такая необыкновенная ночь, такая сказочная… Они пили шампанское, закусывали шоколадом. Суслик плакал в кровати, но не от унижения, а от счастья. У него получилось первый раз с женщиной, он клялся, что издохнет у Зарифы под дверью, как верный пес.
Зарифа смотрела на него с грустью и думала о чем-то своем. Под утро она приказала ему убираться в свою комнату, а вечером у них состоялся серьезный разговор.
— Егорушка, тебе выбирать: или так и останешься сусликом до конца своих дней, или вырвешься из порочного круга и заживешь, как полагается настоящему мужчине. Это твой шанс. Возможно, единственный. Особая сила тут не нужна. Риска никакого. Нужно просто быть мужчиной. И будет тебе счастье. Много счастья.
Егорка смотрел на ее оголенные плечи и не мог понять, о каком счастье она толкует? Он и так имел его с избытком. Больше и не вмещалось. Поверить было трудно, что еще недавно его губы касались ее шеи, плеч, живота — да за одно это можно было полжизни отдать!
— Ты слушаешь или нет? — Зарифа сердито накинула на плечи шелковый платок. — Это же важно. Проколешься — все испортишь. Повторяю последний раз. Клиент будет спать как убитый. Ключ у меня есть! Заберешь только то, что в сейфе. Не вздумай брать вещи! Вообще-то самое сложное будет потом…
…Да, потом надо было обмануть Колю. Так звали верзилу с расплющенным носом: Коля, Колян, Николя, Кит… Боксер-тяжеловес, ставший после третьего нокаута на ринге весьма неприятным в общении типом.
Не любил он людей. Мужиков презирал, женщинам не верил. Работал он в бригаде Журавля, но на особом положении, с большими полномочиями и несокрушимым авторитетом. Зарифа была вообще его отдельным проектом, то есть работала полностью на его карман. Правда, запускала она в этот карман свою ручку, как в собственный — Коля был не жадный. Был и у него один профессиональный недостаток — он был ревнив. Тщательно скрывал это, но… двух клиентов Зарифы увезли в больницу, из которой один отправился на погост. Вины за ними не было никакой, просто Зарифа стала перед случкой сиять, как невеста. Словно и не за деньги раздвигала ноги. Но клиенты были и впрямь больно фартовые, особенно один, молодой и галантный, все играл в джентльмена и дарил цветы. Это ему боксер Коля взбил яичницу из мозгов прямым правой: удар был знаменитый, груши в тренажерном зале лопались! Не совладал с собой Николя после того, как увидел счастливых голубков в парке. Они шли по аллее, взявшись за руки!
Вот таким был Коля в сто сорок килограммов весом. Его предстояло обмануть так, чтобы пожить после этого еще хотя бы годик-другой. План был такой. Верзила привозит, как обычно вечером, Зарифу на адрес к постоянному клиенту по имени Вольдемар. Да! Тут надо сказать, что Вольдемар уже плотно подсел на Зарифу и никого видеть не хотел, кроме нее, в своей постели. Д.ураку внушили мысль, что он и есть единственный и неповторимый. Мол, Зарифа, как познала его щедрые ласки, так и отказалась обслуживать остальных. Обман дешевый, но срабатывал. «Похотливцы» с головой вообще не дружат, предпочитают общаться с детородными органами. Вольдемар раздулся от гордости, стал платить вдвое, обещал отдых на Канарах… Коле перепадало порядочно, так что он усмирил свою ревность. Вот только Зарифе было мало. У Вольдемара в квартире обнаружился сейф с ключиком, а в сейфе том хранились денежки. Много денежек, и золотишко. Вольдемар, когда влюбился в Зарифу, уверовал, что и она его любит — открыл мужик свое розовое беззащитное брюшко хищной ласке…
Да, так вот, о плане. Зарифа, наградив «медвежонка» симфонией горячих стонов и криков, должна была налить в бокальчик… правильно: клофелин. Много клофелина. Сластолюбец был обречен. Коля, как обычно, заезжал часа в два. Забирал и отвозил на Народную. По дороге иногда экзаменовал подругу на профпригодность прямо в машине.
Вот тут-то по сценарию на сцене, то есть в квартире Вольдемара, и должен был появиться Суслик с заветными ключом.
В эту ночь все шло как по маслу. Вольдемар был в ударе. Последние подходы он делал уже на чистом кураже — под невидимые аплодисменты зрителей. Доказывал то ли себе, то ли всем женщинам на свете, что он — лучший. Если б знал бедолага, что, исторгая из груди сладострастные стоны, Зарифа думает о новеньких банковских упаковках в его сейфе с гораздо большим вожделением, чем о его крохотном отростке, он бы сдулся и, быть может, навсегда. Но Зарифа горячо шептала ему в ухо: «Еще, еще!» и Вольдемар старался вовсю, и ему радостно было думать, что не все в этом мире можно купить за деньги, есть и высшие ценности у молодого здорового мужчины!
Наконец силы кончились. Вольдемар, раскинувшись мокрой спиной на подушках, ждал привычных слов восхищения и традиционный бокал шампанского. У Зарифы было все готово.
— Ты знаешь, сегодня ты был каким-то особенным, — с удивлением произнесла она, протягивая бокал и усаживаясь по-турецки рядом.
— Да ладно. Чего особенного? Все как обычно, — отвечал мачо и голосе его звучало: «Говорите! Говорите же! Ведь это же не за деньги?»
— Какой смысл мне врать? Говорю же — такого еще не чувствовала… Как-то очень глубоко, даже больно стало. Но — улет полный! Ты мой олень горный. Орел! Отдохни. Скоро Коля приедет.
— Коля к тебе… нет? Настоящий орангутанг.
— Я же говорила: у нас жесткие правила. Своим ни-ни… Только клиентам. Да и то не всяким. Ты у меня сейчас единственный. По деньгам я ничего не теряю. А чувство глубокого удовлетворения ты доставлять умеешь.
Вольдемар захрюкал, забулькал и… захрапел. Раздался условный звонок в дверь.
— Порядок? — спросил Колян, когда они вырулили со двора на проспект.
— Заснул. Какой-то он сегодня был вялый. И, по-моему, ждал кого-то.
— В два часа ночи?
— Я не спрашивала. Он мне надоел, если честно. Не пора ли поднять тарифы?
— Я подумаю. Журавль тоже считает, что пора. Только мой тариф не меняется — вон у тех гаражей тормознем.
— Слушай, тут отделение рядом.
— Ничего, я быстро.
В эту минуту входная дверь в квартиру Вольдемара открылась и в коридор вошел Суслик. Вольдемар лежал на спине голый и храпел на весь дом. Суслик подошел к кровати и долго смотрел на голого мужчину: богатого, красивого и здорового. Счастливца, баловня судьбы, жизнь которого сейчас была полностью в потных руках неудачника Егора. Зарифа утверждала, что вольет в бокал лошадиную дозу клофелина, но Вольдемар был молод и здоров, а она привыкла действовать наверняка, поэтому… поэтому Суслик выдернул из-под бока Вольдемара подушку и последний раз посмотрел ему в лицо. Красивый гад, что и говорить. Сколько баб перебывало в его постели, а ему все мало и мало. Зарифа — очередная из очереди желающих. Его, Суслика, Зарифа! Суслик непроизвольно скрипнул зубами. Теперь — все! Теперь никто не встанет на пути Суслика. Теперь он понял, в чем заключается секрет успеха!
— Прощай, старина. Сладких тебе снов, похотливый козлик. Чао!
Вольдемар недолго цеплялся за жизнь. Несколько раз подкинул Егорку, сдавил плечи руками, стукнул ногами, промычал что-то и обмяк. Егорка еще с минуту полежал на его лице, накрытом подушкой, и слез на пол. Вольдемар не шевелился, и Суслик прикрыл его одеялом. Вот он и стал убийцей. Он, Суслик! Над которым все смеялись на работе. Видела бы его сейчас Ядовитая Змея! А Зарифа? Ну, она-то все узнает. И наградит по-королевски. Разве не так?
Сейф Егорка нашел там, где он и был обозначен на схеме. Код сработал с сухим щелчком, дверца распахнулась и — вот он, волшебный билет в новую жизнь! Кожаный мешочек с драгоценностями оказался увесистым, упаковки с валютой Егор распихал по внутренним карманам куртки, которые накануне заботливо пришила Зарифа. Главное, как объяснила она, было в мешочке. Перед тем как уйти, Суслик подошел к кровати и еще раз посмотрел на покойника. Вольдемар смотрел на него одним прищуренным глазом, повернув голову. Суслику показалось, что он улыбается. Схватив с кресла тяжелую кожаную подушку, Суслик швырнул ее в голову мертвецу и бросился к двери…
— П.укнул, говоришь? Это он от страха, — Зарифа высыпала на стол драгоценную добычу. — С почином нас! Как настроение?
— Отличное! — соврал Суслик. Ему неприятно было видеть, как вмиг изменилось лицо Зарифы. Как исказила его сладострастная судорога похоти к этому кожаному мешочку и пачкам долларов в банковской упаковке — это было искреннее чувство любви. Чувство, которое он никогда не видел в ее красивом равнодушном лице прежде, чувство, которого он безуспешно домогался и был бы счастлив, если бы она одарила его щедрым намеком на этот возвышенный обман.
В старом гараже пахло машинным маслом и копотью. Желтый свет лампы под железной крышей дрожал и грозился погаснуть.
— Ты уверен, что никто не знает про это место? — спросила Зарифа, оглядываясь.
— Уверен. У Сереги, приятеля, был один ключ, он отдал его мне перед отъездом. Зачем он нужен ему теперь в Германии? Скоро эти гаражи, я слышал, совсем снесут. А пока вот… пользуюсь. Мопед на ходу, надо только заправить.
— Зачем тебе мопед? Скоро тачку купишь. Новую.
Суслик осклабился, как от похвалы, и признательно потоптался на месте. Зарифа не отводила глаз от сокровища. Резкая складка на лбу говорила о том, что она напряженно думает.
— Знаешь, что, — задумчиво произнесла она, — пожалуй, с машиной мы повременим. Зачем мертвому машина?
Суслик перестал топтаться и открыл рот. На него глядело дула маленького «дамского» пистолета. Страшнее пистолета было лицо Зарифы. Оно было неумолимым.
— Извини, Суслик, но твоя жизнь подошла к концу. Ты не обидишься, если я тебе скажу, что никогда в жизни не испытывала такого отвращения, когда позволила тебе овладеть моим телом? С твоей перхотью можно справиться, только сняв с тебя скальп. А воняешь ты хуже старой бомжихи, которая не под.мывалась несколько лет. Что поделать — гены! Пока ты не сотворил свое подобие с какой-нибудь д.урой, уйди с миром. Честно говоря, я хотела сделать это позже, но уж больно удобное место. Мизансцена для классического детектива. Когда начнешь вонять, гараж вскроют, а похоронят в безымянной могиле, как и твоих безымянных родителей.
Суслик не обиделся. Он даже не испугался. Богиня рассердилась. Теперь он будет служить ей более усердно, только и всего. Зачем убивать слугу, который обожает свою хозяйку и готов выполнить любой ее каприз? Глупо. Она просто сердится. Пугает своего маленького беззащитного суслика. И Егорка улыбнулся одной из своих улыбок, которые так не любили все коллеги женского пола.
— Господи, какой дурак! — пробормотала Зарифа и сняла пистолет с предохранителя.
— Браво! — раздалось у нее над головой.
Зарифа оглянулась. Перед ней стоял Колян. Губы его улыбались, но глаза — нет. Глаза были красные и мутные. По щекам стекал пот.
— А ведь я хотел сам предложить тебе этот вариант с клофелином, веришь? Но не стал. Боялся, что откажешься, начнешь болтать. А ты, значит, решила соскочить, да еще с королевским наваром? Теперь понятно, зачем ты выпросила у меня пистолет. Бедный Вольдемар! Он ведь и впрямь в тебя втюрился. Готов был даже жениться.
— Коленька, прости! Это… это…э то…
— Забыла текст? «Это не то, что ты подумал»?
— Я не просила этого дурака убивать Вольдемара. Нужно было просто добавить клофелин в шампанское. Что ему пришло в голову…
— Хотел бы я знать, что тебе пришло в голову, когда ты предложила Суслику спрятать добычу в старом гараже. Догадываюсь. Не надо возиться с трупом. А с моим трупом что придумала? Припоминаю, в гости все напрашивалась в последнее время…. Собрала жатву и — на Кавказ, в родной кишлак?
— Не твое дело. Ишак! — вдруг грубым голосом огрызнулась Зарифа. — Все вы — похотливые, вонючие скоты. Ненавижу вас.
— Це дило! — хрюкнул Никола. Он мог одним ударом убить женщину, но собирался растянуть удовольствие. Одной рукой он схватил ее за горло, задрал подбородок, а другой стал методично и несильно бить в лицо, превращая его в кровавое месиво. Скоро ноги Зарифы подогнулись, стоны и вскрики затихли и слышно было только низкое рычание первобытного зверя, проснувшегося от тысячелетней спячки, и сладострастные причитания.
— А вот — раз! А вот еще — раз! Ути-путеньки — три! Муси-пусеньки — четыре! Да ед.рит-твою — пять!
Едва слышно прозвучал выстрел. Коля перестал бить и удивленно обернулся. На него смотрел белый от ужаса Суслик.
— Ты? — удивленно спросил гигант и отпустил горло Зарифы, которая мягко приземлилась у его ног.
— Ты… чего?
— Простите, — пробормотал Суслик, — не надо так. Ей же больно.
Коля сунул руку подмышку, достал ее обратно и посмотрел на ладонь, с которой капнуло что-то черное. Потом посмотрел на Суслика, криво усмехнулся и повалился на грязный деревянный пол.
…На востоке уже разгоралась лимонная заря, когда из гаража, поддерживая друг друга, вышли двое, напугав тощую бродячую собаку. Голова и лицо женщины были замотаны платком.
— Может все-таки ко мне? — спросил мужчина.
Женщина лишь отрицательно покачала головой. Тогда мужчина достал тряпку, поджег ее зажигалкой и кинул внутрь гаража, захлопнув дверь. Из щелей полез дым. Оба торопливо пошли прочь.
На «кольце» стояла потрепанная «Волга». Из нее вышел коренастый кавказец и обнял Зарифу за плечи.
— Мы молились за тебя, сестра. Кто этот юноша?
— Мой брат. Его зовут Егор. Он спас меня. Но сейчас я не могу говорить.
Женщина протянула Егору сумку.
— Здесь — все твое.
— Мы договаривались — пополам.
— Нет! Все твое, — голос женщины прозвучал, как властный приказ. — И еще… прости меня, если можешь… Меня не ищи. Я уеду. И больше никогда сюда не вернусь
Она уже открыла дверцу «Волги», но обернулась.
— Ты не суслик. Ты мужчина.
«Волга» взревела и рванула с места. В ночи раздался громкий хлопок, небо озарилось оранжевым сиянием — в гараже взорвалась канистра с бензином. Егор встряхнул сумку и быстро пошел к дому.
***
— Ну как? — спросил Дуров на следующий день с тем наигранным равнодушием, которое выдает начинающего автора. — Правду! Умоляю — правду. Как было на самом деле?
— Хм, правду? Правда, любезный мой, не всегда красива… Вольдемар был?
— Был, хоть и звали его Евгений. Скользкий, как налим, и с.волочь порядочная. Снимал порну.шки, в том числе и с малолетками. Он подсел на Зарему — она же Зарифа — потому как она, как никто другой, умела удовлетворять некоторые его пикантные запросы. Жив-здоров. Никто его убивать не собирался. Посадить тоже не получилось… Сама Зарифа была в разработке ФСБ, потому что деньги, которые она добывала своим ремеслом, шли в общак одной не очень дружественной организации из Турции. Суслик, насколько я помню, был уже в чине капитана и очень страдал по молодой жене, ведь ему пришлось почти два месяца прожить на Народной в образе непутевого детдомовца. Ну а Коля… Коля играл самого себя. Вот и доигрался. Только не в гараже, а за игорным столом в ночном клубе. Начал качать права и не рассчитал свои силы…
— Ни одной фигуры, вызывающей сочувствие.
— А Суслик?
— Бледная поганка этот ваш Суслик.
— Напрасно вы так. На самом деле Саша Назаров, он же Суслик, мастер спорта по самбо, английский почти как родной, анекдот так расскажет — мертвый обхохочется. К тому же артист! Медаль получил за эту операцию.
— Так, может быть, и рассказать все как было?
— А отсебятина? Сами же говорили, что отсебятина и есть художественная литература.
На это возразить мне было нечего, и мы полезли за своими портсигарами
