— Мам, ну ты опять! — Игорь вошёл в кухню, сдерживая раздражение. — Я же просил тебя — не покупать это молоко! У тебя же на него аллергия, ты забыла?
— Да не забыла я, Игорь, — спокойно ответила Валентина Ивановна, аккуратно перекладывая горячие пирожки с противня на блюдо. — Просто оно было по акции, 39 рублей. Думаю, пополощу им губку для посуды, не пропадать же добру…
— Мам, да ты серьёзно? — Игорь уставился на неё, как на малое дитя. — Пирожки жаришь, губку молоком моешь… Да что ты творишь вообще?
Валентина закусила губу. Молоко она действительно взяла по старой привычке — когда всю жизнь экономишь, выкинуть тридцать девять рублей просто так — ну невозможно. А что до пирожков… Да сын же любит. С мясом, как в детстве. Она сегодня с утра тесто поставила, потом фарш приготовила, потом раскачивалась — суставы ноют, но всё равно слепила. А он?
Сидит, как инспектор налоговой.
— Игорь, ты не сердись. Я просто хотела, чтоб ты пришёл с работы, а дома пахнет вкусным. Ты ведь устаёшь, нервы…
— Мам, ты знаешь, что я сейчас на удалёнке. Я дома работаю. Как ты могла не услышать, что у меня звонок был? Ты на кухне сверлишь мясорубкой, а у меня клиент из Самары слушает это «дррррр» в наушниках.
Валентина вздохнула. Она знала, что у Игоря важная работа — в каком-то там отделе по закупкам, всё через интернет. Но раньше он таким не был. А сейчас — каждый чих считает вторжением.
— Я стараюсь, правда. Но ты ж понимаешь — я в своей квартире. Хочется пожить немножко… — неуверенно добавила она.
— Мам, ну хватит, ну что значит «в своей»? Мы ж вместе живём, значит, и правила общие. Я всё делаю, чтобы тебе было хорошо. Пенсию тебе оформить помог? Помог. Аптечку полную собрал? Собрал. Ты даже к врачу теперь одна не ходишь — я везде с тобой. Это же забота. Или тебе не нравится, что я о тебе забочусь?
Слова «забота» и «правила» прозвучали как будто с металлическим оттенком. Валентина не спорила — упрямство сына она знала давно. Раньше был добрый, весёлый мальчик, который мастерил ей открытки из картона. Потом подросток с прыщами и гитарой. Потом — тихий студент, а потом и вовсе куда-то исчез, растворился в жене, в работе… А теперь — вернулся. После развода. И вдруг стал таким… правильным.
— Я тебе пирожки в контейнер положу, хорошо? — сказала она, стараясь сгладить разговор.
— Спасибо. Только жир не капает? Ты маслом как жарила? Подсолнечным или сливочным?
Валентина впервые за долгое время не ответила.
Игорь, несмотря на строгость, ел пирожки с видимым удовольствием. Хрустящие, чуть солоноватые, с мясом и луком. Ещё из тех, которые мама пекла, когда он болел ангиной и смотрел по телевизору «Спокойной ночи, малыши».
После обеда он ушёл к себе, в «кабинет» — бывшую Валентину спальню, отданную ему после возвращения. Валентина смотрела на остывшую плиту, на пустую сковороду и чувствовала усталость не физическую, а какую-то другую — вязкую.
На следующий день утром Игорь уже стоял с блокнотом у холодильника.
— Мам, мы обсудим сегодня меню на неделю? Я вчера составил список: овсянка, куриная грудка, брокколи… И без сахара, пожалуйста. Тебе же надо давление контролировать.
— А я думала, наварить борща, потом оладушек… — попыталась улыбнуться Валентина.
— Мам, ну ты же знаешь, как важно питание! Ты сама мне говорила, что здоровье — это главное. Вот, я и стараюсь.
— А ты меня спрашивал, чего я хочу? — внезапно сказала она.
Игорь опешил.
— Мам, ну я… я же для тебя стараюсь!
— Для себя ты стараешься, Игорёк. Чтобы всё было как ты хочешь. Как ты считаешь правильным. Но ты забыл, что я — не девочка и не пациент. Я — твоя мать.
Тут вмешалась Наташа, младшая сестра Игоря. Позвонила из Подмосковья, как всегда — неожиданно и весело:
— Ма! Привет! Ты жива там, под контролем министра обороны?
Валентина усмехнулась. Наташка всегда умела поддеть — весёлая, шумная, с характером. Живёт с мужем, работает в турфирме, крутится как белка, но звонит часто.
— Наташ, приезжай. Тут твой брат решил, что я — кактус, которому полив по графику нужен.
— Скажи ему, что мы с Вадиком приедем и устроим семейный консилиум. А то распустился мальчик.
Игорь узнал о приезде Наташи только за день до её появления. И сразу напрягся:
— Мам, зачем ты её позвала? Она же ничего не понимает. У неё жизнь — цирк на колёсах.
— А у меня что, дом престарелых?
— Это не смешно, — буркнул Игорь.
Но смешно было. Валентина вдруг поняла: в ней снова просыпается жизнь. Острое желание хоть немного, хоть в чём-то — быть хозяйкой своей судьбы.
Поезд у Наташи пришёл в десять утра. Валентина вышла её встречать к электричке — в старом пальто и с ярким шарфом, который ей подарила ещё при СССР соседка по бухгалтерии. Шарф был как символ — свободы, цвета и того, что «мне можно быть яркой».
Наташа появилась как ураган. На ней был зелёный пуховик, рюкзак в виде совы и фирменная «наташкина» походка: быстрая, лёгкая, с размахом.
— Ма-а-а! — заорала она на весь перрон. — Я соскучилась!
Обнялись крепко. Валентина впервые за долгое время почувствовала тепло не заботы, а простого человеческого равенства. Не как к пациенту, не как к «несчастной вдове», а как к женщине, которую любят просто так.
Дома Наташа сняла куртку, бросила её на кресло и сходу заглянула в холодильник.
— М-да… — протянула она, доставая контейнер с брокколи и подписанными буквами «ПН-ВТ-СР». — Он что, уже и еду по дням расставляет?
— Это Игорь заботится… — с иронией сказала Валентина. — Очень заботится. По графику, с отчётами.
— Заботится или контролирует?
— А разве это не одно и то же? — выдохнула Валентина и села к столу.
Когда Игорь вернулся с работы, он не сразу понял, что в доме изменилось. Сначала заметил в прихожей куртку, потом в ванной — пудру на полочке. А уже потом — саму Наташу, удобно расположившуюся на диване с чашкой кофе и куском торта.
— О, ты здесь, — сухо сказал он. — А ты, мама, торт купила? Это ж сахар…
— А я его Наташе купила, — с вызовом ответила Валентина. — Она не гипертоник.
Наташа подняла бровь.
— Привет, братик. Не рад?
— Рад. Просто ты же, кажется, говорила, что занята?
— Освободилась. Я решила, что маме нужна поддержка. Психологическая. А ты — техническая. Мы же разные.
Разговор скатился в тихое напряжение. Валентина старалась сгладить углы: наливала чай, расставляла чашки, предлагала всем поесть пирог. Но всё чувствовалось в воздухе: Наташа — с её резкими словами и смехом — как будто разбудила в доме то, что давно спало. Свободу.
А Игорь — с каждым её словом всё больше сжимался, как пружина.
— Игорь, а чего ты к маме как к ребёнку относишься? — сказала Наташа вечером, когда они сели ужинать.
— Я не отношусь. Я просто хочу, чтобы у неё было всё правильно. Вовремя ела, вовремя спала, давление мерила…
— Ты это с женой своей практиковал? Может, потому и развёлся?
Валентина замерла с ложкой в руке.
— Наташа… — прошептала она.
Но Игорь уже вспыхнул.
— Не тебе меня учить. Ты живёшь, как ветер: то турагентство, то дача, то муж — сегодня один, завтра другой…
— Я 15 лет с одним живу, если что. И он меня не перевоспитывает! — отрезала Наташа. — А ты маму превратил в проект. Типа: «Сделаем бабушку снова годной». А у неё — жизнь! Она не лабораторная мышь.
— Я просто не хочу, чтобы она умерла однажды от инсульта, когда ты с ней чай с вареньем пьёшь!
Наступила тишина. Густая, резкая.
Позже, уже перед сном, Валентина заглянула к Игорю.
— Ты не прав насчёт Наташи. Она по-своему, но… она даёт дышать.
Игорь сидел у компьютера, в наушниках. Снял их, посмотрел на мать.
— Мам, ты правда считаешь, что я тебя душу?
— Иногда, да.
Он отвёл взгляд. И только тихо сказал:
— Я просто не хочу снова потерять кого-то из семьи. Папа умер, Лена ушла… Ты — последнее, что у меня осталось.
Валентина впервые увидела в его глазах не строгость, не упрёк — страх. Тот самый, детский. Как когда он потерялся в торговом центре и кричал её имя.
Она подошла и обняла его. Не как сына — как взрослого, потерянного человека.
— Я рядом, Игорёк. Но я живая. Не музейный экспонат. И ты должен научиться меня отпускать.
В эту ночь ей впервые за долгое время снился муж. Он смеялся, держал её за руку и говорил: «Ну наконец-то ты опять споришь. А то совсем тихая стала…»
После разговора с Игорем Валентина долго сидела у себя в комнате, перелистывая старый альбом. Чёрно-белые снимки, где она с мужем на свадьбе, где Наташка с косичками и Игорь с деревянной саблей в руках… И вдруг её осенило: в этих фотографиях — настоящая жизнь. А в сегодняшнем дне — режим.
— Мам, ты что не спишь? — Наташа заглянула к ней поздно вечером.
— Думаю, — просто ответила Валентина.
— О чём?
— Что у меня за жизнь: чтобы поесть борща, мне нужно согласование. Чтобы пройтись до рынка — сопровождающий.
Наташа села рядом.
— Ма, так не должно быть. Ты же взрослая. Ты имеешь право просто жить. Не отчитываться, не отмалчиваться. А если Игорь боится — это его страхи. Но ты же не их заложница.
— А я ведь уже была… — тихо добавила Валентина. — Когда с твоим отцом жили первые годы, он меня тоже «оберегал». Только тогда это называлось «любовь». А потом я научилась говорить «нет». И он понял. А вот Игорёк — ещё не понял.
Наутро она проснулась пораньше. И вместо брокколи и овсянки сварила борщ. Настоящий. С мясом, картошкой, свеклой. Запах заполнил квартиру, и на кухне стало уютно — как в те старые дни, когда дети возвращались из школы, а на плите что-то булькало.
Игорь вышел в халате, зевая. Заметил кастрюлю, нахмурился:
— Мам, что это?
— Свобода, — спокойно ответила она, разливая борщ по тарелкам.
— Я же просил — никакого жирного! Мы же договаривались!
— Нет, Игорь. Это ты договаривался. А я — хозяйка в этой квартире. Я хочу съесть борщ и смотреть утром сериал. А потом — пойти в парикмахерскую. И не с тобой, а с Наташей.
Игорь замер, как будто услышал что-то невероятное.
— Мам, ты же понимаешь, что это всё — вредно? Ты же давлением рискуешь!
— Знаешь, что вредно? — перебила она. — Не борщ. Вредно — жить, как по инструкции. Как будто я уже не человек, а проект.
Игорь вышел из кухни, не доев. Наташа только усмехнулась:
— Ну ты дала. Прямо в лоб. Я тобой горжусь.
— Не знаю, что будет дальше… — пробормотала Валентина. — Но я больше не хочу жить, как будто уже умерла.
На следующий день она сходила в парикмахерскую, покрасила волосы в мягкий каштановый цвет, купила себе кофточку с цветами и даже зашла в маленькое кафе — выпить кофе с зефиром. Без отчёта. Без разрешения.
А вечером… собрала вещи Игоря.
Нет, она не выгоняла его. Она просто разложила всё по аккуратным пакетам, сложила на диван и написала записку:
«Сынок. Я тебя люблю. Но ты должен научиться жить один. Я не твой пациент. Я твоя мать. Желаю тебе быть счастливым — и свободным. Как я сейчас учусь быть.»
Когда Игорь пришёл и увидел вещи — он молча стоял минуты три. Потом сел. Потом снова встал. Потом взял листок и перечитал его несколько раз.
— Ты правда хочешь, чтобы я ушёл? — спросил он, заглянув в её комнату.
Валентина сидела с книгой. Без очков — потому что просто в руках держала, не читала.
— Я хочу, чтобы ты вырос. Ты взрослый мужчина, Игорь. Но ты живёшь, будто тебе 12.
— Я просто хотел, чтобы ты была в порядке…
— А я и есть. Наконец-то.
Игорь уехал в тот же вечер — к другу, временно. Он не хлопал дверью, не кричал. Он просто поцеловал мать в щёку и сказал:
— Я не думал, что ты такая сильная. Прости.
В этот вечер Валентина включила музыку. Ту самую, из молодости. Надела мягкий халат и уселась у окна. А потом — вдруг — начала писать. Старую мечту, которую давно забыла: рассказ для районной газеты. О женщине, которая проснулась однажды и поняла, что жизнь только начинается.
Прошло три недели.
Валентина удивлялась, как быстро квартира «обжилась» заново. Как будто в ней стало больше воздуха. Звуки телевизора больше не приглушались, холодильник не гудел под давлением расписаний, а кухня снова стала местом, где можно есть, что хочется, и в любое время.
Каждое утро начиналось с чашки кофе и мыслей: «А что я сегодня хочу?»
Иногда — встретиться с соседкой. Иногда — сходить в библиотеку. Иногда — просто полежать, вспоминая, как она когда-то была девушкой в короткой юбке, от которой без ума был будущий муж.
И всё чаще она ловила себя на улыбке. Не натянутой, не «для порядка», а настоящей.
Наташа уехала, оставив после себя лёгкий бардак и ощущение тыла — когда ты знаешь, что если что, тебя поддержат. Она теперь звонила каждый день, а иногда даже писала голосовые сообщения в WhatsApp:
— Ма! Ну как твой борщ-революционер? Опять с мясом и без разрешения?
И Валентина смеялась. Она действительно начала чувствовать себя живой. Не просто живущей, а — живой.
Однажды в почтовом ящике она нашла конверт. Рукописный. Без обратного адреса. Внутри — вырезка из районной газеты. И её рассказ. Напечатанный. С подписью «В.И. Орлова, пенсионерка». И приписка от редактора:
«Спасибо за живую, честную историю. Такие вещи всегда нужны. Ждём новых текстов!»
Она держала газету в руках, как свидетельство чего-то очень личного. Она снова — писатель. Мечта юности, погребённая под пелёнками, работой и суетой, вдруг вышла наружу.
И это было прекрасно.
А через несколько дней на пороге появился он — Игорь.
С букетом. Небольшим, но с ромашками. Цветами из детства.
— Привет, мам, — сказал он тихо. — Я… хотел бы попробовать сначала. Уже не как твой контролёр. Как твой сын. Настоящий.
Валентина молча впустила его. Он сел на кухне, как всегда. Только на этот раз — без блокнота, без замечаний, без взгляда инструктора.
— Я переехал. Снимаю квартиру рядом. Хочу начать жить один. Без расписаний. Без проектов. Сложно. Иногда варю макароны и забываю посолить. Но… ничего.
— Молодец, — сказала она.
— Я понял, что хотел держать тебя рядом не потому, что ты слабая. А потому, что я слабый. И мне казалось, если я всё проконтролирую — то не останусь один.
Валентина смотрела на него. И впервые за долгое время видела не «ответственного мужчину» и не «заботливого сына», а — человека. Живого, растерянного, но честного.
— Один ты не останешься. Пока у тебя есть сердце — у тебя будет дом.
И в эти выходные она собрала ужин. Пришла Наташа с Вадимом. Игорь — с шарлоткой, которую сам испёк. Смеялись, спорили, перебивали друг друга. А потом включили старую музыку, под которую отец когда-то танцевал в тапочках, дурачась.
И Валентина встала. И закружилась на месте. И Наташа — за ней. И Игорь — с улыбкой — подпевал.
— Вот это жизнь, — сказала она потом, обняв детей. — А не глютен и брокколи