— Ты даже на похороны отца не приехала, а теперь собралась меня учить, как жить? — Галина поставила чашку на стол с таким звоном, что чай выплеснулся на скатерть.
— Ой, только не начинай опять! У меня температура была под сорок, и Димку не с кем было оставить. Я объясняла тебе сто раз, — Ирина отодвинула от себя тарелку с недоеденным пирогом.
— Конечно, всегда найдутся причины, — Галина принялась вытирать лужицу чая, словно стирала что-то невидимое. — Зато на шубу у тебя деньги есть!
— Причём тут шуба? Я год на неё копила! — Ирина вскочила из-за стола. — Мне тридцать восемь, я что, в обносках ходить должна?
Галина окинула взглядом кухню — маленькую, но уютную. Желтые шторы, которые она сама когда-то шила, выцвели, но все равно придавали комнате тепло.
— Живешь у меня третий месяц, денег не даешь, — она говорила тихо, почти шепотом. — А платье мне купить — так сразу «транжира старая».
— Я живу у тебя, потому что ты сама навязала мне помощь! — Ирина нервно поправила волосы. — «Димке нужна бабушка», «тебе одной тяжело», а теперь попрекаешь?
— Я? Попрекаю? — Галина подняла взгляд, в котором читалось удивление и обида. — С каких это пор забота о единственной дочери и внуке стала попрёками?
Ирина тяжело вздохнула и отвернулась к окну. За стеклом моросил мелкий октябрьский дождь, превращая двор в серую унылую картину.
— Дим в школе до трёх. Можешь забрать его сегодня? У меня собеседование.
— Значит, когда тебе надо, я нужна, — покачала головой Галина. — А когда я прошу сходить со мной к врачу, ты всегда занята.
— Таблетки свои ты и сама можешь купить! Тоже мне, немощная. На рынок каждый день таскаешься, а как до поликлиники дойти — так сразу «проводи меня, Ирочка».
Галина поднялась из-за стола, взяла недопитую чашку и вылила чай в раковину.
— Твой отец никогда бы не поверил, что ты так со мной разговариваешь.
— А вот папу не трогай! — Ирина стукнула ладонью по столу. — Не смей его в наши ссоры втягивать!
— Не буду, — неожиданно спокойно согласилась Галина. — Ты и без этого всё про меня решила. Знаешь, Ира, когда-то я думала, что мы с тобой самые близкие люди.
— Близкие люди не попрекают друг друга каждым куском! — выпалила Ирина, и тут же, словно осекшись, добавила тише: — Прости, я не хотела…
Но Галина уже не слушала. Она достала из шкафчика жестяную банку с леденцами — ту самую, которую купил ещё Игорь, Иринин отец, двадцать лет назад. Банка давно опустела, но Галина хранила в ней деньги «на чёрный день».
— Возьми, — она протянула дочери несколько купюр. — На такси до собеседования и обратно хватит.
— Мам, не надо, — Ирина мотнула головой. — У меня есть.
— Возьми, говорю, — настояла Галина. — И Димку я заберу. Ты права, не такая уж я и старая, — она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой. — Только вот что, Ирочка. Я тут подумала… Может, вам лучше к себе вернуться?
Ирина замерла с приоткрытым ртом, не ожидав такого поворота:
— Ты нас выгоняешь?
— Не выгоняю, — Галина поправила скатерть, разглаживая несуществующие складки. — Просто вижу, что тебе тяжело со мной. Димке нужно нормальное детство, а не бабка с матерью, которые собачатся по любому поводу.
Ирина опустилась на стул. Нелепая ссора, начавшаяся с чашки чая, вдруг обернулась чем-то серьезным.
— Куда мы пойдём? Квартиру я сдала, чтобы кредит закрыть, ты же знаешь.
— Пока поживите тут, я к Зине перееду на время, — Галина подошла к древнему серванту и достала фотоальбом. — Она давно зовёт. Говорит, вдвоём веселее.
— К Зинаиде Петровне? — Ирина удивленно покачала головой. — Мам, она же сплетница каких поискать! Она тебя живьем съест.
Галина не ответила, перелистывая страницы альбома. На мгновение ее пальцы замерли на фотографии, где они втроем — она, Игорь и маленькая Ирочка — стояли у моря. Ирине там было лет десять, она держала папу за руку и улыбалась так, как уже давно не умела.
— Помнишь, как отец тебя на плечах носил? — тихо спросила Галина, не поднимая глаз от снимка.
Ирина почувствовала, как к горлу подкатил комок. Конечно, она помнила. Папины сильные руки, его смех, запах одеколона. Когда он умер так внезапно, она действительно не смогла приехать. Температура и правда была, но не настолько высокая, чтобы стать непреодолимым препятствием. Просто она не могла… не хотела видеть его таким — лежащим в гробу, со сложенными на груди руками.
— В понедельник я съеду, — Галина закрыла альбом. — Заберу только самое необходимое, остальное потом.
— Мам… — Ирина хотела что-то сказать, но слова застряли в горле.
— На новом месте приснись жених невесте, — неожиданно усмехнулась Галина, вспомнив поговорку, которую повторяла всегда, когда они с Игорем переезжали на новую квартиру. Тогда они верили, что каждый переезд — это шаг к лучшей жизни.
Ирина смотрела, как мать собирает на стол к ужину — привычными, отточенными движениями. Сколько раз она видела эти руки в работе — они месили тесто, стирали, шили, гладили… Сейчас эти руки двигались так, будто выполняли какой-то важный ритуал прощания. Ирина ощутила укол вины, который тут же сменился раздражением. Но почему она должна чувствовать себя виноватой? Разве не мать приучила ее к мысли, что любовь всегда идет с упреками?
Галина сдержала слово. В понедельник, когда Ирина вернулась с работы, в квартире уже не было маминых тапочек у порога, а из ванной исчезли ее крема и шампуни. Димка сидел за столом, делал уроки и на вопрос о бабушке только пожал плечами:
— Она сказала, что поживет у своей подруги. И велела мне хорошо учиться.
Ирина прошла на кухню. На холодильнике под магнитом белела записка: «Ключи оставила на комоде. Продукты в холодильнике. Позвоню завтра насчет Димы». Ни «целую», ни привычного «люблю вас» — ничего.
— Дим, бабуля не говорила, когда вернётся? — крикнула Ирина из кухни.
— Не-а, — донеслось из комнаты. — Но она плакала, когда уходила. Думала, что я не вижу.
Ирина замерла с пакетами в руках. Галина редко плакала, даже когда умер отец. Она держалась, организовывала похороны, принимала соболезнования. Только раз Ирина застала мать склонившейся над старым отцовским пиджаком — она прижимала его к лицу, и плечи ее вздрагивали.
Прошла неделя. Галина звонила исправно — узнавала про Димку, спрашивала, всё ли в порядке, но домой не возвращалась. Ирина начала понимать, что за годы совместной жизни с матерью слишком привыкла во всем полагаться на неё.
— Опять макароны? — скривился Димка за ужином. — Бабушка готовила намного вкуснее.
— Ну прости, что не умею шинковать капусту с закрытыми глазами, как твоя бабуля, — огрызнулась Ирина и тут же пожалела об этом. — Извини, малыш. Просто я устала.
— Почему бабушка ушла? — спросил Димка, ковыряя вилкой в тарелке. — Вы поругались?
Ирина хотела ответить что-то вроде «взрослые иногда ссорятся», но вместо этого внезапно для себя выпалила:
— Потому что я дура. Думала только о себе, а теперь вот… расхлёбываем.
Димка как-то странно посмотрел на мать, будто впервые увидел её по-настоящему.
— А у бабы Гали в погребе ещё варенье должно остаться, — вдруг сказал он. — Она говорила, что в синих банках — клубничное, а в зелёных — вишнёвое с косточками, как я люблю.
Ирина с удивлением посмотрела на сына:
— С каких пор у нас есть погреб?
— Ну, это… который в лоджии. Бабушка там банки хранила, под полом.
Ирина никогда не заглядывала под половицы застеклённой лоджии. Да, она знала, что мать хранит там какие-то соленья, но думала, что всё это давно съедено.
После ужина они с Димкой отправились исследовать тайник. Под скрипучей половицей обнаружился настоящий клад: десятки банок с вареньем и соленьями, аккуратно установленных на полки. На каждой — бумажка с датой и названием.
— Смотри, мам! — Димка достал небольшую коробку. — Здесь фотографии!
В коробке лежали снимки, которых Ирина никогда не видела: молодые родители с крошечной дочкой, первые шаги, первый зуб… Отцовская улыбка, мамины лучистые глаза. Счастье, которое никто не успел растерять.
Перебирая фотографии, Ирина нашла конверт с надписью «Ирочке». Внутри лежала аккуратно сложенная бумажка. Развернув её, Ирина увидела странный текст:
«Доктор сказал — ничего страшного, но лучше проверить в областной. Ирочке не говорить, у неё своих забот хватает».
Дата на записке была проставлена месяц назад.
— Дим, собирайся! — Ирина вскочила с таким лицом, что мальчик даже не стал спрашивать, куда они едут.
Ирина выскочила в подъезд, на ходу набирая номер Зинаиды Петровны. Соседка не отвечала. Стоя у подъезда, она вдруг поняла, что даже не знает, где именно живёт мамина подруга.
— Маргарита Степановна! — она постучала в дверь соседки на первом этаже. — Вы не знаете адрес Зинаиды? Ну, маминой подруги?
— Так на Пушкина она живёт, — старушка с удивлением посмотрела на взволнованную соседку. — А что случилось-то?
— А номер дома? Квартира? — Ирина чувствовала, как внутри всё холодеет.
— Квартиру не скажу, а дом — кажись, девятый. Такой серый, с аркой. Только…
— Что? — Ирина в нетерпении переминалась с ноги на ногу.
— Только Зина-то в больнице сейчас. С сердцем слегла в прошлую среду.
Ирина застыла.
— А… моя мама? Галина?
— Так к ней и поехала, ухаживать. Говорит, подруга в трудную минуту бросать не должна.
До больницы они добрались за двадцать минут. Ирина вцепилась в руку сына так, что у того на коже остались белые следы от её пальцев.
— Простите, к вам должна была приходить женщина… Галина Сергеевна, — она буквально набросилась на дежурную медсестру. — Она у вас?
— У нас много посетителей бывает, — флегматично ответила медсестра. — К кому именно приходит ваша Галина?
— К Зинаиде… — и тут Ирина поняла, что не знает фамилии маминой подруги.
— Мам, давай позвоним бабушке, — практично предложил Димка, доставая из кармана телефон.
Галина ответила после четвёртого гудка. Голос у неё был усталый:
— Ирочка? Что-то случилось?
— Мама, где ты? — от пережитого напряжения Ирина готова была расплакаться прямо посреди больничного коридора.
— В палате у Зины, — удивлённо ответила Галина. — А что?
— В какой палате? В какой больнице? Мы сейчас приедем!
— Да зачем? У меня всё хорошо. У Зины сердечный приступ был, я с ней побуду, пока ей не станет лучше.
Ирина перевела дыхание, пытаясь совладать с эмоциями:
— Мама, я нашла твою записку. Про обследование в областной. Что у тебя?
В трубке повисла тишина.
— Мам? — Ирина почувствовала, как сжимается сердце.
— Ничего особенного, — наконец ответила Галина. — Киста на печени. Может быть, доброкачественная, а может, и нет. В областной больнице мне назначили операцию, но я решила её отложить. Зина сейчас важнее.
— Важнее?! — Ирина практически закричала, не обращая внимания на неодобрительные взгляды медперсонала. — Ты серьёзно? Мне плевать, в какой ты больнице, скажи адрес, мы сейчас приедем!
Через час они уже были в палате городской больницы номер три. Галина сидела на стуле возле кровати полной женщины с пепельными волосами. Увидев дочь и внука, она растерянно улыбнулась:
— Вы зачем приехали? У вас же собеседование сегодня, Ирочка.
— К чёрту собеседование, — Ирина подошла к матери и присела перед ней на корточки. — Мам, почему ты мне не сказала?
— О чём? — Галина наигранно удивилась, но глаза выдавали — она прекрасно понимала, о чём речь.
— О болезни. О том, что тебе нужна операция.
— Зачем тебе ещё один повод для волнений? — Галина пожала плечами. — У тебя своих забот полон рот. Работу ищешь, за Димкой присматриваешь…
— Мам, — Ирина взяла её за руки, — прекрати это. Прямо сейчас. Мы семья, понимаешь? Как я могу не знать, что у тебя такая проблема?
— Ой, нашла проблему, — Галина отмахнулась, но голос её дрогнул. — Вон у Зины инфаркт был, еле откачали. А у меня такое… пустяк.
— Пустяк? — Ирина смотрела на мать и не узнавала её. — Ты поэтому ушла из дома? Потому что… что? Боялась меня обременить?
Галина отвела взгляд:
— Ты сказала, что я только попрекаю тебя. Что от меня никакого толку. Вот я и подумала: зачем вам больная бабка под ногами? Только хуже будет.
Димка, всё это время молча стоявший в стороне, вдруг подошёл к бабушке и положил голову ей на колени:
— Бабуль, пойдём домой. Я по тебе скучаю. И мама скучает, только она стесняется сказать.
Галина погладила внука по голове, в глазах её стояли слезы:
— Димка, золотце моё… Давай так: вот Зине полегчает, я тогда и вернусь. Договорились?
— Нет, — твердо сказала Ирина. — Мы сейчас же едем в областную. На обследование. А потом домой. Вместе.
Областная больница встретила их стерильной чистотой и запахом хлорки. Ирина заполняла бумаги, пока Галина с Димкой сидели в коридоре на жёстких стульях.
— Вы с мамой поругались, да? — спросила медсестра, принимая документы.
— С чего вы взяли? — удивилась Ирина.
— Обычно так бывает, — медсестра пожала плечами. — Привозят родителей на обследование, а на лицах такое… будто в последний путь провожают.
Ирина хотела возразить, но неожиданно для себя спросила:
— Скажите, а это может быть серьёзно? Киста на печени?
— Всё может быть серьёзно, если вовремя не заняться, — просто ответила медсестра. — Но вы же занялись. Уже хорошо.
Обследование заняло несколько часов. Когда Галина наконец вышла из кабинета, лицо у неё было уставшее, но спокойное.
— Ну что? — Ирина вскочила ей навстречу.
— Операция нужна, но несложная, — Галина поправила растрепавшиеся волосы. — Через неделю лягу. А сейчас домой можно.
— К нам домой, — уточнила Ирина. — В нашу квартиру.
Дома Ирина настояла, чтобы мать легла отдохнуть. Уложив Димку, она долго сидела на кухне, перебирая найденные фотографии и пытаясь соединить в голове все кусочки пазла. Галина любила её — по-своему, неумело, с упрёками и поучениями. Но любила. И она, Ирина, тоже любила мать — несмотря на их вечные ссоры и недопонимание.
Дверь скрипнула. Галина, закутанная в старый отцовский халат, который берегла как зеницу ока, прошла на кухню и молча поставила чайник.
— Мам, — Ирина посмотрела на мать, тихо возившуюся у плиты. — Прости меня.
— За что? — Галина обернулась, в глазах её промелькнуло удивление.
— За всё. За то, что не приехала на похороны. За упрёки. За шубу эту дурацкую… — Ирина запнулась. — И за то, что ты узнала о своей болезни и не могла мне рассказать. Боялась, что я… что?
— Что прогонишь, — тихо сказала Галина. — Вы с Димкой только-только жизнь наладили после развода. А тут я со своими болячками.
— Мам, — Ирина подошла к матери и обняла её за плечи, почувствовав, какой хрупкой она стала. — Мы семья. Что бы ни случилось, мы должны быть вместе. Слышишь?
Галина кивнула, пряча глаза. А потом неожиданно спросила:
— А знаешь, куда я ходила после каждого нашего разговора на повышенных тонах?
— Куда?
— На кладбище, к отцу. Садилась и разговаривала с ним, как с живым. О тебе, о Димке, о том, как скучаю… А в этот раз — не пошла. Решила, хватит жить прошлым. Может, и правда пора начать по-новому.
Они просидели на кухне до утра, изредка прерывая молчание словами, которые годами боялись сказать друг другу. А когда рассвет тонкой полоской показался из-за горизонта, Галина вдруг улыбнулась — впервые за долгое время по-настоящему тепло:
— Знаешь, я тут подумала… Давай расконсервируем варенье? Димка любит блинчики с клубничным. Совсем как ты в детстве.
Ирина кивнула, вдруг ощутив безмерную благодарность за возможность начать всё сначала:
— Ты не замёрзла? — спросила она, заметив, как мать поправляет воротник халата.
— Нет, — ответила Галина. — Теперь — нет.
