Телефон разрывался от звонков и сообщений. Оля смотрела на экран, где высвечивалось такое родное когда-то имя «Наташа», и чувствовала, как немеют пальцы. Очередное сообщение от сестры било под дых: «Или помогаешь деньгами, или мы тебя знать не хотим!»
Странно устроена жизнь. Вроде живешь себе, крутишься как белка в колесе, строишь планы, растишь детей — и вдруг одно событие переворачивает всё с ног на голову. Заставляет увидеть истинные лица людей, которых, казалось, знал всю жизнь.
Ещё полгода назад они были той самой «образцовой» семьей из старых советских фильмов.
Каждое воскресенье собирались у мамы в её уютной трёхкомнатной квартире на проспекте Ленина. Оля привозила детей — шумного второклассника Димку и маленькую Алису. Наташа приходила с мужем Олегом и своей великовозрастной дочерью Викой, которая вечно сидела в телефоне.
Младшая сестра Ирка прибегала с очередным «хахалем» — она никак не могла устроить личную жизнь, но не теряла оптимизма.
Мама накрывала на стол, пекла свой фирменный пирог с яблоками по бабушкиному рецепту. Все пили чай, смеялись над старыми семейными историями, вспоминали папу. Он умер два года назад от инфаркта — внезапно. Просто не проснулся утром.
Мама тогда держалась, но все видели, как она украдкой вытирает слёзы.
А потом случилось это. Февральский гололед, неудачное падение — и мама оказалась в больнице.
Оля помнила как дежурила в больнице, пока мать готовили к операции. Наташка примчалась последней — она всегда опаздывала, считая своё время самым драгоценным.
— Не переживай, мам, я тебя к себе заберу, — щебетала она, поправляя одеяло. — У меня и комната свободная, и лекарствами обеспечу. Дочь теперь с нами не живет, она в общежитие перебралась, так что места в доме полно.
Ольга тогда насторожилась. Наташка никогда не отличалась особой заботливостью. В детстве вечно выпрашивала у мамы деньги, потом удачно вышла замуж за перспективного айтишника, но помогать родителям не спешила. Всё копила на новую машину, элитную косметику, брендовые шмотки.
— Оль, ты же понимаешь, мне сейчас тяжело будет, — говорила она тогда в больничном коридоре. — Может, скинемся на сиделку?
Оля молча открыла кошелёк и отдала всё, что было. Наташка небрежно сунула деньги в свою сумочку из крокодиловой кожи.
Первый тревожный звоночек прозвенел через месяц. Мать едва начала ходить с ходунками, когда Наташа завела разговор о продаже квартиры.
— Зачем нам лишняя недвижимость? Только коммуналку переплачивать, — громко рассуждала она за семейным ужином. — Продадим, деньги на счёт положим — будет подушка безопасности.
Олег, её муж, согласно кивал. Он вообще всегда поддакивал жене — типичный подкаблучник в дорогом костюме. Ирина молчала, копаясь в телефоне. А Оля не выдержала:
— Какая лишняя? Это мамин дом! Там вся наша жизнь, все воспоминания!
— Ой, началось, — закатила глаза Наташа. — Вечно ты со своей сентиментальностью. Надо мыслить практично.
Практичность — её любимое слово. Прикрытие для обычной жадности.
А потом появились документы на оформление дарственной. Оля узнала случайно — забежала проведать маму днём, пока Наташка была на работе. Увидела на столе бумаги с печатями.
— Мам, что это? — спросила она, чувствуя холод внутри.
— Доченька так заботится обо мне, а я только обуза, так хочется ей помочь, — привычно вздохнула мать. — Она права, зачем мне квартира? Только лишние хлопоты, платить коммунальные платежи…
Оля схватила телефон и набрала сестру. Та ответила после пятого гудка, раздражённым голосом:
— Чего тебе? Я на совещании!
— Какая дарственная? Ты что творишь?
— А, ты об этом, — в голосе сестры появились медовые нотки. — Оль, ну ты же понимаешь, я за мамой ухаживаю. Готовлю, стираю, лекарства покупаю. А ты что? Раз в неделю забежишь на полчаса. И вообще, это наше с мамой дело, не лезь.
Ольга осела на кухонный стул. В голове ее крутилось: «Как же так? Как она могла?»
Но мама уже подписала документы. «Добровольно и в здравом уме» — как потом объяснил равнодушный нотариус.
Через месяц Наташка продала мамину квартиру. Три миллиона — смешные деньги за «трёшку» в центре. Риэлтор, которого Оля потом нашла, сказал, что реальная цена была минимум пять.
— Срочная продажа, — пожала плечами сестра. — Маме нужны деньги на лечение.
Какое лечение? Это Оля узнала позже, когда увидела Наташин новенький автомобиль с блестящим бантом на капоте.
— Офигела? — только и смогла выдавить из себя Оля вздох.
— Да сколько можно? — взорвалась Наташка. — Я с ней вожусь, а ты только критикуешь! Хочешь — забирай маму к себе!
А куда забирать? В ипотечную «двушку», где Ольга со своей семьей живет? Муж Сергей работает на стройке прорабом, сама Оля — на двух работах, в школе учителем и репетитором по вечерам. Еле концы с концами, как говорится.
Начались бесконечные поборы. То на капельницы, то на массаж, то на особое питание. Оля отдавала последнее, влезала в кредиты. Сергей всё чаще хмурился, разглядывая квитанции.
— Оля, так нельзя, — говорил он вечерами. — У нас самих дети. Димке осенью в музыкалку, Алиске в садик. А ты последние штаны сестре отдаёшь.
— А что делать? — огрызалась Оля. — Мама же!
Но червячок сомнения уже грыз душу. Как-то днём забежала проведать маму. Наташка была на работе, а может на очередной спа-процедуре. Заглянула в аптечку — дешёвые аналоги вместо разрекламированных лекарств, за которые Ольга отдавала по пятнадцать тысяч ежемесячно.
А в коридоре штабелями лежала плитка для ванной. Дорогущая, итальянская — такую же Оля видела в магазине, когда выбирала самую простую, для собственного санузла.
— Ремонт затеяли, — пояснила мать. — Наташенька давно мечтала…
Ольгу затрясло. Она схватила телефон и набрала сестру.
— Ты где?
— В салоне красоты, — беззаботно ответила та. — Что случилось?
— Случилось? Да ты… ты!.. — задыхалась от возмущения Ольга — С меня на мамины лекарства деньги берёшь, а тратишь на свои хотелки?
В трубке повисла тишина. Потом Наташка взорвалась:
— Ты что, следишь за мной? По квартире шаришься? Какое право ты имеешь? Я тут с мамой живу, я за ней ухаживаю! А ты… ты просто завидуешь! Думаешь, мне легко? Знаешь, сколько я на неё трачу?
К травле подключилась Ирина. Она всегда была как флюгер — куда ветер дует. А тут явно пахло деньгами.
— Оля, имей совесть! — причитала она. — Наташа из сил выбивается. У неё своя жизнь, карьера, а она маму на себе тянет. А ты жмёшься!
Оля молчала. Что тут скажешь? Как объяснить, что последние полгода она живет в режиме «купи поесть — заплати за квартиру — отдай Наташке»? Что Димка уже три месяца просит новые кроссовки — старые совсем развалились. Что Алиска плачет — подружки в садике дразнят её старым платьем.
Сергей не выдержал первым. Вечером положил перед женой выписку по карте:
— Посмотри, сколько денег ты отдала сестре за полгода. Это наш годовой бюджет на еду. Дети растут на макаронах, пока твоя сестрица в салонах прохлаждается.
— Но мама…
— А ты уверена, что эти деньги идут маме?
Оля в этом уверена не была. Совсем не была. Но признать это, означало признать, что родная сестра — обычная мошенница.
Последней каплей стал звонок от маминой подруги тёти Вали. Она жила в соседнем подъезде и часто навещала маму.
— Олечка, милая, что у вас творится? — голос дрожал. — Твоя мама вчера рыдала у меня на кухне. Говорит, Наташа грозится в дом престарелых ее сдать, если ты денег ей не дашь. Что за изверги вы все?
Оля бросила все дела и примчалась к сестре. В прихожей столкнулась с какими-то холёными мужчинами в костюмах.
— А, это риэлторы, — небрежно бросила Наташа, поправляя причёску. — Хочу квартиру поменять. Эта маловата, да и район так себе. Присмотрела вариант в элитном комплексе. Маме там тоже место найдётся… если ты перестанешь выпендриваться.
Оля стояла, рассматривая холёное лицо сестры, ее свежий маникюр, бриллиантовые серьги — подарок мужа на недавний день рождения. Вспомнила, как неделю назад занимала у соседки тысячу рублей до зарплаты — на молоко детям.
— То есть на новую квартиру деньги есть, а на мамины лекарства нет? — Олин голос звучал непривычно хрипло.
— Не твоё дело! — взвилась сестра. — Я тебе вообще ничего не должна! Ты… ты… Или гони деньги, или мы тебя знать не хотим! И маму не увидишь!
Что-то в Оле перемкнуло. Может, та самая последняя соломинка. Она достала телефон, диктофон записывал все Наташкины слова.
— Что ты делаешь? — дёрнулась сестра.
— Собираю доказательства. Для прокуратуры. О мошенничестве с квартирой и вымогательстве, — Оля сама удивилась тому, насколько спокойно звучал ее голос. — И заявление о жестоком обращении с пожилым человеком тоже напишу. Знаешь, что за это бывает?
Сестра побледнела. Её холёное лицо пошло красными пятнами.
— Что ты несешь? Ты не посмеешь! Мы же семья!
— Семья? — Ольга горько усмехнулась. — Семья так не поступает. А ещё я звонила в банк. Узнала, что маминой пенсией последние полгода распоряжаешься ты. И на что она уходит — тоже выяснила.
Наташка рухнула в кресло.
— Оль, ты что? Я же… я всё объясню!
— Объяснишь. Следователю. А пока — где мама?
— В своей комнате, — пискнула сестра. — Оль, давай договоримся…
Но Оля уже шла к маминой двери. Распахнула — и застыла.
Комната была пустой. На кровати лежала записка корявым маминым почерком:
«Простите меня. Я всем только в тягость».
— Где она??? — Оля развернулась к сестре.
— Не знаю! Час назад была здесь! — Наташка вскочила. — Может, гулять вышла?
Следующие два часа превратились в кошмар. Сестры обзвонили больницы, морги и знакомых. Оля металась по району, заглядывая в каждый двор. Сергей бросил работу, присоединился к поискам. Даже Ирина примчалась — первый раз за полгода проявила участие.
Маму нашли в парке. Она сидела на дальней скамейке, укутавшись в старенькое пальто, и кормила голубей крошками.
Оля кинулась к ней:
— Мамочка! Что же ты творишь?
— Оленька, — заплакала мать. — Я так устала. От всего этого. От ругани, от того, что вы из-за меня собачитесь. Может, правда в дом престарелых? Там хоть спокойно будет…
— Никаких домов престарелых, мам. Собирай вещи, поедешь ко мне.
— Куда? — встряла Наташка. — В твою конуру? Там же повернуться негде!
— Зато там не шантажируют и не издеваются, — обняла Оля маму за плечи. — Пойдём, родная. Как-нибудь разместимся.
Дома Оля освободила маме диван в гостиной.
В тесноте да не в обиде.
Наташка притихла — видимо, поняла, что сестра не шутила насчёт прокуратуры. А может, совесть проснулась? Хотя вряд ли. Ирина строчит покаянные сообщения, пытается наладить отношения. Но Оля больше не верит никому.
Мама потихоньку оживает. Помогает с детьми, готовит свои фирменные пироги.
Димка с Алиской от бабушки не отходят — наверстывают упущенное за эти месяцы. Сергей ворчит для вида, но все знают, что он украдкой подкладывает тёще любимые конфеты.
Телефон снова звонит. Наташка. Наверное, опять будет давить на жалость или угрожать. Но теперь Оля точно знает: иногда «нет» — это проявление любви. К себе, к своим детям и даже к тем, кто этой любви не ценит.
Кстати, Димка у нее недавно спросил: «Мам, а почему тётя Наташа такая жадная?» Ольга не нашлась, что ответить сыну. Может, потому что деньги — это всего лишь деньги? А человечность либо есть, либо ее нет. И никакими миллионами её не купишь.