— Выдра облезлая! Паразитка, пиявка! – раздавалось в половине одиннадцатого вечера на улице Пионерской, в посёлке С. Вещи летели через забор: по одной, охапками, обувь, чемодан следом.
Никому дела нет. Молодёжь гуляет у клуба в центре, тут тихо, народ сельский устал после трудового дня, попрятались в домах перед телевизорами. Вторили Таисии только собаки, спущенные с цепи. Она и сама, как собака злая вечно сестру гонят, орёт только с работы возвращается. Благо муж её Никифор заступается иногда, а так бы убила родную кровиночку.
А кровиночка сидела в темноте, в зарослях сирени на соседской лавке, прямо напротив и наблюдала, как летят её вещи, во всех окнах сестриного дома горит свет, словно пожар полыхает. Вот и Никифор появился, за руки хватает Таю, угомониться просит. И ему перепало от скаженной супруги. Налетела, руками лупить начала, обзывать. За руки её ухватил, — вывернулась Таисия и прямо под фонарём ведром железным его и огрела. Убежал в дом Никифор.
Старший сын их выбежал Андрюшка. Подросток уже, чуть младше самой Даши, чьи вещи сейчас летели со двора на дорогу, на траву.
— Я этой су…ке волосёнки повыдергаю, нос здоровенный поправлю! – размахивала кулаками Тая.
— Мам, она сестра тебе не кричи так – услышат. Мама, — уговаривал её Андрей, оглядываясь по сторонам, — пошли в дом.
А Даша сидела на скамейке напротив, наблюдала, слушала, болтая ногами на лавке, будто не о ней. Её не касается этот переполох. Таисия Никифора выгоняла, опять на улицу выбегала и его вещи летели. А Даша наблюдала из темноты, безразлично болтая ногами на скамейке.
По дороге в начале улицы появилась здоровенная, как шкаф, фигура с маленькой головой. Приближаясь к месту скандала, фигура практически не уменьшалась, а походка в потёмках – медвежья, угловатая, тяжёлая.
Приблизившись, фигура свернула к Даше на скамейку. Даша не испугалась, с места не сдвинулась, даже ногами не перестала болтать.
— Можно? – спросила фигура без лица, настолько темно тут было.
— Пожалуйста, — подвинулась она на край.
Он сел. Даша продолжала смотреть «кино» в доме напротив.
— Твои вещички у дороги?
— Ага, — ответила она равнодушно.
— Ну и сестра у тебя! Бестия.
— Да ладно, я привыкла.
— Домой вернёшься?
— Не-а.
— А куда пойдёшь?
— Не знаю. Тут останусь. Поутру разберусь. Может, в город или в соседнее село там много пустых домов. Зайду жить стану.
— Одна?
— Одна.
— Далековато. Лет тебе сколько? Такая смелая.
— А тебе-то что?
— Да просто. Я… — его маленькая голова на огромных плечах повернулась к ней.
— Мишка, знаю.
— Да нет, Виктор я.
— Да? – удивилась Даша. – А все зовут Медведем.
— Это не из-за имени. Я сам по себе такой. Силы во мне дурной плуга погнутые разгибать.
— Да?
— Да. И лет уже много.
— А сколько?
— 27 уже.
— Ой, а мне 17 только. Я Даша.
— Я знаю. Что же вы с сестрой как две псины паршивые грызётесь? Ты ж недавно к ним приехала.
— Два года как. Мать совсем спиваться стала и Тая меня к себе забрала. Мы далеко отсюда жили. Ты откуда знаешь? Ты же всё время на току сторожишь.
— Я всё знаю. Так чего она опять?
— Не знаю. Ревнивая она очень. Она-то на 15 лет меня старше, детворы трое, а Никифор у неё видный мужик. Это Тая сама выдумала. Пенёк он трусливый, боится её до смерти.
— Так и я бы боялся, — оба посмотрели на соседний двор. В двух окнах свет уже погас, но крик внутри дома не утихал.
— Так и будешь тут сидеть?
— Буду.
— Ну что ж, — Виктор поднялся со скамейки. Даша продолжала болтать ногами, сидя на лавочке. – Я пойду.
— Иди.
Виктор неслышно вышел на дорогу, постоял и вернулся к Даше.
— Ко мне пойдёшь?
Даша секунды не сомневалась, ловко спрыгнула со скамеечки и встала перед ним, уставившись ему в грудь – большая.
— Пойду.
Виктор снова повернул к дороге, она за ним. Он, широко расставлял громадные ноги, она, семенила около него тонкими ножками. И всё спрашивала: а кто дома? Что скажут? А как примут? А кем она будет у них в доме?
— Учти, домработницей и нянькой уже не буду! Хватит с меня сестриного хозяйства, — словно капризничая, выставляла условия на ходу Даша.
— Примут нормально, как жену мою. На неделе и распишемся. А по хозяйству всё равно помогать придётся. Не будешь же ты сидеть и в потолок плевать, когда родители мои на хоздворе?
— Не буду. Я работящая.
— Знаю.
— И откуда ты всё знаешь?
Так, они и шли. Ему бы помолчать, подумать. Ей поговорить, послушать. Он богатырь и тихий дуролом деревенский, она Дюймовочка, тоненькая, писклявая, лицом не удавшаяся. И нашли друг друга, сошлись. Не обманул Витя, привёл в дом к отцу-матери представил. Быстро всё случилось, а через полгода родила Даша девочку. Тёмненькую, горластую (в сестру, наверное). Но вот в кого глазища чёрные, непонятно. Даша светленькая, волосёнки тонкие, цвета паутины. Витька как она, только волосы проволокой.
Но на мелочи эти никто не обращал внимания.
— Если бы не я Витенька, не было бы у нас семьи, родимый, — прижималась ночами к Виктору Даша.
Даша полюбилась всем в доме Виктора. Золовка не считается, та, как приезжала, и всё время скандалила со снохой. Ни сестра Даши, ни муж её, ни племянники родственницу знать не хотели. Отворачивались, не здоровались, дорогу переходили, видя её на пути. Никифор объезжал на тракторе их дом. А меж тем хорошо жили Виктор и Даша. Он работяга дома и на работе, родители его тоже с утра до ночи во дворе, в сараях, в огороде, да на кухне. А Даша с доченькой спит, гуляет, в магазин с коляской ходит, вещичками закупается. В мужний дом она ж ни с чем пришла. А одном платье и шлёпанцах.
Не обижали Дашу. Только тронь! Она стразу Виктору нашепчет ночью, а он уж с отцом и матерью слово держит. Стыдится, глаза отводит, но разговаривает, просит жену не обижать.
— Да кто ж её трогает, Витя? Отец на сенокосе весь день на лугах. Я в огороде. Ты на току на сутках. Одна дома. Пойди приготовь, прибери в доме. Разве хоромы у нас? Чего не похозяйничать? И нам приятно будет. Вечером пришли, стол накрыт.
— Не кухарка я вам, мама! – встревала впереди мужа Даша. А Виктор только головой качал — соглашался.
– Если бы не я, Витенька, так бы и остался ты… — опять шептала ночью Даша.
Так, через три года купили им дом родители. В другом селе, подальше от них, поближе к городу. Там и садик и школа есть. Магазины, амбулатория, всё работало. Купили и выпроводили родимых: живите сами, как хотите. Долго Даша с дочкой дома сидела, всё хозяйничала в своём доме, а как посыпалось во дворе и в доме хозяйство её, огород второй год в бурьяне стоял, на работу в школу вышла, уборщицей. Пять лет Маше было.
Когда Маше 10 исполнилось, Дарья родила вторую дочку. Зеленоглазую, тихую, как папаша. Пришлось Виктору в город на работу выходить, здесь уже не хватало Даше на детей. А самой ей некогда было хозяйством и огородом заниматься. Как дятел выклевала весь мозг мужу. Сел и поехал в город.
Старшенькая Маша за младшенькой приглядывала, Виктор в городе то на мойке, то в охране, а куда ещё? Он же необразованный. Три раза в неделю домой приезжал. Даша не жаловалась на такую жизнь, лишь бы зарплату привозил. В магазине у подруженьки целыми днями пропадала, соседку и золовку обсуждала. А у соседки продавщицу, да дочку свою ленивицу. Она в своё время в тремя сестриными детьми справлялась, а Маша в 11 лет жалуется, что устаёт, уроки учить не успевает и посуда у неё вечно не мытая. Виктору уж на всех троих жаловалась и выговориться не могла, когда со смены приезжал. Ему бы поспать, а она щебечет, дочку ему пихает: твоя – нянькай! И нянчил, а куда деваться?
Так что хорошо жили. Детей растили, не ругались, работали.
С младшей Даша не церемонилась, бегом в ясли, а сама на работу. К тому времени в родном селе Виктора работы никой не стало и все к ним потянулись или в город. Вот и Никифор устроился к фермерам трактористом. Иногда подвозил Дашу до дома с работы и мимо ехал, уже не отворачивался. Да и свояченице нечего с ним делить, это с Тайкой они враги навек, а Никифор адекватный мужик.
Вот и зачастил сестрин муж снова к Дарье, а то и она к нему заходила на бригаду не стеснялась, родственники же. Слухи быстро поползли. Таисия приезжала и опять за волосы сестру таскала. Золовка брату всё рассказала, что сама видела, что люди говорят. Витька помалкивал и никого не слушал. Говорили уже. На работу ходил, жену уважал, детей любил, сестру выставил в очередной раз. Всех слушать — от семьи одна пыль останется.
— Правильно, Витя! От зависти языки чешут. От зависти! Потому что любишь ты меня по-настоящему. А мне, зачем от такого мужа к дураку бегать?
И правда, где Никифор и где Виктор. Совсем они разные.
Отвернулись от Виктора все, кроме Никифора. Тот другом пытался стать, объяснял, что по-родственному к Дарье заезжает. Он же девчонкой её помнит, младшую его дочку она вырастила.
— Дашка самый благодарный человек на свете! – важно заявлял Никифор. – Ты приютил её – это мелочь. А вот, если бы не она…
— Ну да, — мычал Виктор и друга такого за порог.
— Ты слушай, что умные люди говорят, а не сплетниц местных, — уговаривала мужа Даша, собирая на работу. — Ведь если бы не я, так бы и остался ты, Витя бобылём деревенским.
Он слушал, и на Машку посматривал. А она на него, и стыдливо пряча взгляд, уходила с младшенькой. Дослушался Виктор, пока старшая школу не кончила. Однажды приехал с работы и сказал:
— Всё, Даша! Уходи.
— Да, как ты смеешь? Да ты… Ты! Да, если бы не я! Так бы и остался дуболомом сельским. Медведем косолапым. А со мной: семья, дом, дети, в люди вышел, в городе работаешь.
— Всё так, Даша. Обоюдно между нами. Если бы не я так и ходила бы ты с позором по деревне с ребёночком от зятя. Если бы не мои родители, не было бы у нас этого дома. И уборщицей тебя в школу не взяли бы, склочная ты бабёнка, тупенькая. Сестра моя похлопотала о тебе. А то, что на двух работах вкалываю, пока ты снова перед зятем хвостом крутишь, это точно твоя заслуга. За Риту спасибо, а больше мне тебя благодарить не за что. Вперёд, — указал он ей на дверь, — тебя и могила не исправит.
— Да куда же, — запричитала Даша, — как же ты с девчонками справишься? Мой это дом! Мой полностью, я всё в нём делала, а ты гвоздя не забил.
— Иди Даша, подобру поздорову. Иди, пока Таисия Никифора выпроводила и назад не приняла. Иди, а то передумает. И придётся оставшуюся молодость на меня угрохать. Мы уж как-нибудь справимся с девчатами.
— Вот как ты?! Такой ты неблагодарный? Я тебе их не оставлю! — кричала Даша, уходя из теплого дома в одном платье. Любимый обеспечит дальше.
И ушла. Оставив дочек с недоумком отцом. Этот недоумок отца и мать забрал из умирающей деревни. Одну работу бросил и на дочек время появилось. В семье лад и тишина, сестра с племянниками приезжать стала, семьями сдружились. Помогала с девчатами.
А Даша, как и хотела много лет назад, поехала чёрт знает куда. Заселилась в полузаброшенную хату с дровяным отопление и колонкой с водой одной на всю улицу в три двора. Зато за любимым, долгожданным, с ним и в шалаше рай. Любимого на год хватило, а потом к жене приполз, прощения вымаливал – приняла, а куда деваться – трое детей. А Даша гордая! На бывшего мужа – медведя и дочек обиженная, не вернулась и прощения просить не стала, хотя Виктор принял бы. И мать, и отец знали. Но не пришла Даша.
Маша выросла, уехала учиться, в 25 вышла замуж, живёт в городе. Рита пока думает кем стать, учится на отлично, с отцом часто бывает у сестры в гостях.
А Даша продолжает спиваться и тоже, говорят, где-то в городе. Ведь даже из той полузаброшенной хатёнки её выгнали. Пьёт и не перестаёт рассказывать своим собутыльникам, какие неблагодарные у неё были мужики, сестра родная и дочери. А ведь если бы не она… подохли бы или не родились.
