— Я ухожу. Вещи почти собрала.
Арина замерла с чашкой в руке. Пар от чая, пахнущего бергамотом и летним лугом, на мгновение заслонил лицо шестнадцатилетней дочери. Когда он рассеялся, Арина увидела на этом лице, так похожем на ее собственное в юности, незнакомое, холодное упрямство.
— Куда это ты уходишь, интересно? — голос сел, превратившись в сиплый шепот. — У тебя экзамены на носу.
— К Борису. Мы решили жить вместе. — Кира бросила это так небрежно, будто сообщала, что пойдет выносить мусор.
Чашка в руке Арины дрогнула, и горячий чай плеснул на пальцы. Она даже не почувствовала ожога. Все ее существо сосредоточилось на двух словах: «к Борису». Борис. Девятнадцатилетний обладатель старенького мотоцикла, туманных планов на жизнь и слишком уверенной ухмылки.
— Ты никуда не пойдешь. — Арина поставила чашку на стол с таким стуком, что подпрыгнули ложки. — Тебе шестнадцать лет. Ты несовершеннолетняя. Я твоя мать, и я запрещаю.
— А я не спрашиваю разрешения. — Кира вскинула подбородок. — Я ставлю перед фактом. Я не могу больше жить в этой клетке. Ты контролируешь каждый мой шаг!
— Я не контролирую, я забочусь! — взорвалась Арина. — Или ты хочешь, чтобы я, как в той дурацкой рекламе, говорила: «Пей, дочка, гуляй, дочка, все равно маме наплевать»? Ты же моя дочь!
— Вот именно! Я твоя дочь, а не твоя собственность! Ты постоянно повторяешь: «ты же мать, ты должна». А что я тебе должна? Я не просила меня рожать!
От этих слов внутри у Арины все оборвалось. Она вспомнила себя в девятнадцать — растерянную, испуганную, с крошечным свертком на руках. Муж, Андрей, тогда был рядом, но весь груз ответственности она взвалила на себя. Отказалась от института, от друзей, от своей молодости. И теперь этот маленький сверток, выросший в высокую, красивую девушку, бросает ей в лицо такие слова.
— Ты… ты хоть понимаешь, что говоришь? — выдохнула Арина.
— Все я понимаю. Я люблю его, и он любит меня. Мы будем жить у него. Его родители уехали на дачу до зимы, квартира в нашем распоряжении.
— У него? — Арина горько усмехнулась. — А на что вы жить собираетесь? На его зарплату грузчика в круглосуточном магазине? Он же два слова связать не может без своего «типа» и «короче».
— Зато он меня понимает! В отличие от некоторых. И не лезет в душу!
Дверь в кухню открылась, вошел Андрей, муж Арины. Он сразу почувствовал напряжение, сгустившееся в воздухе до состояния желе.
— Так, что у нас тут за военный совет? Кирюш, ты чего такая насупленная?
— Пап, я ухожу жить к Борису.
Андрей медленно перевел взгляд с дочери на жену. Лицо Арины было бледным, на скулах проступили красные пятна.
— Уходишь, — протянул он, не спрашивая, а констатируя. — Это серьезно?
— Абсолютно, — подтвердила Кира, явно обрадованная спокойной реакции отца.
— Арин, — Андрей сел рядом с женой и осторожно взял ее за руку. — Давай без криков. Кира, сядь.
Но Арина выдернула руку.
— Без криков? Она собралась угробить свою жизнь, а мы должны это спокойно обсуждать? С этим… мотоциклистом! У него в голове ветер и выхлопные газы!
— Борис хороший! — взвилась Кира. — Ты его совсем не знаешь!
— Мне достаточно было один раз с ним поговорить! Он смотрел на меня, как на пустое место, и цедил сквозь зубы. Я не для того тебя растила, чтобы отдать первому встречному, который наобещает золотые горы!
— Он не обещал золотые горы! Он обещал свободу!
Вечером, когда Кира заперлась в своей комнате, Арина ходила по квартире из угла в угол, как тигрица в клетке. Андрей пытался ее успокоить.
— Арин, она просто проверяет границы. Это возраст такой. Вспомни себя.
— Я в ее возрасте пеленки стирала! — отрезала она. — У меня не было времени на проверки границ. Андрей, он же ее испортит! Я чувствую! Он темный какой-то.
— Да обычный парень. Немного неотесанный, но не злодей же из фильма про Джеймса Бонда. Просто хочет казаться круче, чем есть. Перебесится и она, и он.
— А если нет? А если она забеременеет? Или он ее бросит через месяц? Куда она пойдет? Обратно ко мне, поджав хвост?
Андрей вздохнул и обнял жену за плечи.
— Знаешь, что нужно сделать? Надо поставить ее на место. Твердо, но без скандала.
Арина остановилась и посмотрела на мужа с надеждой.
— Как?
— Ну, во-первых, нужно выбрать правильное место. Вот здесь, у окна, будет идеально. Во-вторых, нужен хороший крепёж, чтобы выдержала нагрузку. Я завтра куплю анкерные болты.
Арина несколько секунд непонимающе смотрела на него.
— Какие болты? Ты о чем вообще?
— О полке, — невозмутимо ответил Андрей. — Ты же говорила, что для твоих цветов нужна новая полка, и ее надо «поставить на место». Я подумал, ты об этом.
Арина посмотрела на него, как на сумасшедшего, а потом вдруг рассмеялась. Нервным, срывающимся смехом, переходящим в рыдания. Она уткнулась ему в плечо, и он гладил ее по волосам, шепча что-то успокаивающее. Юмор мужа иногда был совершенно абсурдным, но он сработал. Напряжение немного отпустило.
На следующий день, отправив Андрея на работу, а дочь, демонстративно молчащую, в школу, Арина позвонила свекрови, Тамаре Игоревне. Она жила одна в небольшом городке под Воронежем и, в отличие от стереотипных свекровей, никогда не лезла в жизнь сына. Но ее житейская мудрость, замешанная на сарказме и неожиданных выводах, часто помогала.
— Привет, мам, — начала Арина, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— О, какие люди! — бодро отозвался голос в трубке. — Что стряслось, Аринка? По голосу слышу, у вас там не какао с колбасой, а что-то посерьезнее.
Арина выложила все. Про Киру, про Бориса, про уход из дома.
Тамара Игоревна долго молчала. Арина уже подумала, что связь прервалась.
— Мам?
— Да тут я, тут, — вздохнула свекровь. — Пипец, конечно, ситуация. Дурацкий дурак этот твой Борис, судя по описанию. Но и ты, девочка моя, перегибаешь палку.
— Я?! — возмутилась Арина. — Я просто хочу ее защитить!
— Защитить или задушить в объятиях? Это разные вещи. Знаешь, была у меня одна знакомая. Тоже дочку одна растила. Пылинки с нее сдувала. В десять вечера — домой. Гулять — только с проверенными подружками. Никаких мальчиков до окончания института. В общем, полный комплект «ты же мать, ты за нее в ответе».
— Ну и что? Правильно делала.
— Может, и правильно. Только дочка эта в восемнадцать лет сбежала с заезжим артистом цирка. Натурально, с клоуном. Уехала с его балаганом колесить по стране. Мать чуть с ума не сошла. Искала ее, писала заявления. А та нашлась через год. В каком-то захолустье. Одна, без клоуна и без денег. Знаешь, что она матери сказала при встрече? «Если бы ты меня хоть раз отпустила погулять до одиннадцати, я бы, может, и не сбежала с первым, кто пообещал мне свободу».
Арина молчала. История была до боли поучительной, но принять ее на свой счет было невозможно.
— Это другое, — упрямо сказала она. — Моя Кира не такая. И Борис не клоун. Он хуже.
— Хуже клоуна только серьезный клоун, — философски заметила Тамара Игоревна. — Слушай, Аринка, отпусти вожжи. Чем сильнее держишь, тем сильнее рванет. Это как с тестом. Ты его мнешь, мнешь, а оно все равно лезет из кастрюли. Дай ей набить свои шишки. Не смертельные, конечно. Скажи ей: «Хорошо. Я вижу, ты взрослая. Поживи у него неделю. Попробуй. Посмотрим, как у вас получится вести быт, распределять деньги, уживаться вместе».
— Неделю?! — ужаснулась Арина. — Да за неделю…
— За неделю она, может, поймет, что любовь — это не только кататься на мотоцикле под луной, но и мыть за собой тарелку и выносить мусор. А ее хваленый Борис, оставшись без маминой опеки, покажет себя во всей красе. Поверь мне, быт убивает больше романтики, чем все родители мира вместе взятые. Это как в сказке про принцессу, которая сбежала из замка. Она думала, что в лесу ее ждут говорящие зверушки и песни, а ее ждали комары, сырость и необходимость самой добывать еду.
Разговор со свекровью не успокоил, а наоборот, взвинтил Арину. «Отпустить? Дать попробовать? Легко сказать!» Она представила свою девочку в этой чужой квартире, с этим парнем… Нет. Ни за что.
Вечером Кира вышла из комнаты с рюкзаком за плечами.
— Я ухожу.
Арина и Андрей стояли в коридоре, перегородив ей путь.
— Кира, пожалуйста, не делай глупостей, — мягко сказал Андрей. — Давай поговорим.
— Мы уже говорили! Вы меня не слышите!
— Это ты нас не слышишь! — не выдержала Арина. — Ты летишь в пропасть, как мотылек на огонь! Ты хоть представляешь, что такое взрослая жизнь? Это не песни под гитару! Это счета, это работа, это ответственность! Я пожертвовала всем ради тебя, своей молодостью, своими мечтами, чтобы ты выросла нормальным человеком!
— Я не просила тебя ничем жертвовать! — лицо Киры исказилось от обиды и гнева. — Это был твой выбор! Буду жить как хочу, а ты мне никто, чтобы указывать!
Она оттолкнула мать и рванула к двери. Андрей попытался ее удержать, но Кира вывернулась.
— Не трогайте меня!
Хлопнула входная дверь.
В квартире повисла оглушительная тишина. Арина стояла, глядя на закрытую дверь, и не могла пошевелиться. Мир рухнул. Все, чего она боялась, произошло. Она проиграла.
Андрей подошел и обнял ее.
— Она вернется, — тихо сказал он. — Поймет и вернется.
Арина молча качала головой. Нет, не вернется. Не после таких слов.
В кармане завибрировал телефон. Арина достала его, думая, что это Кира. Может, одумалась?
Но номер был незнакомый. Короткое сообщение.
«Ты думаешь, знаешь, от чего ее защищаешь? Спроси у Бориса про «Орлиное гнездо»»
Арина смотрела на экран телефона, не видя букв. Слова «Орлиное гнездо» пульсировали в сознании, как неоновая вывеска. Это было похоже на дурной сон, где ты бежишь по коридору, а двери превращаются в стены. Она показала сообщение Андрею.
— Розыгрыш какой-то, — неуверенно предположил он, хотя по его лицу было видно, что он и сам в это не верит. — Может, кто-то из ее друзей решил нас напугать?
— Нет, — отрезала Арина. — Это не шутка. Я чувствую. Что это за гнездо такое?
Они сели за компьютер. Поисковик на запрос «Орлиное гнездо» и название их города выдавал ссылки на рестораны, базы отдыха и детский лагерь советских времен. Бесполезно. Тогда Арина попробовала искать на форумах для подростков, в группах, посвященных андеграундной жизни города. И нашла. Туманные упоминания некой коммуны, сообщества «свободных людей», которые выбрали жизнь вне «матрицы». Они собирались в заброшенном здании бывшего шелкопрядильного комбината на окраине города. Комментарии были полны восторгов про «настоящую свободу» и «дух братства».
— Боже мой, — прошептала Арина, откидываясь на спинку стула. — Это какая-то секта.
— Нужно ехать, — Андрей уже натягивал куртку.
— Куда? Туда? Вломимся и силой ее заберем? Она нас возненавидит. Она и так считает, что я тиран. Если мы так поступим, это будет для нее доказательством. Ассоциация сработает мгновенно: родители — зло, контроль, несвобода. Она сбежит снова, только уже туда, где мы ее точно не найдем.
— И что ты предлагаешь? Сидеть и ждать, пока наша дочь вступит в ряды «свободных людей» в заброшке? — в голосе Андрея зазвенел металл.
Впервые за вечер Арина почувствовала не отчаяние, а холодную ярость. Ярость на себя, на Бориса, на весь мир, который подсовывал ее дочери такие кривые зеркала вместо нормальной жизни.
Они поехали. Дорога к промзоне была разбитой, фонари не горели. Мрачное здание комбината с пустыми глазницами выбитых окон выглядело как скелет доисторического чудовища. Из одного крыла доносилась глухая, ритмичная музыка.
— План такой, — скомандовала Арина, когда Андрей заглушил мотор. — Никаких криков. Никаких угроз. Мы просто найдем ее и поговорим.
Но у входа в здание они увидели Бориса. Он стоял, прислонившись к обшарпанной стене, и с кем-то яростно спорил по телефону. Его самоуверенная ухмылка испарилась, на ее месте была растерянность и злость.
— Я тебе говорю, это пипец какой-то! Это не то, о чем мы говорили! Я ее забираю! — прошипел он в трубку и сбросил вызов.
Он поднял голову и увидел родителей Киры. Вздрогнул, выпрямился, словно приготовился к бою.
— Где она? — голос Арины был тихим, но в нем слышалась угроза.
Борис сдулся, как проколотый шарик. Он махнул рукой в сторону здания.
— Там. Она… она не хочет уходить. Я сам не рад, что мы сюда сунулись.
— Что это за место? — спросил Андрей, подходя ближе.
— Типа коммуна, — Борис поморщился. — Я слышал о них, думал, круто. Свобода, никаких предков, живем как хотим. Хочешь — какао пьешь, хочешь — до утра музыку слушаешь. Я Кирке рассказал, ей идея понравилась. Я хотел ее сначала к себе привести, чтобы мы вдвоем… ну, пожили. А ее прямо переклинило на этом «гнезде». Потащила меня сюда.
Он замолчал, подбирая слова.
— Тут главный есть, Соколом себя кличет. Взрослый мужик. Он так говорит, так в уши заливает про «оковы системы» и «полет духа»… Как этот, помните, по телеку выступал, банки с водой заряжал? Вот типа того. Только Кира верит. А я вижу — это просто дыра. Грязь, холод. И все, что у кого есть, становится общим. То есть, Сокола. Я хотел ее увести, а она уперлась. Говорит, я ничего не понимаю в истинной свободе.
Арина слушала, и ледяной ужас сменялся странным, почти болезненным пониманием. Этот парень, которого она считала исчадием ада, оказался таким же запутавшимся подростком, как и ее дочь. Он тоже купился на красивую обертку, но, в отличие от Киры, быстрее распробовал горькую начинку.
— Кто прислал сообщение? — спросила Арина.
— Понятия не имею. Может, кто-то из местных, кто меня невзлюбил. Я тут всем сказал, что мы уходим.
Арина посмотрела на мрачный вход, из которого несло сыростью и дешевым табаком. Она вспомнила слова свекрови: «Дай ей набить свои шишки». Вот они, эти шишки. Только удар мог оказаться слишком сильным. И сейчас у нее не было права на ошибку. Нельзя было действовать силой. Нужно было что-то другое.
Она решительно шагнула к входу.
— Я иду одна.
— Арина! — Андрей схватил ее за руку.
— Нет. Вы останетесь здесь. И ты, — она посмотрела на Бориса, — тоже. Если она увидит меня с вами, это будет штурмовая группа. А так… так это просто пришла мама.
Внутри было еще хуже, чем снаружи. Тусклый свет от гирлянды, брошенной на балку под потолком. Несколько человек в потрепанной одежде сидели на старых матрасах. В центре на подобии трона из ящиков восседал мужчина лет тридцати с ухоженной бородкой и слишком живым, бегающим взглядом. Это и был Сокол. Он что-то вещал про энергию мегаполиса, которую они, «орлы», учатся использовать. Арина увидела Киру. Дочь сидела на полу, обхватив колени, и смотрела на своего гуру с восторгом, который Арина не видела на ее лице уже много лет.
Арина не стала кричать или звать ее. Она просто подошла и встала рядом. Музыка смолкла. Все взгляды устремились на незваную гостью.
Кира обернулась. Лицо ее вспыхнуло, потом стало злым.
— Что ты здесь делаешь? Уходи! Я же сказала!
— Я не буду тебя забирать, — спокойно ответила Арина. Голос не дрогнул. — Я просто пришла сказать, что ты забыла дома одну вещь. Очень важную.
Она протянула Кире небольшой термос.
— Твой чай. С бергамотом. Я подумала, тебе здесь может быть холодно.
Кира смотрела на термос, потом на мать. В ее глазах смешались недоумение, злость и что-то еще, похожее на растерянность.
Арина обвела взглядом убогое пристанище «свободных людей». Она посмотрела прямо в глаза Соколу.
— Знаете, свобода — странная штука. Она похожа на открытое окно на двадцатом этаже. Вид захватывающий, и кажется, что можно полететь. Но без крыльев за спиной или хотя бы страховки полет будет недолгим и закончится очень плохо.
Она снова повернулась к дочери.
— Твой дом — это твоя страховка, Кира. Не клетка, а место, куда ты всегда можешь вернуться. В любом состоянии. Без вопросов и упреков. Я не буду тебе указывать, как жить. Но я всегда буду рядом, чтобы подать руку, если ты начнешь падать. Подумай об этом.
Арина развернулась и пошла к выходу. Каждый шаг давался с трудом. Ей хотелось обернуться, схватить дочь за руку и утащить из этого гадюшника. Но она сдержалась. Это был ее единственный шанс. Шанс доказать, что ее любовь — это не контроль, а поддержка.
Она вышла на улицу, где ее ждали Андрей и притихший Борис.
— И всё? — спросил Андрей.
— Всё, — выдохнула Арина. — Теперь ждем.
Они ехали домой в полном молчании. Всю следующую ночь и весь следующий день Арина не находила себе места. Телефон молчал. Она не звонила сама. Она дала слово и должна была его сдержать. Это было самое трудное испытание в ее жизни — добровольно отпустить контроль, довериться не дочери, нет, а той невидимой связи, которая все еще должна была между ними существовать.
Вечером, когда надежда почти угасла, в дверь позвонили.
Арина открыла. На пороге стояла Кира. Одна. С рюкзаком за плечами. Уставшая, осунувшаяся, с темными кругами под глазами. Она не плакала и не бросалась в объятия. Она просто смотрела на мать долгим, тяжелым взглядом.
— Привет, — тихо сказала она.
— Привет, — ответила Арина, отступая в сторону и пропуская ее в квартиру. — Ты голодная?
Кира кивнула.
— Чай будешь? С бергамотом.
Дочь посмотрела на нее, и в уголке ее губ дрогнула слабая, едва заметная улыбка.
— Буду.
Больше они в тот вечер не говорили о том, что случилось. Арина знала, что разговор еще предстоит. Долгий, сложный, может быть, не один. Но сейчас это было неважно. Важно было то, что ее дочь вернулась домой. Не потому, что ее заставили, а потому, что сама сделала выбор. И в этой тишине, нарушаемой только стуком ложечки о чашку, рождалось что-то новое: не отношения матери и ребенка, а отношения двух взрослых людей, которым еще только предстояло научиться понимать и уважать друг друга.
