— Может, ты ему ещё труселя стирать будешь? Носки, а? Взрослый же мужик, е мое! Пусть сам справляется, — упрекнул жену Вадим, пока Ира натягивала куртку.
Он говорил вроде бы без обвинений, но с таким холодом в голосе, что жена в недоумении застыла на пару секунд. Она опустила голову, сунула руки в карманы, а потом, не оборачиваясь, медленно застегнула молнию.
— Может, ты просто помолчишь? — тихо ответила она.
Послышались шаги. Вадим вздохнул и ушёл в гостиную. Снова вечер. Снова один. А она мчится к своему отцу…
У подъезда лежал снег. Не тот, который радует глаз под Новый год, белый и пушистый. Нет, этот снег уже сдавался под напором мартовского солнца. Он даже не таял, а просто превращался в чавкающую слякоть под ногами.
Ира села в машину и на несколько секунд уткнулась лбом в руль. Хотелось рыдать. Хотелось, чтобы кто-то понял и поддержал. Но рядом никого не было. Она бросила взгляд на пакет с продуктами.
Запечённые яблоки… Когда-то её отец обожал их. Раньше сам делал, а теперь, наверное, даже и не помнит, как пользоваться духовкой.
Муж Иры, Вадим, не всегда был таким сварливым. Когда они только поженились, он был лёгким на подъём, внимательным, заботливым. Иру умиляло, как он суетился, когда ухаживал за ней и детьми.
Но именно с рождением второго ребёнка и ростом расходов в нём проснулось что-то другое. Он считал, что все делятся на своих и чужих. Ради своей «стаи» он был готов на многое, а вот любые вмешательства в семью извне он чуть ли не приравнивал к нападению. Он осуждал помощь чужим и считал это слабостью.
Поначалу Ирина находила это в какой-то степени милым. Потом пыталась убедить себя, что это такой язык любви. А теперь, когда «чужим» оказался её отец… Она не знала, что делать…
— Я уехала. Сняла однушку у метро. Подала на рaзвод, — сказала однажды Ире мать.
Это было озвучено так легко, словно речь шла не о браке, а о выборе шторы для ванной. Для Иры эта новость стала неожиданностью, хотя всё назревало ещё давно.
— Вот, вроде, и нормальный он мужик. Но ничего у нас с ним не клеится, — жаловалась мать Иры подруге.
— Да ты просто носом крутишь. Не пьёт, не бьёт — уже хорошо, — отмахивалась та.
— Да разве ж это единственное, что нужно для счастья? Нет, Мариш. Ещё близость между людьми должна быть. А между нами какая близость-то? Он по вечерам у своего компьютера, а я рядом пристроюсь, вяжу тихонечко, чтобы просто быть рядом. Сидим и молчим оба. Ни из дома вытащить его не могу, ни разговорить.
Мама после рaзвода будто освободилась от тяжёлого груза. Начала ходить на танцы, освоила компьютер, который до этого презирала, стала активно общаться в социальных сетях. Завела себе подругу Асю, с которой теперь ездила на экскурсии по разным городам.
Иногда Ира ловила себя на мысли, что завидует матери. Хотя особых причин не было. Просто у той будто бы началась новая жизнь, в которой не было места ни Ире, ни её отцу.
Отец же… Его жизнь закончилась. После размена он переехал в маленькую однушку в спальном районе. Квартира была мрачной и необжитой. Казалось, аура Николая делала это место ещё более унылым.
Ира старалась наведываться к нему хотя бы раз в неделю. Убирала, стирала, готовила. Иногда — просто сидела рядом. Сначала он неохотно принимал заботу. Потом начал пить. Не глубокими запоями, но достаточно, чтобы глаза становились мутными, а разговоры — затянутыми и сбивчивыми.
— Выкинула она меня, как старую перчатку, — бубнил он. — А ты тут хочешь, чтобы я улыбался.
— Пап, ну хватит. Никто тебя не выкидывал. Вы просто… устали друг от друга.
— Видел я, как она устала. От фотографий лента ломится. А я… Ничего мне уже не надо.
У Иры рвалось сердце. Она не знала, как помочь отцу, но и бросить его не могла.
— Понимаешь, — сказал однажды Вадим, когда она вернулась поздно вечером и не в настроении. — У тебя синдром спасателя. У тебя вечно должен быть кто-то, кого ты тащишь на себе. То бабушка, то подруга. Дети немного подросли, так теперь ты вокруг бати пляшешь.
— У него никого нет. Только я.
— Ему сорок восемь! Он что, единственный, кто прошёл через рaзвод? Свободный, здоровый человек. Пусть живёт как хочет!
— Ему пятьдесят четыре. Он не привык к одиночеству. Он тонет в нём.
— А ты, значит, теперь его жилетка? Вдвоём с ним утонешь. И я — вместе с тобой, если буду этому потакать. Перестань ездить к нему!
Взгляд Иры в тот момент стал колючим, но она промолчала. Она всё равно будет ездить. Открыто или тайком — неважно.
В квартире отца, как всегда, было душно. Воняло табаком, перегаром и чем-то кислым. Сам отец стоял на пороге в некогда белой майке, едва прикрывающей пузо, с натянутой перекошенной улыбкой и лёгкой щетиной. В углу возле двери лежали два мусорных пакета и пара стеклянных бутылок.
— Ну проходи, раз уж приехала, — хрипло сказал Ире отец.
Она зашла на кухню. Тарелок в раковине было немного, но, судя по их виду, лежали здесь не первый день. Смартфон на столе что-то вещал о последних новостях. Николай сел на стул и достал сигарету. Ира заметила, как дрожали его руки, пока он пытался совладать с зажигалкой.
— Ты опять пил? — тихо спросила Ира, зная ответ.
— А ты считаешь, что у меня нет повода? — недовольно пробурчал он, затягиваясь. — Слушай, а ты зачем всё время приходишь? Лекции мне почитать?
Ира тяжело вздохнула, попутно пытаясь проглотить ком в горле. Она уже привыкла к его язвительности, даже к гордой неблагодарности. Но не могла привыкнуть к тому, что он гибнет на глазах.
— Я прихожу, потому что ты мне не безразличен. Я твоя дочь, если что.
— Брось. Ты просто тешишь своё чувство долга. Думаешь, если сварить ужин и вытереть пыль с полок, то всё вернётся, как было?
— Я хочу хотя бы не потерять то, что осталось.
Он поднял взгляд. Глаза у него были мутными, но на секунду будто прояснились. Его губы шевельнулись. Казалось, он хотел что-то сказать, но язык не слушался.
Внезапно перед глазами промелькнула картина из памяти. Лето. Ире было восемь, она упала с велосипеда прямо на гравий. Коленки в кровь, руки все в царапинах. Она плакала, задыхаясь от всхлипов, а папа молча подхватил её на руки и быстро понёс домой.
Потом он протирал её колени чем-то щиплющим и смазывал раны зелёнкой. Теми самыми руками. Только тогда они дрожали не от спирта. В тот момент отец тихо приговаривал, что всё пройдёт, пытаясь успокоить её.
Куда пропал тот человек? Почему боль не проходит?
Она села рядом и внимательно посмотрела на отца, но тот так и не заговорил. Только хмыкнул.
— Хочешь суп? Я принесла курицу, картошку, морковку. Можем вместе сварить.
— Нет у меня кастрюль. Все сгорели.
— Сгорели? Все? Как так?
— Ну не знаю. Время им пришло. Со старой рухлядью такое бывает.
Было очевидно, что отец всё глубже и глубже уходит в себя. Ира отчётливо почувствовала: если надавить сильнее — он совсем исчезнет. Поэтому она встала, неспешно разложила продукты и пошла к двери.
— Я приеду через неделю. Или раньше, как получится. Только, пожалуйста… будь здесь. Ладно?
— Куда ж я ещё денусь?
Уже дома Ира просматривала «Авито» в поисках детского велосипеда. В рекомендациях вдруг всплыло объявление о продаже старенького фотоаппарата «Зенит». Сердце будто остановилось на секунду. Тот самый фотоаппарат, который отец хранил десятилетиями. На который снимал её во время выпускного. «Ещё рабочий. Больше не нужен», — гласила подпись в объявлении.
Ире вдруг захотелось исчезнуть…
…Прошёл почти год. Ничего не менялось, разве что медленно, но неуклонно становилось хуже. Николай сидел на лавке во дворе, кутаясь в потёртую куртку, натянутую поверх свитера с катышками. Под боком — бутылка с чем-то мутным и пакет с продуктами. Хлеб, макароны, майонез.
На душе было пусто. Ира приезжала всё реже и реже. Может, не видела смысла. Может, устала…
…Мимо шла дворняга. Щуплая, хромая, с печально обвисшими ушами. Она подбежала, принюхалась, а затем села. Он хотел было прогнать её, но вместо этого отщипнул кусочек хлеба и бросил ей.
— На, бродяга. Тоже одна, что ли?
Собака съела и осталась рядом. Легла, тяжело вздохнула, положила голову на лапы и стала бросать на него жалобные взгляды.
Николай вдруг вспомнил Рыжего. Своего старого пса из детства, который однажды убежал зимой и не вернулся. Мать тогда сказала, что он, возможно, нашёл себе новых хозяев. А Николай не ел двое суток и всё ждал, но не дождался.
Через неделю собака стала периодически ждать его у подъезда. Николай уже даже дал ей имя — Тина.
— Тинка, ну куда прёшься? — ругался он, когда она забегала в подъезд.
Он не впускал её в квартиру, но всегда приносил ей поесть, а потом прогонял, чтобы соседи не ругались.
Однажды вечером он снова вышел посидеть на лавке. Было минус десять, но холод почти не ощущался. Голова гудела после вчерашнего, мышцы ныли. Он шагнул, оступился и упал.
Он сам не мог сказать, сколько пролежал так. И лежал бы дольше, если бы не Тина. Та носилась рядом, лаяла, дёргала его за рукава. Потом послышался мужской голос.
— Эй! Вы живы?
Это был сосед из второго подъезда. Позже Николай вспомнит только, как тот скрипел снегом, медленно приближаясь, а потом подхватил его под руку, помог встать, тихо выругался и повёл к дому.
— У вас не инфaркт?
— Не знаю, — смущённо буркнул Николай. — Давление, наверное.
Оба всё поняли, но говорить об этом не стали.
Ту ночь Тина провела в новом доме. Она забежала вместе с Николаем, а он не стал прогонять.
В это время Вадим корчился от боли в другой части города. В бок будто кто-то ввинчивал шуруп. Вадим бледнел, потел, но просто лежал и ждал.
Ира проснулась от того, что он ворочался в поисках удобной позы.
— Поехали в бoльницу. Сейчас же.
— Не надо. Само всё пройдёт.
— Хочешь, чтобы я потом так и написала на твоей могиле? Одевайся, я сказала.
Она не стала медлить. Вызвала скoрую помощь, а оттуда его направили прямо на oперацию. У Вадима были камни в желчном. Врач сказал, что ещё несколько часов — и начался бы перитoнит.
Ира всю ночь дежурила у койки. Всю ночь Вадим молчал, хоть и почти не спал.
— Спасибо, — тихо сказал он лишь утром.
— Пожалуйста. Вы же, мужчины, такие все гордые. Никогда не признаете, что вам иногда нужна помощь.
Он недовольно поджал губы, но взял жену за руку и слегка сжал её пальцы.
Прошла неделя. Ира приехала к отцу, чтобы поздравить его с днём рождения, и застала его на прогулке с Тиной. Та гордо шла рядом, уже в ошейнике и на поводке.
— Ого! Где взял собаку? Породистая? — удивилась дочь.
Та и правда уже не была похожа на бродяжку. Чистая, вычесанная. Примерно так же обстояли дела и с Николаем: новая куртка, подстрижен, никакой щетины.
— Сама пришла, — ответил он. — А может, свыше кто прислал.
Ира улыбнулась ему и подошла ближе. Она протянула отцу небольшой подарочный пакет.
— Пусть будет. Пригодится. У тебя ещё внуки есть, между прочим.
В пакете был тот самый фотоаппарат, который Ира тайком выкупила через друга. Какое-то время она хранила его у себя, опасаясь, что отец снова продаст его, но почему-то вдруг почувствовала: теперь — не продаст. Может, в прошлое нет дороги назад, зато дверь в будущее всегда открыта.