Илья не помнил отца. Точнее, помнил, но слишком смутно: запах его кожаной куртки, тихий хриплый голос, как он подбрасывал его в воздух, когда Илье было лет пять. А потом отец ушёл. Исчез. Словно его и не было.
Мать никогда о нём не говорила. На редкие вопросы отвечала коротко:
— Нам так лучше.
Но Илья не мог просто принять это. В семь лет он начал писать письма отцу. В десять он носил их на почту, выдумывая адреса, в надежде, что хоть одно дойдёт. В семнадцать перестал — зачем писать в пустоту?
А в тридцать три он получил ответ.
Конверт лежал в почтовом ящике среди рекламы и счетов. Обычный, серый, с неразборчивым почерком. Илья вскрыл его прямо в подъезде.
«Илья, я не ждал, что ты ещё хочешь услышать меня. Но если хочешь, я в городе. Буду в старом кафе на Тверской в субботу, в шесть вечера. Если придёшь — я буду рад. Если нет — я пойму. Отец.»
Руки дрожали.
Тридцать лет без единого слова, а теперь одно письмо, несколько строчек — и он просто ждёт, что Илья придёт?
— Ты же не пойдёшь? — спросила Лена, когда он показал ей письмо.
— Я не знаю, — честно ответил он. — Я злился на него всю жизнь, но теперь…
— Теперь что?
Илья пожал плечами.
— Мне нужно понять.
Всю субботу он метался. Время тянулось мучительно долго, но как только стрелка часов перевалила за пять, оно вдруг ускорилось. В половину шестого он уже был на Тверской. В без двадцати шесть он стоял у двери кафе. В без пятнадцати развернулся, чтобы уйти.
Но всё же вошёл.
Он узнал его сразу. Мужчина у окна — седые виски, сутулая спина, те же черты, что смотрели на него из старых фотографий.
Илья сел напротив.
— Ты пришёл, — голос был хриплым, но теперь старческим.
— Пока да, — ответил Илья. — Не знаю, надолго ли.
Они заказали кофе. Отец смотрел на него внимательно, будто хотел запомнить каждую черту.
— Ты писал мне письма.
— Да. Ты их читал?
— Ни одного, — тихо сказал он. — Я… я их даже не видел. Я не знал, что ты писал.
— А если бы знал? — в голосе Ильи проскользнула злость.
Отец сжал пальцы на чашке.
— Я был трусом. Я ушёл и решил, что так будет лучше. Я пытался забыть, убедить себя, что вы без меня счастливее. Я не оправдываюсь. Я просто не знал, как вернуться.
Илья молчал. В голове крутились сотни вопросов, но один вдруг вытеснил все остальные:
— Почему сейчас?
Отец тяжело вздохнул.
— Потому что время заканчивается. Мне поставили диагноз. Если не сейчас, то уже никогда.
Кофе в чашке остывал. Илья смотрел на этого незнакомого человека, который был его отцом. Человека, которого он ненавидел. Которого хотел увидеть.
— Ты мне не нужен, — медленно сказал Илья. — Но, кажется, я нужен тебе.
Отец кивнул.
— Я не прошу прощения. Я просто хочу знать тебя, пока могу.
Илья взял ложку, медленно помешивая кофе.
— Хорошо, — сказал он. — Спрашивай.
Отец улыбнулся слабо, будто не верил, что этот момент действительно настал. Несколько секунд он молчал, а потом тихо спросил:
— Ты счастлив?
Илья поднял на него взгляд. Вопрос оказался неожиданным.
— Я… не знаю, — честно ответил он. — У меня есть семья, работа, но чего-то не хватает. Может, из-за тебя.
Отец кивнул, принимая его слова без оправданий. Они говорили долго. О жизни, о прошлом, о том, что могло быть иначе. В какой-то момент Илья поймал себя на мысли, что ему не хочется вставать и уходить.
Когда кафе начало закрываться, он посмотрел на отца.
— У тебя ещё будет время? — спросил он.
Отец улыбнулся грустно.
— Не так много, как хотелось бы. Но хватит, если ты захочешь.
Илья задумался. Всё внутри него кричало, что прощать нельзя, но он вдруг понял: он уже не тот мальчишка, который ждал писем. Он взрослый человек, у которого есть выбор.
— Тогда увидимся на следующей неделе, — сказал он, поднимаясь.
Отец посмотрел на него с благодарностью.
— Спасибо, сын.
Илья ничего не ответил, но, выходя на улицу, почувствовал, что сделал правильный выбор. Теперь он был тем, кто решал, как закончится их история.
