— Я тебя умоляю, Мишенька, не порть себе жизнь! — Мария Семёновна всплеснула руками. — Это же… это же… ты сам посмотри, кто она!
— Мам, ты её даже толком не знаешь, — Михаил тяжело вздохнул, собирая остатки терпения в комок.
— Зато я знаю таких, как она! На каблуках с утра, ногти как у тигрицы, губы бантиком — прям реклама несерьёзных отношений. Скажи спасибо, что я вовремя вмешалась. Пока дети не пошли!
Аня сидела на кухне за тонкой стенкой и слышала каждое слово. Ушами хлопать не приходилось — свекровь кричала так, что даже кот, обычно спокойный, сбежал под диван.
Она не плакала. Не в её стиле. Она просто крепче сжала руки на чашке с уже остывшим чаем.
— Смешно, — пробормотала она, — я даже ещё не жена, а уже враг народа.
С Михаилом они встречались чуть больше года. Познакомились случайно, в поликлинике, в очереди к терапевту — оба с температурой и чихами. Он тогда угостил её шоколадкой, и с тех пор заболели уже друг другом.
Мишка был добрый. Настоящий. Без «пафоса», без понтов. Но с мамой… мама у него была отдельной планетой.
— Мама просто переживает, — не раз говорил он Ане.
— Переживает, что ты женишься на гулящей, да? — горько усмехалась она. — Ну-ну.
Впервые Мария Семёновна скривилась при виде Ани ещё в тот день, когда сын привёл её знакомиться. Даже не скрыла, как смерила её взглядом с ног до головы.
— Привет, я Аня, — улыбнулась тогда девушка, протягивая руку.
— Да уж вижу, — отрезала свекровь. — Что, модель?
— Нет, бухгалтер.
— Ну хоть что-то серьёзное. А то я уж подумала — блогер.
Аня не ответила. Просто сглотнула.
С тех пор они виделись редко — Аня старалась избегать визитов к свекрови, но каждый раз, когда их пути пересекались, чувствовалось это напряжение. Как будто Мария Семёновна всё ждала — когда Аня «провалится». Совершит ошибку. Окажется «гулящей», как она сразу решила.
Когда Аня забеременела, они с Мишей были счастливы. Он прыгал от радости, целовал её живот, и даже кот в тот день впервые мурлыкал громче телевизора.
А вот реакция свекрови была другой.
— Рано! — воскликнула она. — Вы даже не расписались!
— Мам, мы и так собирались, — сказал Михаил. — Просто… это случилось чуть раньше.
— А может, это вообще не от тебя?! — выпалила она. — Сейчас все такие. Крутят-вертят, потом на хорошего парня всё вешают!
— Что ты несёшь?! — Михаил встал. — Это ты сейчас серьёзно?
— А ты уверен, что это твой ребёнок? Вот родится — сделай тест ДНК, тогда и поговорим!
— Мам, ты…
— Нет, Мишенька. Я не позволю, чтобы тебя надули. Потом будешь алименты платить чужому — нет уж.
В кухне стало тихо. Даже холодильник замер.
Аня встала. Медленно, молча. Пошла в спальню. Закрыла дверь. И всё. Ни слёз, ни истерик. Только одно: сердце стучало, как молот.
В роддоме она рожала одна.
Михаил был рядом по телефону, но не рядом физически — COVID-ограничения и прочее. Мать его так и не приехала. Ни цветов, ни звонка, ни открытки.
— Всё будет хорошо, — говорил Мишка, — я с тобой. Мы с тобой.
Маленький Тимка родился с тёмными волосами и глазами отца. Он был копией Михаила. Увидев сына, Аня расплакалась впервые за всё это время.
— Привет, малыш. Мы тебя очень ждали.
Когда Миша принёс сына домой, бабушка так и не появилась. Ни на третий день, ни на седьмой. Аня не удивлялась. Уже и не ждала.
Но через три недели в дверь позвонили.
На пороге стояла Мария Семёновна. В руках — плюшевый заяц и пакет с детскими вещами.
— Привет, — сказала она хрипло. — Я… можно я… можно я посмотрю на него?
Аня не сказала ни слова. Просто отошла в сторону.
Мария Семёновна зашла, села на край дивана, посмотрела на спящего в люльке Тимку. Долго. И вдруг тихо пробормотала:
— Слушай… он так похож на Мишу… прям клон. Но… — она замялась. — Но для спокойствия… ну, ты же понимаешь. Может, сделаем ДНК?
— Конечно, — тихо ответила Аня. — Я сама хотела это предложить. Пусть ваша душа будет спокойна.
Через неделю Михаил держал в руках белый конверт. Руки дрожали.
— Хочешь открыть? — спросил.
— Нет, — ответила Аня. — Ты сам.
Он прочитал. Несколько раз. Потом рассмеялся. И поцеловал её.
— Уверенность 99,99%. Тимка — мойсын. Хотя я и без бумаги это знал.
— А теперь покажи это своей маме, — сказала Аня с кривой улыбкой.
Мария Семёновна снова пришла. Молчаливо села за кухонный стол, прочитала бумагу. Сняла очки. Глянула на невестку.
— Прости меня. Я… я с ума сошла. Просто не могла поверить, что Мишка нашёл кого-то хорошего. А ты… ты молодец.
Аня молчала. Потом налила чай. Медленно, не торопясь.
— Я не держу зла. Просто… помните: любовь не требует доказательств. Только если не разрушена сначала подозрениями.
Мария Семёновна кивнула. И, впервые за долгое время, улыбнулась.
— Можно мне понянчить его?
— Конечно, — Аня подняла Тимку с дивана. — Он уже улыбается. Правда, пока только папе. Но и вам, может быть, повезёт.
— Он пукнул! — крикнула Мария Семёновна с таким выражением, будто Тимка сочинил симфонию.
— Мам, ну чего ты орёшь-то на всю квартиру? — Миша засмеялся.
— Это ж праздник какой! Значит, животик работает! Не смейся, я мать, я тебя вырастила, я знаю!
Аня, услышав это из кухни, уронила ложку и прыснула от смеха. За последние две недели с момента «бумаги» всё кардинально изменилось. Свекровь стала захаживать — сначала с опаской, потом каждый день, как на работу.
И вот теперь она сидела у люльки, а Тимка, как назло, регулярно делал что-нибудь выдающееся: хмыкал, кряхтел, икал — и каждый звук бабушка сопровождала возгласами, будто он на бис выступает.
— У него твой лоб, Мишенька, — говорила она. — А вот уши точно мои. Посмотри!
— Мам, ну ты серьёзно? — смеялся Миша. — Что же теперь — уши твои, а живот его?
— Ну а что! Я ж вижу! Гены — вещь упрямая!
Однажды Аня не выдержала. Свекровь опять пыталась навязать, во сколько купать Тимку, каким полотенцем его вытирать и какая смесь «полезнее той, что вы ему льёте, дети безалаберные».
— Мария Семёновна, — Аня глубоко вздохнула. — Скажите честно: вы планируете жить с нами?
— В смысле? — опешила свекровь. — Я просто… Я помочь!
— Я понимаю. Но вы же не помогаете. Вы… командуете.
Мария Семёновна прикусила губу. Это было как лобовое столкновение двух поездов. Миша замер — ему явно хотелось куда-то сбежать.
— Вы ведь до сих пор меня считаете… ну, не совсем достойной вашего сына, правда?
Тишина.
Тимка закряхтел во сне.
— Да, — наконец выдохнула свекровь. — Считаю. Потому что боюсь. Боюсь, что ты уйдёшь. Что ты его бросишь моего Мишу. А он… он не переживёт. Он слишком добрый. А ты — ты… ты сильная. А таких, как ты, я не понимаю. Я всю жизнь жила, как учили — терпела, стирала, варила, и никуда не рыпалась. А ты… живёшь, как хочешь. Любишь, когда хочешь. Говоришь — прямо. Без страха. А я боюсь.
Аня замолчала. А потом… вдруг накрыла ладонью руку свекрови.
— Я не уйду. Я его люблю. И вас научусь любить. Если вы мне позволите . И просто будем рядом.
После того разговора что-то изменилось. Свекровь больше не командовала. Она предлагала. Училась молчать. Училась… принимать.
А однажды утром пришла в вязаных носках, принесла пирог с картошкой и неожиданно сказала:
— Анечка, а может, я Тимке плед свяжу? Я вязать-то умею. Руки ещё не отвалились.Смотри какая красота,вытянув ногу вперёд показала свекровь.
— Конечно, — улыбнулась Аня. — Только не жёлтый — он на него косо смотрит.
— Ах ты… смотрящий! — засмеялась бабушка. — Критик растёт.
Они впервые смеялись всей семьёй. Миша фотографировал, как бабушка пыхтит с нитками, Аня напевала колыбельную, и даже кот не сбегал больше под диван, а спал, свернувшись калачиком рядом с люлькой.
А через месяц случилось нечто важное.
Тимка заболел. Температура под сорок, хрип, кашель, и Аня, дрожащими руками вызывавшая скорую, вдруг поняла: вот оно. Настоящее родительство. Когда боишься до онемения.
Мария Семёновна примчалась через двадцать минут. С пакетом, термометром и банкой домашнего малины.
— У меня сердце разрывается, — сказала она, вглядываясь в бледное личико внука. — Мишенька, дай мне подержать его, хоть чуть-чуть. Я знаю, как правильно сбивать температуру. Я помню.Я хочу просто помочь. Можно?
Аня кивнула. Не раздумывая.
Больше никаких тестов. Никаких доказательств. Только любовь.
Ночь они провели втроём, по очереди сидя у кроватки. Тимка плакал, то затихал, то опять стонал. Свекровь протирала ему лоб, Аня капала лекарства, Миша держал градусник в одной руке, чай — в другой.
К утру Тимке стало легче.
А свекровь сказала:
— Знаешь, Ань… я поняла. Я… завидовала тебе. Потому что ты не такая, как я. Ты свободная. А я всегда жила по чужим правилам. И хотела, чтобы ты жила по моим. Прости меня. Я дурой была.
Аня села рядом. Усталая, с растрёпанными волосами .
— Мы все иногда бываем дурами. Главное — вовремя остановиться. И… я тоже тебя понимаю.
Они посмотрели друг на друга. Без масок. Без войны.
И обнялись.
— Ну вы чего? — проснулся Миша. — Без меня и такие моменты?
— Не ори, Тимка уснул! — зашипели одновременно две женщины.
— Опа, союз образовался, — хмыкнул Миша. — Теперь вы против меня будете?
— Не «против», — поправила Аня. — Вместе.
Когда Тимке исполнилось полгода, бабушка устроила праздник. Купила воздушные шарики, надула их до потери пульса, испекла целых два пирога и заказала шарж у художника: Тимка в образе императора, сидящего на подушке, с надписью «Главный в семье».
Аня сначала хотела возмутиться, но не смогла. Рисунок был смешной до слёз.
— Знаете, — сказала она за столом, глядя на Михаила и Марию Семёновну, — у нас ведь семья. Со странной историей, с тестами, с драками на кухне и тараканами в головах. Но настоящая.
— Потому что любовь не по справке, — добавила свекровь. — А по глазам. И по пледу, кстати! — она гордо показала вязаное чудо в зелёно-фиолетовую полоску.
— Мам, ты точно в цветах не ошиблась? — засмеялся Миша.
— Не лезь, сынок. Я дизайнер в душе.
Аня улыбнулась. Тимка громко чихнул, бабушка подбежала с платком, и всё вернулось на круги своя.
Но теперь… в их доме была не просто свекровь.
— А что вы думаете насчёт свадьбы ?! — удивлённо спросила Мария Семёновна за ужином, отложив ложку с оливье.
— Мам… — Миша покраснел. — Ну… пока не успели ничего думать .Врач, роддом, памперсы, тест ДНК, снова памперсы… Где тут ЗАГС?
— Так давайте подумаем и поженимся! — Аня ухмыльнулась. — Всё равно уже расписаны в сердцах.
— Ага, а теперь давай на бумаге, как ты любишь, — хохотнул Миша.
— Женимся! — вдруг решительно сказала свекровь. — Я платье тебе сошью! А пирог испеку сама. Чтобы знали: невестка моя — лучшая. Хотя я, конечно, полжизни этому сопротивлялась…
— Мам, ты чего такая сентиментальная стала? — удивился Миша.
— Старею. Мудрею. Люблю, — просто ответила она.
Свадьба была весёлая. Домашняя, без пафоса. Тимка носился в костюмчике зайца, бабушка водила гостей по дому и со слезами показывала детские фото сына и внука :
— Вот Тима на горшке сидит… А вот , Миша, Аню встретил! Видите? Улыбка у него другая сразу стала.
— Мам, это вообще фото с однокурсниками, Ани там нет, — буркнул Миша.
— Не мешай, я тут рассказываю! Всё у меня по сюжету!
После свадьбы, когда гости ушли, Аня нашла в кухне свекровь с бокалом вина. Та смотрела в старый альбом.
— Знаешь, Ань, — проговорила она, — я ведь не просто злилась. Я… очень боялась повторения. Мишин отец ушёл. Я тогда осталась одна, с младенцем на руках. Никто не помогал, и я решила, что Миша должен вырасти в правильной семье. Где не будет боли. Я слишком сильно хотела, чтобы вы были «идеальными».
Аня села рядом.
— А вышло, что мы — живые. Со скандалами, пирогами и теплом.
— Да, — вздохнула свекровь. — И с пледом. Без пледа никуда.
— Кстати, — Аня достала конверт, — вот тебе подарок. Это фотосессия с Тимкой. Только вместе с твоим пледом . «Бабушкина серия» называется. Ты на них как фея будешь!
Мария Семёновна раскрыла конверт и… расплакалась.
— Я… я не знала, что на старости лет можно быть такой счастливой. Спасибо, дочка. Вот теперь — дочка. Не «эта». А моя.
Прошло три года.
Тимке купили велосипед. Он катался по двору, визжал от восторга, пока бабушка бежала сзади, придерживая его.
— Осторожно, Тимошка! Там же собака была вчера!
— Баба Маша, я гонщик! — крикнул он.
— Гонщик, говоришь? Сейчас ты будешь гонщик в луже с грязью , если не сбавишь скорость!
Аня смотрела из окна и улыбалась.
— Как ты думаешь мам , он когда-нибудь узнает, что ты делала ДНК, ? — спросил Миша, подходя сзади к матери.
— Может быть. А может, и не узнает. Это уже неважно. Главное, что я теперь знаю: он мой. И по крови. И по сердцу.
Миша поцеловал её в макушку.
— Спасибо тебе, мам. За то, что смогла пересмотреть себя. Ты ведь не просто Аню приняла. Ты — изменилась. И я это вижу.
— Я не изменилась. Я вспомнила, что умею любить. А вы мне это напомнили.
Вечером они сидели всей семьёй за столом. Тимка вымазался мороженым, кот с важным видом прыгал по подоконнику, бабушка пыталась всех накормить, а Аня держала в руке старую фотографию, где они стояли на кухне втроём — она, Миша и свекровь. С ещё младенцем на руках.
— Эта фотография — как начало новой жизни, — шепнула она.
— Ага, а вот следующая — как бабушка поскользнулась в шлёпанцах, держа кастрюлю! — ржал Миша.
— Не ржи, бестолочь! — крикнула Мария Семёновна. — Зато ни чего не разлилось — донесла до стола!
Аня засмеялась. Тимка прыгнул к ней на колени, обнял за шею и прошептал:
— Мам, а баба Маша — это моя вторая мама?
Аня на миг растерялась. Потом улыбнулась.
— Нет, малыш. Это твоя бабушка. Но… она — наша любовь. Вдвоём мы её сделали бабушкой. И она теперь навсегда с нами.
Мария Семёновна тихо вытерла глаза.
А потом… скомандовала:
— А теперь — все к чаю! Там пирог с вишней. И без разговоров!
И дом опять наполнился смехом. И ароматом выпечки. И счастьем.
Настоящим.
А бабушка. Настоящая. С пирогами, вредностями и огромной любовью.
Они смеялись. Аня — искренне. А свекровь — будто заново училась смеяться.
