Молоко смачно вжикало белой струёй, поднимая мягкую пену. Ольга быстро и привычно доила, когда дверь сарая резко хлопнула.
Корова отшатнулась от резкого звука, Ольга чуть не опрокинула ведро.
– Стой! Стой, Малаша! – нежно успокаивала.
Оглянулась – муж собирал пожитки, зло и резко ходил вдоль стены. Работал он возчиком на ферме, и сейчас самое время работы, да и других дел.
Но вот позвали вдруг их на сходку к дому Савелия Ратошникова. Быть велели всей деревне обязательно.
Но Григорий рассудил, что нечего Ольге от хозяйства уходить, сходит туда один.
– Делать им нече! – ругался Григорий, – Сходки не вовремя собирать бы только! Сколько времени отняли, ироды!
– Чего ты, Гринь? – Гриша всегда отличался резким нравом, любил покричать, разгорался по любому поводу. А Ольга была его тушителем.
Она уже отвернулась и струи вновь запели мягким шелестом. Знала – угомонится вскоре муж, надо только спокойной быть.
_ Чего, чего! Мелют рунду всякую. Мол, детей учить станут. Наших, значит. А на кой? Испокон веков живём без ихней грамоты и дальше жить будем. Трудом жить надо, а не грамотой этой.
Григорий что-то искал и возмущался.
– Видела б ты их учительшу. Платок бумазейный на ней, боты стоптаны. Чай думает, помогать будем за то, что она буквам-то обучит. Но не на тех напоролися. Силантьев, так вообще сразу плюнул, да ушёл. Прям так и плюнул!
Руки Ольги застыли в воздухе. Она слушала внимательно.
– А мне ещё молоко везти, а потом косить поедем, – продолжал ворчать Григорий, – Надо побыстрее. Иван вон уже поехал, а мы все телимся. Разрешили уж. Так что давай тут скоро управляйся, покорми их. Андрюха с нами едет.
Ольга принялась доить опять, тянула розовые коровьи соски, и как- бы между прочим интересовалась:
– Чё ли школа будет у нас?
– Не у нас. В Яковлеве. Там в церкови, говорят, уж и столы поставили и стулья. Завтра начнут учить. Только кто туда пойдет? … Да где эта моя оглобля-то большая!
Ольга встала, достала из-под стола оглоблю и подала мужу.
– Так ведь хорошо бы читать-то научить Андрюшку.
– О! А я ищу её… Какое – читать! Скотины полон двор, в поле работы полно. Пусть мужает и помогает лучше. Толк будет тогда, а там … – Григорий махнул рукой, он очень спешил.
Ольга споро занималась хозяйством. Она процедила молоко, сняла с веревок бело-голубое бельишко и прошла в дом. Надюшка и Андрей уже убирались в доме, а маленький Коленька ползал без штанов.
– Надь, с Колей побудешь, вот картошка тут, поедите, а эту я с собой возьму. А Андрюша с нами поедет на сенокос. Отец велел.
Андрей гордо посмотрел на сестру. То, что его берут на сенокос, было признанием его взрослости. Хоть и были они погодки, но он – старший, восьмилетний уже.
А у Ольги не выходило из головы это сообщение мужа о школе.
Она не умела читать. Никогда никто специально её этому не учил.
Однажды только остановился у них, ещё в отцовом доме, приезжий агроном. Дом большой у них был, пятистенок. Вот и попросил Савелий Михалыч, староста их – поселить в сенях его временно.
А Ольга ещё молодая совсем была, незамужняя, убиралась у него там. А у него книг столько! Открыла потихоньку, рассматривала травы нарисованные. А он и вошёл.
– Читать любите?
Она смутилась, убежать хотела, стыдно же. Но он остановил, понял, что не умеет.
Показал ей тогда несколько букв, показал, как слова читаются. И поговорили-то полчаса всего, а Ольга быстро все запомнила, усвоила и теперь могла прочитать некоторые слова и сама.
Ей от бабки достался молитвенник. Порой она его открывала, вспоминала молитвы, которые знала наизусть и делала вид, что читает. Потихоньку «читала». Время было не то.
И иногда долго сидела, рассматривая красивые загадочные буквы и пытаясь хоть что-то по-настоящему прочесть, находя, как ей казалось, слова знакомые.
Только буквы там были какие-то закорючистые, не такие, как у них в клубе. Вот там ей и правда удавалось кое-что прочесть. Она уже знала слова: мир, партия, Ленин.
Но никогда никому не признавалась она, что немного читает. Зачем это? Даже стыдно как-то.
После косьбы они усталые, красные, намахавшись до поту вилами, ехали на пружинистом духмяном сене по укатанной белой дороге обратно. Дымящая паром лошадка бежала ходко.
Андрюшка устал очень, сначала сидел притихший, а потом и вовсе уснул на коленях у матери.
Ольга теребила его льняные, выгоревшие на солнце волосы.
– Гриш, а ты кем бы хотел, чтоб Андрюшка вырос?
Григорий устал, был разморен дневным солнцем.
– Кем? Лучше б конюхом или кузнецом може. Все лучше, чем в поле-то…
– А я б хотела, чтоб агрономом.
– Хе! Захотела… Не, не наше это.
– Почему же?
– Да потому что у агрономов свои дети есть, а наши так и будут батрачить, как и мы. Да и не плохо мы живём. Чё, плохо разе? Вон сена запасем и порядок…
– Не-ет, хорошо живём. Хорошо, – Ольга согласилась, но потом всю дорогу молчала и устало улыбалась, глядя на спящего сына.
Её волосы выбились из-под платка, она болтала ногами, как маленькая девчонка и сейчас была почему-то счастлива.
А на следующее утро, после дойки, когда Григорий уехал на ферму, разбудила Андрея.
– Андрейка, вставай. В Яковлево пойдем, в школу. Помоемся давай.
Андрей подчинился, задавал вопросы, побаивался – не ожидал.
А мать достала из сундука чистую рубашку и почти новые штаны. Обувка не требовалась – лето же.
Разбудила и Надюшку, велела смотреть за Коленькой, пока она не вернётся.
– Обратно-то сам дойдешь? – они выходили из калитки.
– Сам? Ой, мам, смотри! Сашка…
Из двора напротив выходил Андрюшкин друг Сашка со старшей сестрой и матерью. И у сестры, и у матери на руках по малышу. И тоже – рубашки чистые, чесаные, но босые.
Подошли.
– Здравствуй, Оль! Вы не в Яковлево ли?
– Туда!
– Прихвати моих. А то и не дотащим этих-то…, – она тряхнула на руках годовалого крупного малыша.
– Прихвачу, а обратно пусть сами уж, вместе.
– Пусть! – она, глядя вслед уходящим детям и Ольге, крикнула, – А Гриня-то твой знает?
– Нет пока, так ведь узнает сегодня.
– Вот и мой … Драться станет, наверное. Пустит ли опять? Боюсь я его. Дело ли делаем, Оль? – с сомнением в голосе, со срывом, может воротить детей, пока не поздно…
– Дело, Кать, дело. Не сомневайся… Успокоятся они. А коли сильно твой разойдется, к нам прибегай. Гриня-то мой кричит много, но на руку не зол. Прибегай …
Ольга была уверена – уговорит она Григория. Поорет он, конечно, но она убедит, сможет.
Дошли быстро. И были не первые. Ольга назвала по именам детей учительнице. Скромно потупя взор, не зная, как вести себя с ней, с такой молодой, но умной.
Все ей там в церкви-школе понравилось. Так, что она не сразу и ушла, задержалась. К школе, к полуразрушенной церкви, ещё тянулись матери с детьми.
А Ольга стояла и издали наблюдала, глядя в большое окно без стекол, как сидят дети, как слушают, какие тихие они и серьезные сейчас.
Но идти было надо, дома ждали младшие, ждали дела.
Она шла быстро, и сердце её билось в груди так радостно, словно бы она совершила величайший подвиг.
И солнце словно знало, от чего она так счастлива, словно чувствовало оно её материнское сердце. И ветер знал, и лес.
