В пятницу утром Игорь ответил на звонок, прижав плечом трубку. Голос бывшей жены был, как всегда, деловой и лаконичный:
— Игорь, привет. Мне нужно срочно в командировку. Неделя. Берлин. Ты мог бы взять детей?
Игорь на автомате кивнул, хотя она его не видела:
— Конечно. Без проблем. Все под контролем.
— Ты уверен? Это трое. Живых. С характерами. Они едят. Иногда одновременно.
— Наташ, я занимаюсь распределенными системами в условиях нагрузки. Думаешь, трое детей меня удивят?
— Твои распределенные системы не плачут, не прячутся в шкаф и не устраивают революции по поводу овсянки, но… спасибо. Завтра утром привезу.
Она отключила вызов, Игорь остался с трубкой у уха и растущим ощущением, что он, возможно, погорячился.
В субботу он проснулся рано, вдохновленный. Разложил на столе лист А3, расчертил таблицу с тремя цветами: синий — старший, желтый — средняя, зеленый — младший. Расписал: подъем, завтрак, активность, обед, “эмоциональная часть” (вставил в скобках, чтобы не забыть, что детям надо еще и внимание), потом свободная игра, ужин, вечерняя ванна, сказка, отбой. Сверху написал: “Операция: Папа в отпуске”.
Он съездил в супермаркет, купил макароны (цельнозерновые), овощи (в заморозке — удобно), и йогурты без сахара (дети должны есть полезное). Прошел мимо отдела с пельменями, фыркнул: “Вот еще, лень — мать хаоса”.
Дома он отыскал книгу “Как говорить, чтобы дети слушали”, и выделил маркером фразы: “Я понимаю, тебе грустно”, “Ты злишься — это нормально”, “Расскажи, что ты чувствуешь”. Он был готов. Во всяком случае он не просто так думал, он был уверен на все 100. Это же его любимые дети.
Дверной звонок прозвучал в 10:05. Игорь открыл дверь — Наташа спокойная, как человек, сбрасывающий на другого гранату и удаляющийся в сторону самолета.
— Привет. Все здесь. Чемоданы. Список аллергенов. Аптечка. Средняя — почти нормальная, просто с медведем. Младший вчера ел пластилин, но вроде все хорошо. Старший заходит сам. Все, я полетела. Удачи. Береги психику.
Она исчезла. На пороге остались трое.
— Привет, — сказал Игорь бодро, — ну что, команда, папа в отпуске!
— Это у тебя отпуск, — буркнул старший, Дима, — а у нас — выживание. У тебя Wi-Fi нормальный?
— Я принесла Кешу, — сообщила средняя, Ася, протягивая отцу игрушку, — ему нельзя холодное и громкое. Как ты? Я скучала, пап.
Младший, Саша, посмотрел на Игоря и спросил:
— А можно сегодня без ванны? И без трусов?
Игорь сделал вдох, потом выдох. Потом еще раз, и почти осознал, что его ждет.
— Начнем с экскурсии по новой квартире, — сказал он, как будто это был бизнес-тур, — слева — кухня, туалет, справа — гостиная, вон там шкаф, куда никто не залезает, потому что он не прибит к стенам.
— Мне нужна розетка для зарядки, — заявил Дима, не обращая внимание на экскурсию, — и желательно отдельное жилье, чтобы ты не дышал мне в спину, когда я в планшете.
— Я питаюсь червяками, — сказала Ася, показывая желейные конфеты.
— Я вчера пукнул в ванной, и она запела, — добавил Саша.
К обеду Игорь понял, что его таблица — произведение искусства, но не имеет ничего общего с реальностью. Дети не ели по расписанию. Они ели, когда видели, что кто-то ест. Макароны без кетчупа были объявлены “жилистым недоразумением”, а брокколи получили статус “предателя вкуса” и “ фу, бе, и еще раз бе”.
Он пытался использовать фразы из книги.
— Я вижу, ты расстроен, — говорил он Диме, когда тот хлопал дверью.
— Я не расстроен, я бешусь. Разницу не чувствуешь? — уточнял Дима.
Саша, оставшись на пять минут один, открыл банку с горчицей и закопал туда машинку.
— Она теперь осталась навсегда в остром, — сообщил он.
Ася заявила, что Кеша — вегетарианец, и теперь будет питаться только чипсами.
— Так Иннокентий сказал. Он шевельнул носом — это “да”, — переводила дочь с медвежьего языка.
— Это может быть астма, — попытался вставить Игорь, поддерживая фантазию дочери.
— У тебя астма. У Кеши собственное мнение.
По большому счету дети “имели ввиду” все правила “разработанные папашей выходного дня”, на человеческом языке это бы звучало — плевать.
Вечером Игорь, уставший, но решительный, решил устроить семейную ванную церемонию.
— Один заходит, второй — сушится, третий — в очереди. Очередь — это святое.
В итоге Дима заперся в ванной с телефоном, Ася нарядила Сашу в полотенце и назвала его “мокрым духом дивана”, а Игорь сидел на полу и пытался вспомнить, как звучит тишина.
Зазвонил домофон. Он открыл — на пороге стояла соседка. Невысокая, в халате с кактусами и с пакетом в руке.
— Я просто хотела сказать, что из вашей квартиры уже дважды доносилось “Я уеду жить в Лондон” в исполнении баса и детского хора. Все в порядке?
— Все идеально. Мы строим новую модель общества. Немного анархии, немного теории хаоса, и один потерянный отец.
— Отлично. Я — Аня. Если что — стучу три раза и говорю пароль.
— Какой пароль?
— “У тебя тоже дети?”
Она ушла, оставив пакет. Там был кетчуп, пачка пельменей и записка: “Иногда лень — мать выживания”.
Игорь подумал, что, возможно, все-таки система даст сбой, но сбой — это тоже алгоритм, просто с человеческим лицом.
Он зашел на кухню, положил кетчуп и впервые за день улыбнулся искренне. Его отпуск только начался. Но уже стало ясно: придется переписать весь алгоритм. Желательно — с помощью соседки. Видимо опыта у нее гораздо больше, и стоит точно прислушаться. Наконец уложив “банду”, он впервые за весь день вздохнул.
— Господи, и это только первый день? —поднял глаза к небу уставший отец.
Он уснул одетым в кресле у ноута, думая что у него хватит сил еще поработать, но усталость взяла свое.
Второй день начался с запаха уксуса. Резкий, вездесущий, он просачивался даже сквозь закрытую дверь ванной, где с раннего утра заперся Дима. Игорь, стоял у двери с кружкой кофе и наивной надеждой, что это просто подростковый дезодорант с кислотными нотками.
— Дим, ты там? — поинтересовался , уже изрядно взволнованный отец.
— Не входи. У меня реакция.
— Какая реакция?
— Химическая. Все под контролем.
Из-за двери раздалось «шшшшш!» — словно кто-то выпустил джинна из бутылки, но джинн сопротивлялся.
— Что ты там… — начал Игорь, но тут крышка унитаза громко хлопнула, а за ней — всплеск, и из-под двери поток белесого пара.
— Дима!
— Это был эксперимент! — донеслось с обиженным надрывом, — я читал, что сода и уксус безопасны. А если добавить фольгу и кусок таблетки для посудомойки — будет вулкан!
— У тебя будет наказание, вот что будет!
— О, отлично. Ты уже на родительском языке говоришь.
Тем временем Ася, средняя, шла в комнату с коробкой в руках и выражением лица “я спасаю мир”. Коробка подозрительно дергалась.
— Ася… что это?
— Это крот. Я нашла его во дворе под трубой. Он весь дрожал. Мы с Кешей решили, что он нуждается в доме.
— Кеша — это игрушка.
— Не обижай Иннокентия. Он — старейшина. Он сказал, что Крот пройдет адаптацию. Я застелила коробку твоей рубашкой. Она пахнет… безопасностью.
Игорь открыл коробку. Оттуда на него посмотрел настоящий крот — маленький, черный, нервный, и однозначно не готовый к социальной жизни. Через секунду он попытался выкопать тоннель сквозь дно коробки, Игорь дернулся, коробка выпала из рук, крот вскочил и нырнул под комод.
— Он теперь живет с нами, — радостно сообщила Ася, — я буду кормить его сыром.
— Ася, это не мышь! Он же дикий! У него могут быть блохи! Или лицензия на разрушение!
— Не переживай, пап. Если он устроит нору — будет вентиляция.
Саша, младший, тем временем на кухне связал между собой два шнура для зарядки, привязал к ним половник, поставил табурет и с деловым видом подцеплял на него куски сыра. План был прост: заманить “ночное существо” из-под дивана (возможно, речь шла о тапке), или все же о кроте.
— Пап! Я сделал ловушку! Не наступай, там интеллектуальная система!
Игорь шагнул в сторону кладовки, чтобы убрать полотенца… и тут же услышал лязг, скрип и щелчок. Дверь с глухим звуком закрылась. Изнутри.
— Саша!
— Я проверял ловушку! — донесся приглушенный голос снаружи, — ты прошел мимо — и она сработала!
— Открой дверь!
— Надо найти отвертку, или Асю.
В кладовке было темно и пахло старой обувью. Игорь стоял среди лыжных палок и банок с краской, прижимая к груди полотенце как щит от абсурдной реальности. Снаружи послышалось топанье, хлопанье и… снова «шшшш!» из ванной.
— Пап, ты жив? — спросила Ася.
— Прекрасно. Сижу, отдыхаю. Думаю, начать новую жизнь среди старых валенок.
— Мы сейчас тебя вызволим. Саша, неси ложку!
— Я взял половник.
— Супер. Ты — инженер будущего.
Через пятнадцать минут, используя вилку, половник и пластиковую карточку IKEA Family, дети торжественно освободили отца.
Игорь вышел бледный, с глазами как у человека, видевшего слишком многое. Он прошел в ванную. Там вместо пола была пена, фольга прилипла к стене, таблетка от посудомойки плавала в ведре. Крот снова пробежал мимо с крошкой сыра в лапке.
— Это… — начал Игорь, но не закончил. Он просто вышел на балкон.
Аня стояла во дворе в халате с кактусами, глядя на него с тем самым выражением лица, которым обычно смотрят на протекающую стиральную машину. С сочувствием и любопытством.
— Доброе утро, сосед. Как отпуск?
Игорь посмотрел на нее, потом на свою квартиру, из которой донеслось:
— А Кеша сказал, что мы теперь колония кротов!
— Дима, убери свою лаву с унитаза!
— Все идет по плану, — сказал Игорь, — я просто еще не показал детям Excel-файл. Думаю, им понравится диаграмма эмоций.
— Это будет великолепно, — хмыкнула Аня, — кстати, если что — кротам нельзя виноград. И детям, наверное, тоже не желательно.
Игорь улыбнулся, впервые по-настоящему. Где-то за его спиной что-то грохнуло.
Он махнул рукой:
— Все нормально, я адаптивен, почти как Кеша.
— Удачи, адаптивный. Если что — стучу три раза и говорю пароль.
— Да-да. “У тебя тоже дети?”
Аня подмигнула, развернулась и ушла.
Игорь глубоко вдохнул, повернулся обратно в квартиру и пробормотал:
— Осталось шесть дней. И если повезет — не останется ни одного крота.
На третий день Игорь проснулся от того, что кто-то сидел у него на груди. Это был младший — Саша — с выражением философа и запахом арахисовой пасты.
— Пап, я не могу найти трусы. Я их вчера в коробку с рисом спрятал, но теперь они не вкусные.
— Почему ты вообще прятал трусы в рис?.. — простонал Игорь, ища глазами телефон.
— Я экспериментировал. А можно сегодня не завтракать, а сразу обедать?
В кухне царил хаос, как будто каждый из троих детей решил прожить по отдельному часовому поясу. Дима, старший, все еще в пижаме с Бэтменом, стоял у окна и пытался поймать Wi-Fi ложкой. Ася гонялась по комнате за воображаемым кротом — настоящего крота они вчера отпустили, но у Аси, по ее словам, осталась “эмоциональная связь”. Саша ел сухие макароны прямо из коробки, как чипсы.
Чайник перегорел. Игорь подозревал, что причина кроется в “забеге на время”, который дети устроили накануне: кто быстрее поставит что-нибудь на плиту и убежит.
Он стоял у раковины, одновременно помешивая что-то подозрительно серое в кастрюле, нажимая на кнопку микрофона в телефоне и читая наизусть, и отвечая на звонок одновременно.
— “Тут крикнул он грозно: Я Бармалей! И сейчас я тебя съем!”… секундочку, Андрей, у нас тут немного… форс-мажор… Да, я в курсе, сейчас подниму логи и проверю. Ася, не суй крекеры в розетку!
Где-то в углу пиликал будильник, который никто не заводил. Игорь жонглировал задачами, кастрюлями, детьми и ноутбуком, как фокусник на пределе нервов. Он уже начал читать Бармалея голосом из хардкорного вебинара:
— “А я вас съем. Потому что я — злой и ужасный…”.
— Папа, ты звучишь как наш директор, когда читает дисциплинарный устав, — сказал Дима.
В дверь постучали. Три коротких, один длинный.
— Это либо налоговая, либо Аня, — сказал он вслух.
Он открыл. На пороге стояла Аня, в том же халате с кактусами, только теперь с кружкой. Из нее шел пар, аромат — кофе. Настоящий. Не растворимый, не детский, а взрослый, как решения о разводе и ипотеке.
— Привет. Я решила, что ты сейчас где-то между истерикой и отчаянием. Держи — кофе. Для тех, кто больше не верит в магию графиков и таблиц.
— Спасибо, — Игорь взял кружку, будто это была реликвия, — у тебя что, поставка из Колумбии?
— Нет, просто кофемашина. Ты как?
— Все идет по плану. Если этот план был написан Бармалеем и утвержден Министерством хаоса.
— Звучит как мое утро три года назад. Дети слушаются?
Игорь сделал глоток. Кофе был крепкий, горький — и лучший, что он пил за последние трое суток. Он откинул голову назад, чтобы не показать, как близок был к слезам благодарности.
Из кухни донесся визг: Ася решила, что Кеша обиделся и теперь нужно срочно построить ему дом из одеял. Саша попытался засунуть ложку в USB-разъем. Дима, судя по голосу, организовал голосование за нового президента квартиры.
Аня заглянула внутрь, приподняв бровь:
— У вас тут почти демократия. С оттенком диктатуры ложек.
Игорь усмехнулся:
— Они тебя слушаются?
— Если говорить низким голосом и предлагать взятки в виде мармелада.
— А можно я так же буду делать?
— Попробуй. Только не с бывшей женой.
Он рассмеялся. Честно. Первый раз за три дня.
— Слушай, а как ты… ну, вообще справлялась? Ты же одна растила Макса и Лизу, да?
— Угу. Секрет прост: врать себе, что все под контролем, и уметь смеяться, когда дети красят друг другу брови маркером.
— Уже было, — мрачно заметил Игорь, — только это был не маркер, а зубная паста.
— Тогда ты на правильном пути. Могу вечером зайти, если хочешь. Принесу что-то взрослое, или съедобное, или и то, и другое.
Он кивнул. Впервые — не из вежливости, а с благодарностью, в которой был лёгкий оттенок надежды.
— Аня… спасибо.
Она только махнула рукой:
— Еще скажи спасибо, когда они ночью не начнут спорить, можно ли кроту спать в холодильнике. Удачи. Кофе крепкий — как твои нервы должны быть, — и ушла.
Игорь закрыл дверь, сделал еще глоток и обернулся. Дети замолчали. Стояли и смотрели на него — и на кружку в его руке.
— Папа, а тетя Аня волшебница? — спросил Саша.
— Нет, — ответил он, — просто у нее кофемашина, но, возможно, это почти то же самое.
Он вдохнул и снова открыл ноутбук. На экране замигал курсор, а из кухни донесся голос Димы:
— Пап, а можно Аня станет министром обороны квартиры?
— Если вы ее слушаетесь — можно все.
Он уселся, поставил кружку на край стола и впервые за трое суток почувствовал, что у него появился союзник.
Игорь так и не допил тот кофе. Не потому, что не захотел — просто Саша засунул нос в кружку с криком “А у него там вулкан!” и обжег язык, Ася потребовала построить Кеше отдельную ванную, а Дима решил, что пора обучать младших политическому строю. Обычное утро, если не считать, что на душе у Игоря было чуть легче. Как будто кто-то поставил рядом табуретку, на которую можно опереться, когда трясет.
Вечером, когда дети наконец-то уснули ,Саша с половинкой макаронины в ухе, Ася — на полу, укрыв “крота” невидимым пледом, Дима — с “Уголовным кодексом” в руках, найденным в кладовке, а Игорь впервые за трое суток смог просто… посидеть. Открыл ноутбук, машинально вбил в поисковик “папа и трое детей как выжить” и наткнулся на блог с заманчивым заголовком: “Папа Хаос и его армия маленьких анархистов. Записки выжившей”.
Он кликнул. Чисто из профессионального интереса. Пролистал первую запись и… застыл.
“Третий день. Он — герой, но пока не знает об этом. Умудрился одновременно вытащить себя из кладовки, не выронив при этом лапшу из сковородки. В глазах — пустота, в руке — половник, в сердце — надежда. Его зовут Папа Хаос. Он идет по лезвию между мультиваркой и психозом”.
Игорь подался вперед.
“Сегодня Папа Хаос впервые принял предложение “кофе для взрослых”. Сделал это с выражением лица, будто его посвятили в тайное общество. Он пока не знает, что это был самый дешевый кофе в мире, но его благодарность можно было мазать на хлеб”.
Он моргнул. Дважды.
“Папа Хаос говорит, что все идет по плану. Возможно, по плану Бармалея, утвержденному Министерством Хаоса”.
Он хлопнул крышкой ноутбука.
— Она что, следит за мной?! — выдохнул он, — или у нее микрофон под дверью? Камера в кофе?!
Минуту он сидел, глядя в стену, потом встал. Молча. В пижамных штанах и с бровями, на которых все еще был маркер (почему никто не сказал?). Через минуту он уже стучал в дверь напротив. Стучал так, будто требовал немедленного объяснения Конституции.
Аня открыла почти сразу. В футболке с надписью “Не трогай — перегружена” и с заплетенной наспех косой. В руке — кружка. На этот раз без кофе. Кажется, с супом.
— Ты в порядке? — спросила она, поднимая бровь, — или ты пришел объявить войну за Wi-Fi?
— Я читал, — он вскинул палец, — блог “Папа Хаос”.
— А-а-а… — Она откинулась на косяк двери и вдруг хмыкнула, — быстро ты меня рассекретил. Обычно мужчины дольше доходят, что они стали литературными персонажами.
— Ты издеваешься надо мной?
— Ну… не совсем. Я за тобой вдохновленно наблюдаю. Это разное.
— Ты выставляешь меня идиотом перед тысячами людей!
— Семьсот подписчиков. Из них двести — боты, сто — мои подруги, остальные — мамы в декрете. Они не осуждают, поверь. Они аплодируют стоя.
Он раздраженно провел рукой по волосам.
— Ты хоть понимаешь, как это звучит?
— Примерно как “папа с тремя детьми пытается выжить и при этом читать Бармалея голосом Ильи Варламова”?
— Я серьезно.
— И я тоже, — она вдруг развернулась и ушла внутрь, оставив дверь открытой, — заходи. У меня есть ромашковый чай и пряники, для успокоения мужского эго. Мои у бабушке.
Он стоял секунду, потом вошел, все еще нахмуренный.
Квартира Ани была неожиданно уютной: подушки на диване, пара растений, которые она, видимо, не успела убить, и стол, заваленный книгами и… бумажными фигурками. Среди них — макет “Папы Хаоса” из ложки и ватных дисков. Он узнал себя по мешкам под глазами.
— Считаешь это смешным?
— Нет, — она поставила перед ним чашку, — я считаю это терапевтическим.
— Для кого? Для тебя?
— Для всех, кто сейчас живет в режиме “пятиминутка тишины — уже праздник”. Послушай, я не пишу про тебя плохо. Я пишу про… нас всех. Тебя, меня, этих сумасшедших детей, которые одновременно бесят и делают жизнь настоящей.
Он вздохнул. Посмотрел на нее. На чашку. На ложку с глазами.
— А “Папа Хаос” — это я?
— Ну… Если ты хочешь, можешь быть “Генерал Пельмень”. У меня в черновиках есть такой персонаж. Он спас детей от нападения бешеной мультиварки.
Игорь вздрогнул. Это был он. Был тот день, тот мультиварочный день.
— Слушай, я… может, я перегнул. Просто неожиданно. Я думал, я контролирую ситуацию.
— Никто не контролирует трех детей, — сказала Аня, усаживаясь напротив, — даже Будда бы сдался. Я просто… добавляю этому немного юмора. Без зла.
Он снова посмотрел в кружку.
— А ты хорошо пишешь, — сказал он уже тише, — прямо видишь, как я выгляжу со стороны.
— Иногда, чтобы не сойти с ума, надо посмотреть на себя как на персонажа ситкома.
— Я теперь герой ситкома?
— Да, — она улыбнулась, — и зрители тебя любят.
Он кивнул. Медленно. Потом взял телефон и снова открыл блог. Пролистал до поста с заголовком: “Ода кастрюле и мужчинам, которые не сдались”. И… хмыкнул. Сначала тихо. Потом — громче. Через минуту они оба уже смеялись. Он даже не заметил, как напряжение ушло — где-то между фразой “ложка — это оружие” и “папа забыл, что у детей есть слух”.
Когда он вернулся к себе, дети все еще спали. На кухне тихо тикали часы. Он сел на диван, открыл ноутбук и снова кликнул на блог. Прочитал еще один пост. Потом другой.
Он все еще делал вид, что раздражен, но читал уже с интересом. И, пусть себе не признавался, с удовольствием.
После того как Игорь тайком прочитал все посты “Папы Хаоса”, а некоторые даже дважды, у него появилось странное чувство. Не злость, не смущение — а что-то вроде… сопричастности? Это было как смотреть на себя в кривое зеркало, которое почему-то показывает не только недостатки, но и силу, о которой сам не знал.
И вот, на волне этого внезапного душевного подъема, он решил: надо приготовить ужин. Сам. Без доставки, без макарон из сковородки, без молока с хлопьями на ужин. Настоящий, домашний, с рецептом.
Он ввел в поиске: “Ужин для детей быстро вкусно просто без яиц без мяса без опыта”. Попал на блог мамы-терапевта из Нидерландов. Выбрал то, что звучало достаточно безопасно: овощное рагу с “нотками прованса”. “Нотки прованса” сразу вызвали сомнения, но он решил проявить волю.
На кухне он разложил все, что было: морковку (уже с подозрениями на гибель), картошку (живая), лук (гордый и злобный), остатки кабачка, банку консервированной фасоли и замороженные брокколи. Вместо прованских трав — приправа “Курица по-домашнему”, найденная в холодильнике. Вино, требуемое в рецепте, он заменил остатками яблочного сока.
— Все, — сказал он себе, — как в кулинарном шоу, только без телевидения и бюджета.
Процесс пошел бодро: он резал, мешал, чеснок давил со злостью на менеджера проекта, забывшего про дедлайн. Кухня наполнилась запахом — не то чтобы заманчивым, но определенно сильным. Где-то между “пикником в автобусе” и “осенним костром в банке”.
Когда рагу закипело и подозрительно шипело, он даже почувствовал гордость. Редкое чувство. Почти экстаз. А потом зазвонил домофон.
— Пап, это Аня! — крикнул Дима, выглянув в окно, — и у нее… хлеб?
— И пирог, — добавила Ася, заглянув через плечо брата, — о, я чувствую запах! У нас наконец-то готовят?!
Саша пришел к выводу, что запах странный, но интересный, и принялся нюхать носки, чтобы проверить, не он ли причина.
Через минуту на кухне уже были все. Аня — с пирогом, хлебом и тем самым взглядом “Я ничего не говорю, но все понимаю”. Дети — с ожиданием чуда. Игорь — с половником, лицом победителя и рубашкой, испачканной чем-то желто-зеленым.
— Вау, у вас тут… — начала Аня.
— Ресторан уровня “почти Michelin”, — перебил он, — ужин для избранных. С овощами, витаминами и… кулинарным дерзновением.
— Ой, мы избранные! — закричал Саша и сел на табурет с выражением гурмана.
Рагу разлили по тарелкам. Игорь сел во главе стола, как будто только что выиграл “Мастер Шеф” и все замерли. Первые ложки зачерпнули с опаской. Жевание пошло медленно. Очень медленно.
— Мммм, необычно, — сказал Дима, — я бы назвал это… сюрпризом.
— Или загадкой, — добавила Ася дипломатично, — но в хорошем смысле!
Саша пытался поймать брокколи языком. Он единственный выглядел искренне счастливым.
Аня молча жевала. Потом кивнула. Потом достала телефон и что-то набрала, прикрыв экран рукой.
Игорь прищурился:
— Ты сейчас пишешь новый пост, да?
— Нет, — она сделала серьезное лицо, — я просто записываю, как НЕ надо использовать яблочный сок в соленых блюдах.
Он рассмеялся. И тут же увидел, как Ася прислонилась к Ане. Дима задал ей вопрос о том, как правильно сажать помидоры, а Саша подал ей ложку, сказав: “Это специально для тебя. Она с самым большим куском кабачка!”.
Все ели. Медленно, но ели. И — никто не жаловался, даже наоборот. Говорили, обсуждали день, спорили, кто из детей круче заклеил Сашу скотчем вчера. Аня, не моргнув, сказала, что все хороши, но Дима — стратег, Ася — художник, а Саша — кандидат в сумасшедшие профессора.
Игорь смотрел на них, на стол, на хлеб, на пирог, на тарелки, и впервые за долгое время не чувствовал, что все валится из рук. Было громко, немного криво. Еда — странная, но за этим столом было уютно.
— Слушайте, — сказал он вдруг, — а ведь, может, я не совсем профан. В смысле, я выжил три дня, и никто не отравился.
— Пока, — сухо добавила Аня, но с улыбкой.
— Мне кажется, я начинаю справляться, — произнес он тихо, почти себе, но Аня услышала.
— Это и есть магия, Хаос, — ответила она, — все думают, что родительство — это умение, а на самом деле — это адаптация. И много соли. Или сока. У кого как.
Он рассмеялся, а потом еще раз, и, кажется, чуть дольше, чем обычно, потому что внутри было то самое ощущение, которого давно не было: не паника, не выгорание, не попытка выглядеть “мужиком”. А… тепло, простое, живое, как макароны с кетчупом, когда тебе пять.
— Пап, — сказал Саша, жуя кабачок, — а можно ты завтра тоже сам приготовишь?
— Лучше нет, — одновременно сказали Ася, Дима и Аня.
— Но если только с рецептом и без яблочного сока, — добавила Аня и подмигнула.
Игорь вздохнул, но ему было хорошо. Слишком хорошо, чтобы спорить.
Он собрал тарелки, слыша за спиной, как Аня тихо смеется. Телефон все еще был у нее в руках.
Папа Хаос. День пятый. Готовит ужин. Впервые еда не стала оружием. Мы приближаемся к цивилизации. — так, возможно, начался ее новый пост. А он — только улыбался.
После ужина с рагу “по мотивам Прованса”, пирогом и смехом, в квартире снова воцарилась тишина. Дети разбрелись по кроватям, Аня ушла к себе, Игорь убрал посуду, на удивление легко, и даже поймал себя на мысли, что все не так уж плохо.
Он впервые за долгое время позволил себе лечь на диван без чувства вины. Не потому, что сделал все идеально, а потому что хотя бы пытался. Хоть немного, по-человечески.
Он задремал под слабый гул холодильника, но не прошло и часа, как его разбудил странный, жалобный звук. Где-то из комнаты Саши.
— Пааап…
Игорь вскочил.
Саша сидел, укутанный в одеяло, с покрасневшими глазами и пылающими щеками. Губы дрожали, нос блестел, взгляд — тусклый.
— Мне… холодно, и… жарко…
Отец поднес ладонь ко лбу мальчика — и отдернул руку. Лоб буквально горел.
— Так. Спокойно. Сейчас, градусник…
Он метнулся в аптечку, достал электронный термометр. Включил. Пик. Пик. Тишина.
Молчание. Затем на дисплее замигало: low battery.
— Ладно. Интернет.
Он бросился к ноутбуку — чтобы хотя бы понять, что делать при температуре у ребенка.
Но на экране — “нет подключения”. Как на зло, как в дурном сне.
Он выругался. Громко. Потом испугался, что разбудит остальных, потом снова глянул на Сашу — и впервые за эти дни почувствовал настоящую панику.
— Я не знаю, что делать. Я…, я не знаю, — пробормотал он, чувствуя, как внутри все сжимается. Как в груди поднимается что-то знакомое — не страх, нет. Ощущение полной беспомощности. Он постучал в батарею три раза, держа Сашу на руках и крутясь по квартире, как в клетке. Пульс бился в висках.
И тут — звонок в дверь. Он рванул открыть, даже не глядя в глазок. На пороге стояла Аня. В спортивных штанах, с растрепанными волосами и… с термосом в одной руке, аптечкой — в другой.
— Добро пожаловать в реальность, — сказала она.
— Откуда ты…?
— Ты орешь как минимум на два этажа вверх, еще и по батареям лупишь, разбудим пол дома. У тебя весь подъезд диагностировал панику. Дай сюда ребенка.
Он молча отдал Сашу. Аня уверенно усадила мальчика, приложила прохладную салфетку ко лбу, сунула под язык свой градусник, и только потом взглянула на Игоря:
— Дыши.
Он кивнул. Не дышал. Не мог.
Она дала Саше теплый компот из термоса, и шептала что-то — спокойно, без лишних слов. Через двадцать минут температура начала спадать. Через сорок — Саша задремал, а Игорь все еще стоял у стены, как будто не имел права сесть.
Когда все успокоилось, и Аня тихо вышла на кухню, он пошел за ней. Не думая. Просто пошел.
Она стояла у раковины, наливала воду в чашку. В маленькой кухне было тепло от чайника и пахло мятой.
— Я… — Он замялся, — спасибо. Я бы… не справился.
Она обернулась. Взгляд мягкий, спокойный.
— Ты справился. Просто не сразу.
Он сел за стол. Уперся локтями в дерево, сцепил руки.
— Я реально думал, что у меня все под контролем, а потом… это. И все. Я — ноль. Просто… ноль.
Аня села напротив. Держала чашку двумя руками.
— Это нормально. Нас всех накрывает. Особенно, когда ребенок болеет. Особенно, когда ты один.
— Я не хотел быть один, — пробормотал он, — просто… думал, что обязан все вытянуть. Сам.
Если позову на помощь — значит, я не справляюсь. Значит, плохой отец. Он впервые это произнес вслух, без защиты, без маски.
Аня чуть улыбнулась, но не снисходительно — скорее… по-человечески.
— Я тоже думала, что не справлюсь, когда осталась одна с двумя. Сначала — шок. Потом — постоянный страх, а потом… просто дни, где ты живешь не потому что хочешь, а потому что надо. Потому что у тебя дети. И они— твоя точка опоры. Даже если тебе самому плохо.
Она замолчала. Смотрела в чай, будто там можно было прочитать что-то важное.
— А потом, — продолжила она, — ты вдруг понимаешь, что проснулась и не плачешь. Или что заснула и не кричал никто. И в этот момент — как будто появляется сила. Самая настоящая, не супергеройская, а родительская.
Игорь слушал. Глотал каждое слово, будто воду после бега.
— Я боюсь, что дети запомнят меня… не тем, кем я хочу быть, — сказал он, — Запомнят, как я психовал, забывал, не понимал, как варить кашу.
— Они запомнят, как ты был рядом, — тихо сказала она, — даже когда боялся. Даже когда не знал, что делать. Они не идеальных запоминают, а — настоящих.
Он опустил голову. Руки дрожали. Не от усталости. От того, как больно это было.
Аня положила руку на его. Легко. Не как совет, не как жалость. Просто как присутствие.
— Спасибо, — прошептал он.
— Не за что. Мы тут все с одной планеты. Планеты “пытаюсь как могу”.
На кухне было тихо. Чайник булькал остатками пара. Их ладони все еще лежали рядом. Он не убирал, она — тоже, два человека, вздохнули вместе. Маленький остров тишины. Без ролей, без обязанностей. Игорь поднял глаза. Впервые за много месяцев — с благодарностью. Не только к ней, но и к себе.
— Ань… если ты когда-нибудь… устанешь быть одна… знай, я тут. Рядом. Просто… тут.
Она кивнула молча, но это было больше, чем согласие. Это было: я тоже тут. И в эту ночь никто не был один.
Утро не предвещало катастроф. Что само по себе было тревожно.
Игорь проснулся не от крика, не от хлопка двери и даже не от того, что кто-то тыкал ему в нос пластилином. Он проснулся сам, в восемь утра, от тишины, и легкого запаха тоста. Он приподнялся, прислушался. Где-то на кухне что-то шуршало.
— Папа! — позвал Саша, — мы сделали тебе завтрак! Только не подходи, пока не разминируем микроволновку!
В другой день это бы повергло его в панику, но сегодня — нет. Сегодня он просто надел халат и пошел на запах. На кухне дети сидели в ряд: Дима с бутербродом, Ася с чашкой какао и Саша — с выражением полного счастья. На столе лежали тосты, почти не подгоревшие. Сверху — “Доброе утро, папа!” выложено кетчупом.
— Это… — он осекся, — это очень мило. И неожиданно.
— Мы решили, что раз ты вчера не психовал ни разу, ты заслужил праздник, — сказал Дима с деловитым видом.
— Я не психовал? — удивился Игорь.
— Ну, только когда Саша уронил аквариум. Но это уже статистическая погрешность, — вставила Ася.
Он рассмеялся. Честно, открыто. Даже не потому что весело — просто внутри вдруг стало легко.
Днем все шло по какому-то нелепо гладкому сценарию. Зубы были почищены без истерик. Даже без шантажа. Одежда выбрана самостоятельно и без баталий на тему “пижама — это тоже одежда”. Обед приготовили все вместе — макароны с сосисками в форме осьминогов. Саша чуть не съел сырой, но вовремя был перехвачен. А после — началась уборка. Добровольная.
— Это как? — шепнул Игорь, наблюдая, как Ася протирает пыль, а Дима сам пылесосит.
— Мы играем, что к нам приедет комиссия по чистоте, — сказал Саша, — если они найдут крошку — мы все становимся пылью.
— Кто придумал?
— Аня. Она сказала, что это работает с восьми лет. Мне подходит!
Игорь посмотрел в окно. За окном — июнь. Солнце клочками, но теплое. И было то странное, редкое ощущение, когда все вдруг на своем месте. Даже кошка, проходя мимо, не вылила вазу. Хотя, возможно, это была не кошка. Они вообще не заводили кошку.
Вечером в дверь позвонили. Один раз, коротко.
Аня стояла на пороге с миской попкорна и фонариками на прищепках.
— Сегодня, кажется, можно не спасать, а просто посмотреть кино?
— У нас тут прямо… тишина и порядок, — гордо произнес Игорь, — хотел уже вызывать проверяющих из ООН.
— Ну, тогда я — наблюдатель от Швейцарии.
Дети моментально подхватили идею.
— Мы строим кинотеатр! С простыней и табуретками! Папа разрешил!
— Ну, я не так чтобы разрешил… — начал Игорь, но махнул рукой, — ладно. Раз уж день идет по чуду.
Они протянули веревку от шкафа до шкафа, повесили простыню. Саша нарисовал на ней логотип вымышленной киностудии: “Хаос Фильм”. Ася включила проектор на телефоне, Дима отвечал за монтаж сидений из подушек. Аня заняла место сбоку. Не в роли командира, не спасателя, просто гостья. С кружкой лимонада и пледом.
— Что смотрим? — спросил Игорь.
— Мультик. Старый. “Каникулы Бонифация”.
— Классика, — кивнула Аня, — про отпуск, который оказался совсем не отдыхом.
Они смотрели втроем, дети дремали рядом. Саша прижался к Игорю, уткнулся в плечо. Ася подложила руку под голову Ане. Дима даже не спорил с концовкой. Фонарики светили из банок, попкорн хрустел под пледом. Было ощущение, будто весь дом — это один большой кинотеатр под облаками. И мир за стенами вдруг не имел значения.
Игорь сидел, улыбался. Но не из вежливости — по-настоящему. Он не думал, как выглядит со стороны. Не проверял себя, не сравнивал, он просто был. И впервые — счастлив не от того, что что-то удалось, а от того, что ничего не сломалось.
Он посмотрел на Аню. Она поймала взгляд, приподняла бровь:
— Что?
— Ничего. Просто… спасибо, что зашла. Без аптечки.
— Я теперь иногда прихожу как человек, а не скорая помощь.
— Ты в любом виде — в тему.
Она улыбнулась, но ничего не ответила.
Позже, когда все разбрелись по комнатам, он остался на кухне. Впервые за долгое время — не потому, что надо помыть посуду, а просто, чтобы посидеть. В голове звенело: не усталость, а покой.
Он открыл ноутбук. Не думая, просто открыл вкладку с блогом: “Мой папа Хаос” — последняя запись: “Сегодня Хаос не случился. Посуду мыли втроем, пылесос не заклинило, никто не пытался кормить крота пельменями. Возможно, Вселенная готовит ловушку. Но пока мы ее переигрываем”.
Он усмехнулся. Прокрутил вниз. Там — комментарии. В основном от мам, переживающих похожие бури. И впервые, не думая и не взвешивая, Игорь набрал:
“Спасибо, что написала. Я все это читал, иногда злился, но теперь понимаю — ты просто наблюдала. И помогала. В том числе тем, что смеялась. Это, наверное, лучшее, что можно сделать, когда всё горит. Спасибо, теплая ведьма. И прости, что не сразу понял”.
А через час, проходя мимо окна, он увидел, как у соседнего окна мигает экран. Аня сидела на подоконнике, с той же кружкой, в том же халате с кактусами. И… улыбалась, но не ответила. И это было правильно.
Некоторые вещи — лучше оставить просто так, просто светящимися, как фонарики в детском кинотеатре.
Утро началось с шоколадного торта. Не потому что праздник, а потому что Саша заявил:
— Сегодня мама возвращается, значит, это как Новый год. Только без елки. И с мамой.
Игорь попытался объяснить, что шоколад с утра — не лучшая идея. Но дети уже шептались, резали клубнику и спорили, стоит ли посыпать сверху кукурузными хлопьями.
Он вздохнул. Потом достал из шкафа тарелки и решил: сегодня — пусть. Один день можно. Даже нужно.
Они ждали ее у подъезда, как в старом кино — все втроем, с шариками и картонной вывеской: “Добро пожаловать домой, мама!”. Саша держал свой рисунок, где, с его слов, все нарисованы честно. То есть, у Игоря была огромная кружка кофе и уставшие глаза, у Ани — волшебная палочка, из столовой вилки, а крот в углу ел морковку.
Машина приехала без опоздания. Наталья вышла — уставшая, но красивая, в очках и с дорожной сумкой. Увидела детей и вдруг засмеялась так, как не смеялась, кажется, давно:
— Боже, вы что, устроили встречу как в кино?
— Это папа разрешил, — гордо сказал Дима, — и даже не ворчал!
Саша бросился ей на шею, Ася — за руку. Обнимались все сразу. Было шумно, но не нервно, радостно, но не навязчиво. Она стояла среди них, гладила по головам и шептала:
—Скучала… скучала… очень скучала…
Игорь держался в стороне. Не потому что не хотел — а потому что не знал, куда себя деть. Он вдруг понял, что все утро напряжен: все проверял глазами — чисто ли, все ли работает, где дырка в носке у Саши, не растрепаны ли волосы у Аси.
Он ждал: сейчас она поднимется, осмотрит квартиру и скажет: “Ага, я же говорила — без меня все развалится”.
Но она поднялась… и ничего такого не сказала.
Квартира встречала аккуратным беспорядком. Тем самым, который не от лени, а от жизни. Детские тапочки вразброс, плед сброшен на диван, пара стаканов в раковине. Но в воздухе — никакого запаха паники. Только ваниль и кофе.
Она сняла кардиган, огляделась.
— А вы тут… справлялись, что ли?
— Ну… — начал Игорь, — в какой-то момент, да.
— Дети живы, квартира цела, и даже яичница не приклеилась к потолку?
— Было близко. Но нет.
Она засмеялась. Присела на корточки рядом с Сашей:
— А ты что рисовал?
Он развернул лист:
— Это папа. Это тетя Аня, а это — как мы спасали день. Мы были как супергерои, только без плащей.
Она внимательно рассмотрела рисунок. Улыбнулась. Но не той улыбкой, что “ну молодец, рисуй дальше”, а по-настоящему — с благодарностью.
— Папа был супергероем, да?
Саша кивнул:
— И тетя Аня тоже. Она приходила с кофе, и аптечкой, и фонариками.
Игорь смутился. Ждал какой-то реакции, подкола, неловкости, но ее не было. Только легкое:
— Ну, тогда, похоже, я кое-что пропустила.
Сбор вещей прошел удивительно спокойно. Они складывали в рюкзаки мелкие игрушки, проверяли, не забыли ли зубные щетки и наушники. Дима даже сам запихнул в сумку книжку, которую поначалу ругал. Ася взяла коробочку с «кротом» — уже без крота, но с бумажным сердечком. Перед выходом Саша подошел к Игорю и серьезно сказал:
— Мы уезжаем, но это не значит, что навсегда. Мы будем приезжать. И ты нам будешь жарить картошку.
— Обещаешь? — спросил Игорь.
— Обещаю. А еще будем кино с простыней. Только, может, без брокколи в попкорне.
— Это был эксперимент, — пробормотал Игорь.
— Провальный, но веселый, — подытожил Саша и обнял его.
Когда они вышли на улицу, машина уже ждала. Дети загрузили рюкзаки, обняли Аню — она пришла проводить. Дима прошептал ей: “Вы — почти как секретный агент. Только с плюшками”. Ася подарила ей свою резинку с блестками.
Игорь провожал взглядом, как дверь машины закрывается. Наташа махнула ему — не напряженно, не отчужденно, просто тепло. Он кивнул. И не стал притворяться, что не грустит.
Дома стало тихо. Настолько, что даже холодильник казался громким. Игорь прошел по комнатам — машинально. Поднял с пола один носок, наткнулся на обертку от мороженого, которую никто не спрятал, и улыбнулся. Прошел на кухню, налил себе воды, посмотрел в окно. И там — напротив, в соседнем. Аня. В домашней футболке, волосы в пучке, с кружкой. Она махнула рукой спокойно, улыбаясь, не как гость, не как спаситель, просто — как своя.
Игорь задержался у окна. Поднял руку в ответ, он не крикнул “Зайдешь?”, не спросил: “Когда увидимся?” Не начал обсуждать завтра, он просто знал. Зайди, когда надо, когда захочет. Когда будет смысл.
И, наверное, это и была та точка, где не надо ничего говорить. Потому что все уже есть.
Иногда все начинается с провала. С неловкости, с усталости, от недосыпа и каши, которая приклеена к потолку. С крика, который вырвался слишком резко, и объятий, которые пришли чуть позже, чем надо. С растерянности, от которой не спасают советы из интернета. С одиночества посреди толпы игрушек и разбросанных носков.А потом — медленно, почти незаметно — все сдвигается.
Кто-то приходит с кружкой кофе. Кто-то не смеется, когда ты паникуешь. Кто-то говорит: “Ты справляешься”, даже когда ты сам в это не веришь.
И однажды наступает утро, когда зубы почистили без напоминаний, завтрак не пригорел, и никто не кричал. Когда смех звучит не как истерика, а как музыка. Когда руки не опускаются — потому что их кто-то держит.
Семья — это не про идеал. Это про попытки. Про то, чтобы снова встать после сорока восьми провалов. Про союз на время или навсегда. Про то, чтобы быть рядом. Иногда — просто в соседнем окне.
Провалы, оказывается, не мешают близости. Они ее строят. Из них вырастают крепкие связи, запах теплого хлеба, ночные разговоры на кухне и простыни, натянутые вместо экрана. И все это — не план, не сценарий, а просто — жизнь.
Теплая. Настоящая.
