– Тань, а где твоя дочка в последнее время потерялась? Вот уже с месяц её не видно, – с намеком споросила Люда, перегораживая путь соседке.
Татьяна резко остановилась, будто натолкнулась на невидимую преграду. Она обернулась, и в её взгляде мгновенно вспыхнуло раздражение. Казалось, вопрос застал её врасплох – она явно не была готова к разговору.
– А тебе‑то какая разница? – бросила она резко, пытаясь обойти Люду и направиться к подъезду.
Но Люда не собиралась так просто отступать. Она шагнула в сторону, загородив проход, и твёрдо встала на пути соседки. В её глазах читалась решимость: она не уйдёт, пока не получит ответы.
– Пропустишь? – недовольно процедила Татьяна, стараясь сохранить внешнее спокойствие, хотя в голосе уже проскальзывали нервные нотки.
Люда словно не услышала вопроса. Она продолжала, будто разговаривала сама с собой, но при этом не сводила взгляда с Татьяны:
– Лизка обещала подтянуть моего Никитку по математике, а сама трубку не берёт. Я ей звоню, а она не отвечает. Ну так где она?
Татьяна тяжело вздохнула. Она понимала: просто так от соседки не отделаться. Люда известна во дворе своим упорством – если что‑то взбредёт ей в голову, она будет допытываться до последнего. К тому же Татьяна хорошо знала: любые резкие слова или попытки уйти от ответа только подогреют интерес соседей. А ей меньше всего хотелось, чтобы по двору поползли слухи о её семье.
В этот момент она краем глаза заметила, что к ним спешит ещё одна соседка – Марина. Та шла быстрым шагом, чуть приподняв брови, а в её глазах горел неподдельный интерес. Ясно же, она тоже хочет узнать, что происходит. Татьяна мысленно чертыхнулась – ещё пара минут, и вокруг них соберётся целая толпа любопытных.
Решив поскорее закончить разговор, она коротко бросила:
– У отца. Она какое‑то время поживёт у него, поступать она собирается в том городе.
Сделав паузу, чтобы убедиться, что Люда всё услышала, она добавила с явным раздражением:
– Ещё вопросы есть? Если нет, пропусти, пожалуйста, я очень тороплюсь. Мне ещё ужин готовить, а время уже много.
– Да‑да, конечно, только сначала ответь, что тому парню теперь будет? Посадят? – без предисловий выпалила она, глядя на Татьяну с нескрываемым любопытством.
Татьяна резко остановилась, чувствуя, как внутри поднимается волна раздражения. “Ну почему она вышла именно сейчас? – пронеслось у неё в голове. – Почему не на десять минут позже? Я бы уже была дома…” Она с трудом сдержала вздох и, едва разжимая губы, прошипела:
– Какому ещё парню?
Люда всплеснула руками, словно удивляясь наивности соседки.
– Ну ты дурочкой‑то не прикидывайся! – в её голосе звучало искреннее возмущение. – О парне твоей старшей дочери. Как его там… Гоша, вроде. Не ты ли тут орала, что обязательно его посадишь? Он же Лизке руку сломал, да?
– Да с чего вы это взяли? – её голос звучал твёрдо, хотя внутри всё дрожало. – Он её просто случайно толкнул, вот и всё.
Люда приподняла бровь, скептически глядя на соседку. Этот взгляд заставил Татьяну почувствовать себя загнанной в угол. Она поспешила добавить, вкладывая в слова всю убедительность, на которую была способна:
– Случайно! И Лиза всего лишь ударилась, никакого перелома и близко не было!
В голосе Татьяны звучала настойчивость – она отчаянно пыталась донести до собеседницы, что никакой трагедии не случилось. Но по выражению лица Люды было ясно: та не слишком верит в эту версию.
– Ну, да, конечно, – ехидно пропела Люда, прищурившись. – Я своими ушами слышала, что ты кричала. И лично видела, как ты на того пьяного парня кидалась, угрожая полицией.
Татьяна замерла. Внутри всё сжалось – она помнила тот день, помнила свой крик, свою ярость, когда увидела Лизу с опухшей рукой. Но сейчас… сейчас ей хотелось только одного – уйти, закрыть за собой дверь и не слышать этих вопросов.
– А знаешь, что я ещё видела? – Люда подалась вперёд, глаза её блестели от возбуждения. – Как некто передавал тебе весьма пухлый конверт. И сразу же после этого ты перестала бегать и причитать, что твою кровиночку избили.
Татьяна почувствовала, как кровь прилила к лицу. Она сжала пальцы в кулаки, стараясь сдержать гнев.
– Хватит выдумывать! – её голос дрогнул, но она тут же взяла себя в руки. – По‑твоему, я родную дочь на деньги променяла?
Люда лишь усмехнулась, покачав головой.
– А на какие деньги ты купила своему новому муженьку машину, а? – она не отступала, явно наслаждаясь тем, как Татьяна теряет самообладание. О, как же мне хочется вывести эту даму на чистую воду! Дочь со сложным переломом в больнице, а она говорит, что это был просто лёгкий удар? – Вы оба не работаете, сидите целыми днями в квартире, в потолок плюёте.
Слова били точно в цель. Татьяна почувствовала, как внутри поднимается горячая волна обиды и злости. Она знала: Люда ждёт реакции, ждёт, когда она сорвётся, начнёт оправдываться, кричать. Но именно этого Татьяна не могла себе позволить – не здесь, не перед всеми этими любопытными взглядами, которые, она чувствовала, уже следили за ними из окон и с лавочек.
– Отстань! – резко бросила она, голос звучал твёрдо, почти холодно. – Это не твоё дело!
И, не дожидаясь ответа, Татьяна довольно сильно толкнула соседку в плечо, освобождая себе путь к подъезду. Движение вышло резким, почти грубым, но ей было уже всё равно.
– Вот ведь настырная! – мысленно выругалась она, шагая к двери. – Прицепилась хуже репейника! Всё ей знать необходимо!
Она торопливо достала ключи, руки слегка дрожали. За спиной слышались приглушённые слова Люды, но Татьяна не стала оборачиваться. Ей хотелось только одного – закрыть за собой дверь, спрятаться от этих взглядов, от этих слов, от всего этого назойливого любопытства, которое, казалось, пропитало весь двор…
*********************
Люда стояла у подъезда, всё ещё возбуждённая после разговора с Татьяной. Она нервно поправила шарф, хотя на улице было совсем не холодно – просто не могла устоять на месте. В голове крутились мысли о Лизе, о той страшной истории, которую она видела своими глазами. Не сдержавшись, она вслух произнесла:
– И эта женщина зовёт себя матерью? – Люда недовольно покачала головой, взгляд её был полон негодования. – Бедная Лиза! Столько пережить пришлось… А тут ещё и самый родной человек предал…
В этот момент к ней подошла Анна – соседка с верхнего этажа, которая, видимо, наблюдала за разговором из окна, а теперь решила вмешаться. Она слегка запыхалась, будто торопилась успеть к развязке, и с недоумением посмотрела на Люду.
– А откуда ты всё это знаешь? Почему не веришь Таньке? – спросила она, слегка приподняв брови. – Вроде бы она говорит весьма убедительно. А то, что она там кричала… Мало ли что можно сказать на эмоциях? Может, просто слишком испугалась за дочь, вот и преувеличила всё…
Люда резко повернулась к Анне, в её глазах вспыхнул огонь. Она не могла сдержать эмоций – слишком живо перед ней вставало то, что она видела собственными глазами.
– Потому что я видела Лизу, – с нескрываемой злостью произнесла она, голос её дрожал от возмущения. – Видела, в каком она состоянии! Ты хоть понимаешь, что с ней произошло? Девочка занималась музыкой, на скрипке играла так, что можно было заслушаться! Ей прочили прекрасное будущее, учителя говорили – талант, редкий дар! А теперь… – Люда запнулась, сглотнула комок в горле, – теперь она больше никогда не сможет взять в руки смычок. Никогда!
Она сделала паузу, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами, а потом продолжила, уже тише, но с той же горечью:
– И всё из‑за чего? Из‑за того, что она своей репетицией помешала спать хахалю сестры! Представляешь? Играла вечером, как обычно, а этот тип вломился в комнату, начал орать, что ему спать надо. А когда Лиза попыталась его успокоить, он толкнул её. Она упала, ударилась рукой о край стола… Всё, конец карьере. А мать… – Люда снова покачала головой, – мать вместо того, чтобы защитить дочь, взяла деньги от этого человека и замолчала. Как будто ничего и не было!
Анна слушала, широко раскрыв глаза. Она явно не ожидала такого развёрнутого рассказа. Её лицо постепенно менялось – сначала было скептическое, потом задумчивое, а теперь на нём читалось искреннее сочувствие.
– Да уж… – тихо произнесла она, опустив взгляд. – Вот это история… Никогда бы не подумала, что такое может случиться.
Люда лишь горько усмехнулась. Она знала, что теперь уже ничего не исправить. Но молчать, делать вид, что всё в порядке, она просто не могла.
В полутёмном больничном коридоре царила тягостная тишина, нарушаемая лишь редким эхом шагов по линолеуму и приглушённым гулом из соседних отделений. На жёсткой металлической скамейке у окна сидела Лиза – сгорбившись, будто пытаясь спрятаться от всего мира. Её лицо было бледным, почти прозрачным в тусклом свете ламп, а глаза, покрасневшие от слёз, смотрели куда‑то в пустоту.
Она машинально теребила край больничного халата, пальцы дрожали. Голос, когда она наконец заговорила, был таким тихим, что его почти заглушал шум вентиляции:
– Он пьяный был… – Лиза запнулась, сглотнула ком в горле. – Да и Женька тоже. Я даже не думала, что всё так обернётся. Я ведь каждый день в это время репетирую, никогда проблем не было! В комнате прекрасная звукоизоляция…
Её губы дрогнули в горькой усмешке – то ли над собой, то ли над той нелепой ситуацией, которая обернулась настоящей трагедией. Она снова замолчала, словно заново переживая тот вечер, а потом продолжила, уже чуть громче, но всё так же прерывисто:
– А он… сначала мою скрипку разбил. Просто взял и швырнул её об пол. Я даже не успела отреагировать – только услышала этот треск, этот ужасный звук, когда дерево ломается… А потом… Потом он толкнул меня. Я упала, рука ударилась обо что‑то острое… И стало так больно…
Лиза зажмурилась, будто пытаясь прогнать воспоминание. Её пальцы сжались в кулаки, а плечи задрожали – она изо всех сил сдерживала рыдания. Перед глазами снова встала картина: её скрипка, та самая, с которой она не расставалась с семи лет, лежит на полу в осколках, а рядом – её собственные руки, покрытые кровью.
Она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и тихо добавила:
– Я даже не поняла сразу, что сломала руку. Сначала была только эта жуткая боль, а потом всё как в тумане…
В коридоре по‑прежнему было тихо. Где‑то вдалеке слышался приглушённый разговор врачей, но здесь, у окна, время будто остановилось. Лиза снова уставилась в пустоту, а её пальцы всё продолжали нервно теребить край халата, словно пытаясь найти в этом движении хоть какое‑то утешение.
– Танька просто молча взяла деньги! – повторила Люда, повышая голос. – Представляете? Ни слова не сказала, ни в чём не обвинила, просто взяла конверт и всё! И после этого – будто бы ничего не произошло!
Она сделала паузу, оглядывая слушательниц, словно проверяя, до конца ли они осознают всю нелепость ситуации. Марина ахнула, прижав руку к груди, а Ольга только покачала головой, нахмурившись.
– Как так можно? – тихо произнесла Марина. – Это же её родная дочь!
– Вот именно! – подхватила Люда. – А ведь Лиза в больнице лежала с переломом! И не просто переломом – врачи сказали, что рука полностью не восстановиться. А мать… Мать даже не пришла в тот день! Только через два дня заявилась, да и то – не к дочери, а к тому мужчине, который всё это устроил. И вот там-то всё и случилось: он ей деньги дал, она их взяла – и будто бы инцидент исчерпан.
Женщины переглянулись. Кто‑то неодобрительно цокнул языком, кто‑то тихо вздохнул.
– А врач, слава богу, сообразил, – продолжила Люда, немного понизив голос, но всё ещё с явным облегчением в тоне. – Позвонил Лизкиному отцу. Тот, кстати, давно с семьёй не живёт – развелись они года три назад. Но мужик-то нормальный оказался. Примчался буквально через пару часов после звонка. Я сама видела: влетел в больницу как ураган, бледный, глаза горят. Сразу к дочери пошёл, а потом с врачами разговаривал – строго, деловито, всё выяснял.
Ольга задумчиво провела рукой по волосам.
– Ну хоть кто‑то о девочке позаботился…
– Вот именно! – энергично кивнула Люда. – Сейчас Лиза с ним, проходит реабилитацию. Он за ней ухаживает, каждый день приезжает, следит за лечением. Даже нашёл какого‑то специалиста по лечебной физкультуре, чтобы руку разрабатывали как надо. Говорит, что постарается сделать всё, чтобы она снова могла играть. Хоть и не на скрипке, так на чём‑то другом.
Марина вздохнула.
– Бедная девочка… Такая талантливая была. Помню, как она во дворе играла – заслушаться можно было.
– Да, – тихо согласилась Люда. – Но главное, что сейчас она не одна. Отец её не бросил, не отмахнулся, как мать… Он всерьёз решил ей помочь. И это, наверное, самое важное сейчас.
Артур стоял у окна больничной палаты, сжимая и разжимая кулаки. Его взгляд то и дело возвращался к дочери, сидевшей на кровати с абсолютно пустым выражением лица. Лиза даже не заметила, что он вошёл – она просто смотрела в одну точку, словно мир вокруг перестал для неё существовать.
В груди Артура бушевала ярость – холодная, тяжёлая, от которой сжимались зубы и дрожали пальцы. Он вспоминал, как ещё полгода назад Лиза с горящими глазами рассказывала о своих мечтах: выступить на международном конкурсе, играть в симфоническом оркестре, гастролировать по миру. Скрипка была её жизнью, её дыханием. А теперь… теперь всё рухнуло в один миг.
Он тихо подошёл к кровати, осторожно присел рядом.
– Лизонька, – голос его дрогнул, но он тут же взял себя в руки. – Как ты себя чувствуешь?
Девочка медленно повернула голову, взглянула на отца, но в её глазах не было ни радости от встречи, ни вообще каких‑либо эмоций.
– Нормально, – прошептала она безжизненно. – Рука болит.
Артур с трудом сдержал вздох. Он видел, как она старается быть сильной, как пытается не показывать, насколько ей тяжело. Но он-то знал правду!
– Мы со всем разберёмся, – твёрдо сказал он, беря её ладонь в свои руки. – Я обещаю.
Лиза едва заметно кивнула, но Артур понял – она не верит. И это ранило его сильнее всего.
Следующие несколько дней он не сидел на месте. Встречи с врачами, консультации с лучшими специалистами по реабилитации, бесконечные звонки адвокатам – он делал всё, чтобы обеспечить дочери максимальную поддержку. И главное – чтобы она оказалась в безопасном месте, подальше от той квартиры, от тех людей, от воспоминаний, которые каждый день терзали её душу.
Когда суд вынес решение о временном определении места жительства Лизы с отцом, Артур почувствовал, как в груди разжимается тугой узел. Наконец‑то он сможет дать ей то, чего она заслуживает: покой, заботу и шанс на новую жизнь.
В день переезда он лично собрал все её вещи – аккуратно сложил любимые книги, бережно упаковал фотографии, даже взял её старый плюшевый мишку, которого она давно не брала в руки, но который, как он знал, был для неё чем‑то вроде талисмана.
– Мы едем домой, – сказал он, помогая Лизе сесть в машину. – Там тихо, спокойно. Ты сможешь отдыхать, лечиться, а я буду рядом.
Девочка молча кивнула, глядя в окно. Но Артур заметил, как её пальцы слегка сжались на краю сидения– первый за долгое время признак того, что она хоть как‑то реагирует на происходящее.
По дороге он думал о том парне, который сломал не только руку его дочери, но и её мечты. В голове крутились слова, которые он скажет ему при встрече, планы, как добиться справедливости. Нет, Артур не собирался спускать это с рук. Он знал – за всё придётся ответить. И не только перед законом, но и перед ним, перед отцом, который готов на всё, чтобы защитить своего ребёнка!
В новом доме он сразу же оборудовал для Лизы светлую комнату с большими окнами, поставил удобное кресло у подоконника, где она могла сидеть и смотреть на расположенный неподалеку парк. Нашёл лучшего реабилитолога, договорился с психологом, который умел находить подход к подросткам. Каждый день он следил за её прогрессом, отмечал малейшие улучшения – как она начала больше разговаривать, как однажды взяла в руки карандаш и нарисовала что‑то на листке бумаги.
И хотя впереди было ещё много трудностей, Артур твёрдо знал: он сделает всё возможное, чтобы его дочь снова научилась улыбаться. Чтобы в её глазах снова зажёгся тот огонь, который когда‑то освещал весь их дом.
Уже под конец беседы, когда женщины начали понемногу расходиться, одна из них – невысокая, в тёплом вязаном кардигане – добавила, словно бы между прочим:
– Я только вчера с Артуром общалась. Он сказал, что Таня тоже своё получит.
Её слова повисли в воздухе. Все на мгновение замерли, а потом разом обернулись к ней, ожидая пояснений. Женщина чуть пожала плечами, будто сама не до конца верила в то, что говорит:
– Говорит, Татьяна сейчас паникует. Вроде бы поняла, что так просто всё не закончится, что придётся отвечать за своё поведение. Артур намекнул, что есть люди, которые не позволят ей просто отмахнуться от ситуации.
На лицах соседок отразилось смешанное чувство – кто‑то испытал злорадство, кто‑то искреннее удивление, а кто‑то и сочувствие, хоть и слабое. Разговор постепенно сошёл на нет: женщины переглянулись, обменялись короткими фразами и начали расходиться.
Люда направилась к своей квартире. Она шла медленно, погружённая в мысли. В голове снова и снова всплывали образы: Лиза в больничной палате, бледная и тихая; Татьяна, равнодушно принимающая конверт; отец Лизы, решительный и собранный. Люда вздохнула. Ей хотелось верить, что справедливость всё‑таки восторжествует, что Лиза получит ту поддержку, которой заслуживает, а её мать наконец осознает, что натворила.
Тем временем Анна, едва распрощавшись с соседками, почти бегом направилась к лавочке у детской площадки, где уже сидели её подруги. Глаза её горели от нетерпения – ей не терпелось поделиться свежими новостями. Она опустилась на скамейку, шумно выдохнула и начала рассказывать, не дожидаясь вопросов:
– Девочки, вы не представляете, что я сейчас узнала! Оказывается, Татьяна буквально “продала” здоровье своей дочери…
Подружки тут же оживились, подались вперёд, ловя каждое слово. Анна говорила быстро, с жаром, добавляя детали, которые, возможно, слегка преувеличивала, но делала это не со зла – просто ей было важно донести до подруг всю глубину ситуации.
Через час‑другой почти все жильцы дома уже знали о том, что Татьяна совершила один из самых отвратительных поступков, что только можно представить. Слухи распространялись по подъездам, перетекали из квартиры в квартиру, обрастали новыми подробностями. Кто‑то сочувствовал Лизе, кто‑то осуждал Татьяну, а кто‑то просто слушал, качал головой и думал о том, как хрупка бывает семейная связь, и как легко её разрушить одним неверным шагом.
А в это время Татьяна сидела у себя в квартире, глядя в окно на темнеющий двор. Она и вправду нервничала – чувствовала, как земля уходит из‑под ног, как вокруг сгущается атмосфера неодобрения. Она пыталась убедить себя, что поступила правильно, что деньги были нужны, что всё это – просто временные трудности. Но где‑то внутри, в самой глубине души, она понимала: цена, которую она заплатит будет слишком высока…
