Виктор? Это ты? Мамочки…
В этом худом старике, который уже и головы не поднимал, невозможно было узнать Виктора. Виктора Ивановича. Мужчина лежал в своей шестиместной палате, куда свозили таких, как он, тех, для кого это билет в один конец, и улыбался одними уголками губ, когда Юля произнесла его имя.
— Юля? Ты мне снишься? Или я уже на том свете?
Юля бы тоже не поверила, что это он, если бы не увидела собственными глазами.
Спросить, как он тут оказался, у Юли не получилось, потому что мужчина тут же потерял сознание.
Женщина побежала за медсестрой, та проверила пульс, осмотрела его, и произнесла неутешительное — «до утра вряд ли дотянет».
— Как он тут очутился?
***
1991 год
— Чего же ты так кричишь? Ты кушать хочешь? Тебя покормить? — преподаватель в аудитории укачивал ребенка, — Кормил же уже… И часа не прошло…
— Виктор Иванович, а лекция-то сегодня будет? — спросил кто-то с предпоследнего ряда.
— Или нам по домам идти?
Виктор Иванович, находясь в аудитории, где полным полно студентов, вдруг вспомнил, что он тут не один.
— Лекция… Да-да, лекция… Сейчас начнем… Записываем. «Теория паритета покупательной способности», — продиктовал он, но сбился, — Теория паритета… Ох, расходитесь по домам.
Лекцию сорвал сам преподаватель.
Но на часах уже было 17:00, поэтому никто особо не возмущался.
Когда студенты оживленным потоком покинули аудиторию, Виктор Иванович убрал руку от лица и увидел задремавшую на задних рядах Юлию. Юля спала сидя, сцепив ладони в замок, и положив на них подбородок.
— Юлия! — окликнул он.
Хотел осторожнее, но срывающийся голос его подвел.
— Что? Я задремала? Лекция уже кончилась??! — Юля вскочила и заозиралась, — Виктор Иванович, тысяча извинений…
— Да не извиняйся, — ответил он, — У самого полугодовалый малыш. Понимаю.
Юля тоже недавно стала мамой. Ну, не тоже, конечно, он-то стал отцом, но… но тоже родителем. Только ее сын сейчас дома с ее мамой.
В их универе развернулась какая-то Санта-Барбара.
Юля встречалась с одногруппником, пока не сказала ему, что ждет ребенка. Она не хотела рожать. Они еще студенты, а вокруг 1991-й год. И так еле сводят концы с концами. Но он мужественно заявил — рожай. Сам напросился на знакомство с ее мамой, опекал Юлю до самых родов, даже сессию чуть ли не за нее сдавал… а из роддома ее и сына Рому не встретил.
«Прости, я не готов быть отцом» — это он передал через одногруппника.
Даже документы из университета не забрал… Так быстро бежал.
Тогда же разворачивалась и вторая драма.
Виктор Иванович влюбился в Наташу. Он был сорокалетним фанатом науки, а она — сумасбродной двадцатилетней студенткой. Подругой Юли, кстати. Для Наташи все было не всерьез. Даже к своей беременности они не относилась серьезно. Интрига их необычного романа себя исчерпала, Наташа родила сына и вскоре уехала к себе домой.
Виктор Иванович ничего не понимал в том, как растить ребенка. Если у Юли хотя бы была мама, которая и поможет, и подскажет, то он с младенцем остался совсем без поддержки. Но, как человек неглупый, успешно обучался. Он часто брал Даню с собой на работу, руша этим самым учебный процесс. Он боялся, что его уволят, но оставить ребенка не на кого. Соседка, у которой своих трое, иногда соглашалась за посильную плату посидеть с Даней, но у нее и своих дел по горло.
Даня взвыл, напоминая о своем присутствии.
— Попробуйте ему спеть, — посоветовала Юля.
— Спеть?
— Да. Рома сразу засыпает, когда ему поешь. Мама рассказала мне про эту хитрость.
— Но я ужасно пою…
— Я могу помочь.
Так завязалась их весьма неординарная дружба.
Дети подрастали, потом пошли в один садик, ровесники ведь, да и в класс они тоже пошли в один. В класс с математическим уклоном. Юля обо всем договорилась. От мамы ей достались не только связи, но и умение со всеми находить общий язык. А это незаменимый навык для трудоголика.
Пока росли дети, Виктор Иванович был для них сопровождающим (до сада или до школы — и обратно), а Юля — той, кто может решить любой вопрос. Виктор Иванович, как и в молодости, за лаврами и должностями не гнался, он тихо работал в том же университете, практически с той же зарплатой. А Юля за лаврами еще как гналась. Но еще пуще она гналась за деньгами. Решив для себя раз и навсегда, что больше не поверит ни одному мужчине, она полагалась только на себя, на свой труд, знания, опыт и, конечно, на свои деньги.
И, если у Юли железная хватка, то Виктор Иванович по натуре своей человек очень мягкий. Соответственно, и дети у них были очень разными. Рома — мальчик с идеальной осанкой, который с четырех лет посещает по 3 разных кружка в неделю. Даня — шебутной паренек, который постоянно списывал к Ромы математику. Но, несмотря на свою непохожесть, они дружили.
Виктор Иванович даже смеялся, что они друг друга «уравновесят».
Позже они действительно друг друга «уравновесили», придя к общему знаменателю, но никого это не порадовало.
Зачинщиком был Даня. Он уговорил Рому, когда их впервые отпустили к друзьям на вечеринку, попробовать то, о чем вслух не принято говорить. Шестнадцатилетние парни поехали покупать именно то, о чем вы подумали.
Все начиналось, как у всех. С шутки. С «мы просто попробуем, мы не втянемся». За компанию. Они вступили в такой возраст, когда уже много свободы, но не всегда есть здравый смысл. Хотя и у взрослых его зачастую нет. Но шестнадцатилетний парень, у которого в кармане есть деньги, а в голове — жажда приключений, — это та еще смесь.
Зачинщиком был Даня, а платил за все Рома. У Дани деньги никогда не водились, ведь его папа не построил в своем университете головокружительную карьеру, поэтому они жили в достатке, но без излишеств. Денег на тусовки у них точно не было. Зато свою кредитную карточку всегда мог достать Рома, сбегать до банкомата, а потом — за покупками.
На начальных этапах это удается скрывать.
Они уходили из своих домов утром, будто на учебу, а сами шли «развлекаться». На те деньги, которыми Рома должен был оплачивать учебу в университете. Конечно, его отчислили. Как и Даню, которому повезло поступить на целевое. Это не совсем на бюджет, потом надо отработать в компании, от которой поступаешь, зато тоже бесплатно.
Подставились они просто: Юле сообщили, что сына отчислили за неуплату.
И она начала разматывать этот клубок…
Размотав его, Юля ужаснулась. Она не сказала сыну, что все знает о его похождения. Признаться, Юля давно подозревала, что что-то тут не так, ведь Рома почти перестал ночевать дома, стал нервным и раздражительным. Постоянно ему не хватало денег на карманные расходы. Юля, конечно, и сама приходила домой только поспать – у нее ответственная работа, ей совсем не до сына.
Но теперь…
— Виктор, присядь. Мне есть, что рассказать по поводу наших детей, — сказала Юля своему бывшему преподавателю и нынешнему другу. Она уж не называла его по отчеству, но обращение “Виктор” осталось, неудобно ей было назвать его Витей.
— Не тяни, — он, как и последние двадцать лет, все копался в монографиях, биографиях и учебниках.
— Они употребляют!
— Что?
— Тут вопрос не в том, что, а в том – как долго? – Юля отбросила бумажки с его стола, — Ты хоть заметил, что Даня перестал появляться дома?
— Я… докторскую пишу…
Воспитывая сына, Виктор долго не брался за докторскую. Кандидатскую защитил давно, тогда еще мечтал, что сразу же засядет и за докторскую, чтобы не делать больших перерывов, а то эти паузы между работой всегда расхолаживают – потом и не хочется уже ничего делать, но диссертация все откладывалась, он был загружен на работе, а потом родился Данька…
— Под старость лет решил доктором наук все-таки стать?
Для них такие шутки были в порядке вещей, но сейчас Юля не смеялась.
— Надо завершить начатое…
Засев за диссертацию, Виктор и не спрашивал, во сколько там приходил его сын. Он порой неделями из дома-то не выходил. Еще и дистанционные лекции для студентов…
Тут он осмыслил то, что ему сказала Юля.
— Как употребляют?!
— Как все. Глупо, опрометчиво и с последствиями.
Юля взяла отгулы на работе.
Виктор опять отложил диссертацию.
Надо спасать детей!
Дане и Роме устроили очную ставку.
Главным следователем была назначена Юля. Встав в центре комнаты и уперев руки в бока, чтобы у рассевшихся по стульями парнем появился страх, она припечатала:
— Нам все известно. Вас отчислили. Но в сложившейся ситуации это далеко не самое страшно. Ну, дорогие мои, кто из вас скажет, откуда вы берете эту гадость? — Юля высыпала содержимое кулька, который нашла у Ромы в системном блоке.
— Мама, ты рылась в моей комнате??
Честно? Парень был в шоке не от того, что мама рылась там, а от того, что все обнаружила. В системном блоке! Как? Но Юля-то далеко не проста. Когда ей надо, она горы свернет, а тут какой-то системный блок от компьютера с неплотно закрытой боковой крышкой.
— Напомню, что ты в моей квартире живешь.
— Как же личное пространство и презумпция невиновности?
— Твоя вина уже доказана вот этим, — она подбросила кулек, — А личное пространство у тебя было до того, как я осознала, кого вырастила. Отныне я ничего не пущу на самотек!
— В угол поставишь?
— Денег лишу.
— Ну, мама!!
— Даня, тебе меру пресечения изберет отец. Уже дома. Отныне вы оба выходите из дома только под нашим присмотром, а для начала едете на реабилитацию. Я уже все оплатила. Вот это, — она взяла кулек, — Я выбрасываю.
Юля была первоклассным финансовым директором. Она знала, как мотивировать людей, за что снимать премии, как сокращать расходы и повышать прибыль, как заполнять отчетность для налоговой. Так она поступила и сейчас. Все продумала, распланировала, создала систему наказаний и поощрений, дала им должную мотивацию и предложила план решения.
Когда парни, понурившись, отправились по домам, Виктор спросил у Юли:
— Реабилитация — это не чересчур? Они баловались, а не серьезно на чем-то…
Оборвалось.
Произнести то, что хотел произнести, он не смог.
— Пресекать надо на корню, пока не втянулись сильнее.
И парней отправили на первую реабилитацию. Первую, но не единственную.
Юля думала, что это, как ошибка в алгоритме — нужно откатить все назад, исправить и тогда схема снова заработает, как надо, но алгоритм был поломал целиком. Пока Юля латала одну дыру, рядом множились другие. Все полотно просто расползалось по швам.
Чтобы избежать нравоучений и реабилитаций, Рома с Даней начали уходить из дома.
Рома вынес из дома все, что Юля прятала в наличных деньгах. Совсем немного, если брать относительно того, сколько у нее на счетах, но больно.
— Ну, ты же мне не даешь денег! — даже не оправдывался Рома, — Откуда мне еще их брать?
— Я тебе их не даю, чтобы тебя же спасти!
— От чего меня спасать?? Я в любой момент могу остановиться. Просто побаловались, а вы из этого трагедию сделали! Раз-два в месяц — это нестрашно. Но, когда ты на меня вот так орешь и не доверяешь мне, то прям хочется тебя позлить.
Юля, оплатившая уже кучу консультаций, курсов, реабилитаций, поняла, что точка невозврата пройдена. Когда человек начинает говорить, что всегда может остановиться, то это все.
— Откажись от этого! Умоляю, ради меня! — сказала она.
— Ты-то от чего ради меня отказалась? Карьера и деньги — это твои приоритеты. Со мной сидел либо дядя Витя, либо дюжина нянек. Какая из тебя мать?
— Я зарабатывала, что ты наслаждался жизнью!
— Так я и наслаждаюсь. Чем ты недовольна?
Юля приняла неизбежное первой.
Виктор Иванович еще боролся. Но другими методами: он предпочитал не жесткие ультиматумы, а убеждение.
— Конечно-конечно, пап, я обязательно брошу, — Даня даже руку отцу пожал в благодарность.
Виктор, выдохнув, хотел поделиться своими победами с Юлией, зашел в комнату, которая и его же кабинет, и не досчитался своих коллекционных изданий.
Все надежды были безвозвратно потеряны.
Парни пропали почти на год. Что им дома-то околачиваться? Денег все равно не дают, а Рома еще и ожидал от матери какого-нибудь подвоха, что она его без его желание в клинику сдаст.
Год они где-то пропадали, а потом объявились.
На уже совсем другой стадии.
Юля даже не поняла, что это ее сын, пока он не заговорил.
— Мама, мне нужны деньги.
— И сколько ты тут под дверью сидишь?
Замки Юля сменила. Ее ведь постоянно нет дома, она то на работе, то в разъездах по работе, она вообще перестала любить возвращаться домой. День на работе тяжелый, а придешь, подумаешь о сыне — и вообще тоска.
— Сколько?
— Больше, чем ты можешь себе представить.
Она так и села.
Нет, сейчас, шокированная его колтунами и впалыми щеками, Юля бы, разжалобленная таким видом, высыпала все, что было в кошельке, и даже с карточки зарплату бы сняла, но фраза «больше, чем ты можешь себе представить» явно подразумевает, как минимум, продажу квартиры.
Конечно, Рома уже промышлял кражами. Когда перестают давать кредиты, надо же где-то брать деньги. Так что у него непомерные кредиты, долги в шарашкиных конторах, которые не гнушаются никакими методами, и проблемы с законом.
Чтобы это, как он сказал, «урегулировать», продавать надо не только квартиру.
Рома, затаив дыхание, смотрел на маму, но в ее положительном ответе не сомневался.
— Нет. Долги твои я закрывать не буду.
— Но меня посадят. Или коллекторы поймают. Мама, я твой единственный сын. Я исправлюсь. Я сейчас даже думать про исправление не могу, потому что надо мной висят эти долги! Тюремный срок, если делу дадут ход! Как мне думать о чем-то еще? Я все исправлю, когда ты заплатишь, и снова буду твоим любящим сыном.
— Это замкнутый круг, — сказала Юля, — Ты занимаешь или уже воруешь — я буду за тебя отдавать и тебя прикрывать. Потом ты назанимаешь снова. И меня по миру пустишь, и сам пропадешь… — Юля зажмурилась, чтобы не видеть его отчаяния, — Сколько ты заработал за год? Сколько у тебя сейчас есть?
— Нисколько.
— Ты куда-то устроился? Вагоны разгружать пошел?
— Мам. Кому я такой нужен?
— Подстрижем. Причешем. Отмоем. Работать пойдешь?
Ясно же, что нет.
Вон, как его трясет всего.
Юля понятливо усмехнулась.
— На реабилитацию поедешь?
Летящее в зеркало кашпо, и ответ:
— Жадная шл…!
Когда он ушел, Юля сходила за веником, прибрала осколки, потом помыла пол, постирала занавески… Она заставляла себя выполнять какие-то рядовые вещи, чтобы не закричать.
Позвонил Виктор.
Она надеялась разделить с ним горе.
— Юль, ты что, серьезно не заплатишь за Ромку или ты его попугать решила?
— Серьезно не заплачу. Я сказала, что никогда больше на слово не поверю мужчине. Даже Роме. Он сам должен выбраться из этого! Если я увижу, что он старается, я ему помогу. Но, пока человек сам не захочет, а за него все будут тянуть, все это бесполезно. Сколько бы ты ни отдал, все ему будет мало.
— Да, ты у нас железная леди.
Ей послышалось или сквозило осуждение?
— Ты сердишься?
— Немножко разочарован, — ответил Виктор, — Не всегда надо быть железной леди. За сына можно и нужно все отдать. Не знал, что ты настолько жестокая.
Это был их последний телефонный разговор.
***
— Как он тут очутился?
— Привезли к нам после больницы.
— Почему не домой?
— Бездомный он.
Виктора она не видела двенадцать лет. Двенадцать кошмарных лет. Он тогда продал все, что у него было, и, под давлением, уволился из университета. Профессор с таким отпрыском — плохая реклама для ВУЗа. Жил подработками, снимал комнаты, а, когда здоровье совсем сдало, оказался на улице. Думал, что сейчас подзаработает и снимет комнату, но так и потерялся в этой жизни.
В больнице его пожалели и всеми правдами и неправдами выпросили для него приют.
Виктор очнулся и снова взглянул на Юлю.
— Что ты здесь делаешь?
— Я меценат. Обычно помогаю деньгами, но, когда есть время, приезжаю сюда, чтобы просто поговорить с людьми, да хотя бы за руку подержать того, кому плохо.
— Как Рома?
— Прыгнул с моста. Двенадцать лет назад. Даня тебе ничего не рассказывал?
— Мы и не говорили особо… Его тогда чуть не посадили, — Виктор перевернулся на спину и уставился в потолок, — Потом он закончил начатое… И пошел уже по более тяжкой статье. Мне было больше нечего ему отдать.
— Он до сих пор сидит?
— Нет, уже нет.
— Вышел?
— Нет…
— Понятно.
— Я часто думал о том, что ты тогда сказала. Я был не прав. А ты — права. Сколько ни дай, а все будет мало.
— Это неважно. Мы поступили по-разному, а исход одинаковый. Почему ты не позвонил мне и не сказал, что без дома остался?
— Чтобы стать обузой? Я тебя осудил, а потом приду за помощью?
— Мне кажется, ты не в том положении, чтобы выбирать, — улыбнулась она сквозь слезы.
— Скоро все это закончится. Юль, хоть ты за нас поживи.
К утру его не стало.
