— Ваша обязанность гостей принимать, мы отдыхать приехали, — с важным видом произнесла Вита, поставив на крыльцо вместительный чемодан, от которого, казалось, треснула сама доска.
Хозяйка дома, Лидия Михайловна, оглядела чемодан и кивнула коротко. Ни поклонов, ни любезностей, даже не улыбнулась. Только вытерла руки о фартук, слегка поджала губы и сказала:
— Дом вот, как и договаривались. Ключ в двери. Постельное свежее, вода на колонке, дрова за сараем.
— А где мангал? — вставил Павел, муж Виты, ставя на землю пластиковую канистру с надписью «Питьевая». — Вы говорили — мангал есть.
— Есть. Только он вашими предшественниками подломан. Я починю, не волнуйтесь, — ответила Лидия Михайловна и уже хотела уйти, но Вита не унималась:
— А где туалет? И мусор куда? И газ — баллон? Или мне костры разводить?
— Туалет — за домом. Мусор — на помойку, я покажу. Газ — в баллоне, баллон на кухне. Хотите — печь топите, хотите — баллон включайте.
Вита фыркнула. В её понимании за эти деньги — а стоил им этот «отдых» на неделю как две пенсии — её должны были встречать с подносом и домашним вареньем, не иначе. А тут — сухо, коротко, по делу.
— Ладно, пошли, Паша, хоть посмотрим, в чём тут нас будут держать, — буркнула она и поволокла чемодан внутрь.
Дом был… как дом. Деревянный, обшитый вагонкой, с маленькими окошками и низкими потолками. Внутри пахло деревом, печкой и… чем-то старым, родным. Вита молча провела рукой по стене. Детство вспомнилось — лето в бабушкиной деревне, плетёные коврики, варенье в банках на полке. Она тут же отогнала мысль, нахмурилась. Она городская женщина, привыкла к комфорту.
— Ну, ты посмотри на это! — вскрикнула Вита, заглянув в ванную. — Ванны нет! Душ? Нет! Есть только тазик и ковшик! Да я в таком тазике ноги не мою, а тут — целиком?
Павел вздохнул, оглядел комнату и сел на скрипучую кровать:
— Вит, ну ты чего… Мы же сами хотели деревню, тишину. Устали же от города, от этих пробок и работы. Хотела на природу — вот тебе природа. Тут даже телевизора нет, с ума сойдём — будем на друг друга смотреть.
— Ты думаешь, я на тебя сорок лет смотрела, чтобы теперь ещё и без телевизора тебя терпеть? — съязвила Вита, но сама при этом уже доставала из сумки дорожную кофеварку. — Я хоть кофе нормальный сварю, а не то пойло, что у неё там.
Лидия Михайловна медленно возвращалась к себе, в дом напротив, через заросший травой дворик. Вита — не первая и не последняя. Такие приезжают каждый год. Громкие, требовательные. А потом — сидят на крылечке, смотрят в закат и молчат. Деревня она такая. Поначалу — неудобно, потом — спокойно. А кому не по душе — те и уезжают на третий день, бледные, как молоко.
Зашла на кухню, налила себе чаю в старую, потрескавшуюся чашку. Глянула в окно — уже сидят на лавке. Павел — с сигаретой, Вита — с телефоном. Обычные.
Она вздохнула. Всё лето сдаёт дом, чтобы на зиму дрова купить. Пенсия — как слёзы. Дети не приезжают. Сын бы приехал, да…
Она отвернулась. Про сына — ни думать, ни говорить. Уже пятнадцать лет прошло.
К вечеру Вита немного смягчилась. Сварила борщ на баллоне, осталась довольна. Павел пошёл за водой к колонке, расплескал половину — непривычно.
— Завтра я в райцентр еду, — объявила Вита за ужином. — Надо на рынок, может, найду мангал дешевле, чем она тут предложила. Да и интернет ловит плохо, надо симку местную купить.
— А может, никуда не поедем? — предложил Павел. — Посидим, пожарим чего. Тут и лес рядом.
— Паша, ты — романтик. А я — реалистка. Надо всё проверить.
Ночью был первый сбой.
Вита вышла в туалет, открыла не ту дверь, зашла в боковую комнату. Там было темно, пыльно. На стене — фотографии. Молодой парень в форме, медали. Письма, аккуратно сложенные.
Она не стала разглядывать, но что-то кольнуло в сердце. Вернулась в спальню, ворочалась долго.
— Паша, а у Лидии сын был? Ты не спрашивал?
— Не помню, вроде да… Или нет. А что?
— Да так… показалось.
На третий день отдыха Вита проснулась рано. Солнце било в окно, петухи за околицей распевали, как сумасшедшие. В городе такого не было. Там по утрам гудели машины, вопили сигнализации, а тут — природа, чёрт бы её побрал.
Павел ещё спал, сопел в подушку, закутавшись в одеяло, как капуста. Вита вылезла из постели и пошла на кухню. Вода в кувшине остыла, комары по углам устроили сборище. Она махнула рукой, включила чайник — электрический, из дома привезли. Надо же хоть немного цивилизации.
Пока чайник кипел, она снова глянула на ту самую дверь — боковую, что ошиблась ночью. Любопытство терзало, как комар под одеялом. Подошла, постояла… И толкнула дверь.
Комната пахла старым деревом и чем-то ещё — будто временем. Всё было на своих местах: покрывало ровное, на стуле — аккуратно сложенная форма, над кроватью — фотография. Молодой парень, лет двадцать, глаза серьёзные. В рамке — фото, вырезанное, видно, из школьного альбома. Под стеклом пожелтевший орден и записка. Надпись корявым почерком: «Не забуду, мама».
Вита села на край кровати. Потрогала рамку, потом встала, будто укололась. В городе у неё не было ни времени, ни желания смотреть на чужую боль. А тут — всё рядом. Живое. Тёплое. И как-то стало стыдно за свои выкрики и за мангал, и за воду, и за кофе.
Повернулась — и вздрогнула. В дверях стояла Лидия Михайловна. Молча.
— Простите… Я… я не хотела. Просто заблудилась, — пролепетала Вита, но слова повисли в воздухе.
— Понятно, — сухо ответила Лидия. — Любопытство — не грех, но не всегда к добру.
— У вас сын? — спросила Вита, уже зная ответ.
— Был, — коротко.
Пауза.
— Простите… — снова сказала Вита. И добавила глупость: — Хороший у вас дом.
Лидия хмыкнула.
— Дом как дом. Сырой, да старый. Зато мой.
Повернулась и ушла.
Вита осталась стоять. Было тошно. Не от дома — от себя. Вернулась на кухню, села. Чайник уже остыл. В голове крутилась одна мысль: «Зачем полезла? Чего искала?»
Днём Лидия возилась в огороде. Тянула воду, поливала грядки. Жара стояла такая, что земля парила, как баня. Вита вышла с пакетом мусора.
— Лидия Михайловна, а можно мусор… куда?
— Я покажу, — ответила та, выпрямляясь.
Они пошли по тропке к забору. Мусорная яма — с сеткой и крышкой. Вита кинула пакет, повернулась.
— Я вам, наверное, много хлопот… Простите, если что.
— Всё нормально. Только — не лезьте больше в ту комнату, — спокойно сказала Лидия. — Я её не сдаю.
— Понимаю.
Молчание. Солнце жгло. Где-то вдалеке гудел трактор.
— У меня брат погиб, — внезапно сказала Вита. — В Афгане. Мама так и не оправилась.
Лидия кивнула.
— Мой — в Чечне. Похоронка пришла в девяносто девятом. Я как раз огурцы солила… Всё думала — ну не может быть. А потом — тишина. Ни сна, ни жизни.
— Примите соболезнования.
— Спасибо. Да уже чего там… Вы отдыхайте.
Вечером Павел зажёг костёр. Соседи, к счастью, не ругались. Вита молчала. Пила вино, смотрела в огонь. И вдруг сказала:
— Паш, а ты знаешь, почему у неё тот дом такой? И она сама такая?
— Почему?
— Сын погиб. Молодой совсем.
Павел затянулся сигаретой.
— Ну, жизнь… У многих потери.
— Не знаю, как бы я жила. Не сносно.
— Ты бы справилась. Упрямая ты.
— А я думала, что она — вредная, просто старая. А у неё — такая боль…
Павел кивнул. Огонь потрескивал. Собаки лаяли где-то вдали.
— Завтра к ней с пирогом схожу. Сама испеку. Надо как-то… ну, загладить.
— Пирогом загладишь? — хмыкнул Павел.
— А ты что предлагаешь?
— Мангал почини ей.
— И это тоже.
Утром Вита месила тесто. Пирог получился кривой, но с вишней, с домашней. Павел пошёл к Лидии с молотком, починил мангал. Она смотрела на него с подозрением, потом выдала:
— Не сломается теперь?
— Самым честным молотком починено, — сказал Павел. — От души.
— А жена ваша пирог печёт, небось?
— Ага. С миром.
Лидия кивнула. Вздохнула. Тёплый вечер начинался. В деревне пахло травой, костром и свежим хлебом.
Пирог получился румяный, пах просто убийственно. Вита завернула его в полотенце, повертела — кривой, конечно, но домашний, тёплый. Такая выпечка — не магазинная, с душой. Она, может, и не любила возиться у плиты, но тут — другое дело. Как-то по-человечески захотелось.
— Идём вместе, — предложила Павлу.
— Да сходи сама, тебе и мириться, — отмахнулся он, занимаясь рыбой на ужин.
Вита вышла во двор, солнце било в глаза. Лидия Михайловна возилась с травой у калитки, что-то обрезала. Вита постояла, помялась, потом шагнула к ней:
— Лидия Михайловна, вот… пирог вам принесла. С вишней. Домашний.
Та посмотрела сначала на пирог, потом на неё. Секунда паузы — и вдруг тихо:
— Спасибо. А что за повод?
— Повод… да какой повод. Просто… ну, извиниться хотела. За всё. Мы с мужем — гости, а вели себя… как будто нам всё должны.
Лидия села на лавку, пирог положила рядом.
— Вы, Вита, хоть и с характером, а не чужая. Всё равно свои мы, русские. Все с болью, все с гордостью. Печёмся за правду, а забываем, что у каждого она своя.
— Вы прям в точку, — Вита уселась рядом. — Я всё думаю, зачем я полезла в ту комнату… Любопытство, да. А потом — как будто щёлкнули по носу. Стыдно стало.
— Знаете, сколько туда лезло таких? — хмыкнула Лидия. — И что? Посмотрели, пожали плечами, ушли. А вы… хотя бы пирог испекли.
— Он кривой, — призналась Вита. — Но с любовью.
— Лучше кривой с любовью, чем ровный из автомата.
Пауза.
— Сын у вас… хороший был? — осторожно спросила Вита.
— Лучший. Смелый, упрямый. Как ваш муж — всё сам, никого не слушает. Пошёл добровольцем. Сказал: «Мам, не бойся, вернусь». Не вернулся.
— Простите…
— Да что прощать. Я уж смирилась. Первые пять лет — как в тумане. Потом поняла — надо жить. Дом этот держать, землю. Люди приезжают, уезжают, а я — тут.
— А дети ещё есть?
Лидия посмотрела на Виту как-то жёстко, потом отвернулась.
— Были. Дочка. Замужем, за границей. Не общаемся.
— Как так?
— Так бывает. Разошлись. Я деревенская, она — городская. Деньги, слова… А потом — тишина. Письма не пишем, звонки не ждём.
Вита почувствовала, как сжалось внутри. У неё ведь тоже — дети, внуки. Часто ли зовут? Часто ли сами звонят?
— Может, вы первая напишете? — осторожно сказала она.
— А зачем? Чтобы опять «мама, не лезь» услышать? Нет. Хватит. У меня вот… соседи, курочки, дом. И ладно.
Они сидели молча. Пирог остывал, вечер надвигался. Пахло травой и хлебом. И было тихо — такая тишина, какая только в деревне бывает, когда слышно, как сердце стучит.
Ужин они ели уже втроём. Павел раскочегарил мангал, рыба подрумянилась, вино пошло легко. Лидия сидела с прямой спиной, но лицо было чуть мягче.
— А вы что, всё лето тут? — спросил Павел.
— А куда мне? Тут — жизнь. В город — нет смысла. Там шум, суета. Тут — мои дела.
— А скучно не бывает?
— Скука — от души. Если в душе пусто — хоть в Кремле живи, скучно будет.
Вита улыбнулась. Павел кивнул.
Поздно вечером они вернулись в дом. Луна светила ярко, было тепло. Вита тихо сказала:
— Я не хочу отсюда уезжать. Тут… живо.
— Мы городские. Нас там дела ждут.
— Дела… А душа? Душа — тут.
Лидия убирала со стола, смотрела на луну. И вдруг пошла в ту комнату. Села на кровать сына, взяла рамку, погладила.
— Видишь, Серёжка, люди-то разные. Но не все плохие. Эти — хорошие. Хоть и шумные.
Она улыбнулась. Пирог был вкусный.
Утро выдалось пасмурным. Солнце спряталось, ветер гнал пыль по дороге. Вита собирала вещи, ворчала:
— Не люблю я собираться. Всегда что-то забуду.
— Главное — не забудь, как дрова колоть, — усмехнулся Павел.
— Тебе смешно, а я там, в городе, всё об этой Лидии думать буду. Такая сильная. И одна. Мне бы её характер.
— У тебя характер — что танк. Даже Лидия рядом отдыхает.
Они вышли на крыльцо. Чемодан стоял у двери, машина — у ворот. Лидия подошла, принесла пакет:
— Вот вам яблоки с огорода. И мед. Домашний.
— Спасибо, Лидия Михайловна, — Вита покраснела. — А вам… ну, если что — звоните. Приезжайте. Адрес помните?
— Запомню.
Они обнялись. Не как постояльцы и хозяйка, а как… люди.
— Вы держитесь. Я дочку попрошу — напишет вашей. Пусть связь восстановит. Нельзя так.
— Не надо. Спасибо. Я сама как-нибудь.
Дорога до города казалась бесконечной. Вита молчала, смотрела в окно. Павел включил радио — говорили про пробки и цены.
— Вот и всё, — сказал он. — Отдохнули.
— Не отдохнули, а многое поняли. Слушай, давай через год — опять туда?
— Да ты же ненавидишь деревню!
— Ненавидела. А теперь… полюбила.
Она достала из пакета яблоко, надкусила. Сладкое, сочное. Как та жизнь, что тихо течёт в деревне, вдали от суеты. И она поняла — вернётся. Обязательно.
