Надя затеяла делать в квартире ремонт. Он ей представлялся таким: простым и незатейливым. Расстановка мебели та же, и в комнатах, и на кухне. Только все новое, и стены обязательно белые. Она долго высматривала всякие разные стили, до хрипа спорила с мужем Колей, не спала ночами: все представляла себе этот ремонт, все думала, выкраивая сорок восемь шапок из одной овечьей шкурки. Тратиться особо не хотелось, ясен пень, но пожить в новой обстановке хотелось так, что зубы ныли.
Наконец-то остановилась на скандинавском стиле. Недорого и чистенько. Дерево, простота и нарочитая грубоватость. То, что надо. Составили с мужем смету. Подбили доходы с расходами. Выяснилось, что даже сэкономят – не надо ломать стены и портить старые паркетные полы. Паркет нынче моден, если его отциклевать. Мебель можно купить в рассрочку. Кое что обновить своими руками. В общем, уложились в смету и остались чрезвычайно довольны собой.
Потихоньку вывозили хлам и старье. От шкафа решили избавиться – вместо него создадут в нише настоящую гардеробную. А шкаф можно молодым отдать – сын только-только женился, жил в ипотечной однушке. Ему этот шкаф, да «икеевские» белые кресла, да угловой диван – в радость. И выглядит прилично, и потом выбросить – не жалко.
От лишних вещей Надя избавлялась, скрепя сердце. Вещи-то хорошие, за деньги купленные, между прочим! Да только как их теперь носить? На нос не налезают! Диетами себя изводить? Неа. Наде перед кем красоваться? Любовников заводить? Так лень. Самой себе она и так нравилась. А мужу… Да тьфу на мужа – ради мужа она себя мучить не собирается. Муж сам бы на себя посмотрел, тот еще танк в семейниках. Ничего, живут. Им уже по статусу положено, в теле быть. И все с этими диетами! Разговор закончен.
Невестке отдать? Нет. Невестка такая модница и щеголиха… А у Нади – сплошная классика: юбочки, брючки, блузки, плащики. А у Тани – джинсы, футболки, кроссовки и толстовки.
Подумала Надя, подумала и решила отдать свое барахло соседке Таньке. Танька по жизни была голодранкой. Танька не откажется. Собрала Надя вещи в огромный мешок, еле из квартиры вылезла, толкнулась в Танькину дверь.
Та открыла. Тощая, как курица из советского магазина. В обтягивающих лосинах. На вскидку – сорок четвертый размер. Самое оно. Раньше и у Нади такой размер был. Когда-то. Она уже и не помнит, когда. Килограммов сорок назад. И чего хорошего? Жопенка, как у цыпленка. Титек нет. Чего мужикам нравится в худобе? Что они за этой Танькой носятся, как ошпаренные? Тьфу, аж тошно стало.
— Тань, шмотки импортные. Выбирай! – как приз, предлагает. С гордо поднятой головой.
Таня померила плащ. Куртку померила. Блузки. Кофточки. Надя заметила: кривится. Ну подумаешь, пуговки на блузке нет. Пятно на плаще. Было дело. Так снеси в химчистку. Тоже мне, цаца.
Танька поблагодарила соседку. Мешок остался при ней.
Вообще-то, Надя рассчитывала на шоколадку. Но потом остыла – откуда у Таньки-голодранки деньги на шоколадки? Танька бедна, как церковная мышь. Глупа и бедна. Умишка нет у Таньке. Был бы умишко, так стригла бы бабки с кавалеров. А она за так с ними якшается. Идиотка.
На следующий день Надя понесла к мусорным ящикам мешок со всякой дребеденью. Подошла, смотрит – а вот и знакомый баул с вещами. Танька, значит, избавилась от подарка. Ну и нахалка… Зараза! Дрянь такая.
Надя в сердцах зашвырнула мешки в контейнер. Плюнула и повернула к дому.
Танька ширкала метлой. Таня – дворник. Зарплата – слезы. Ну и пусть ширкает дальше, голодранка. Надя поздоровалась с ней через губу. Неблагодарная Таня ответила вежливой улыбкой. На том и разошлись.
Вечером позвонила невестка Светка.
— Вы когда приедете мебель забирать? – психовала Надя.
— Да мы не приедем, Надежда Михайловна.
— А че так?
— Да нам не надо.
— Не новенькая, да? А вам с иголочки подавай? – свирепела Надя, — так вот, дорогуша, запомни: не поносишь старого, не прикупишь нового! Мне в свое время свекровь картошку вяленую, проросшую на еду таскала. Банки с ржавыми крышками. А я брала и спасибо говорила.
— А мы не будем брать, — пискнула невестка.
— Ну и кляп с тобой! – рявкнула свекровь.
Весь вечер разорялась потом перед Колей: какие все стали неблагодарные, какие все стали разборчивые.
— Нам твоя мама картошку вяленую, проросшую таскала, помнишь? А банки эти, с огурцами, под ржавыми крышками… Помнишь?
Муж сосредоточенно измерял рулеткой стены. Третий раз уже сбился. Чертыхнулся:
— Да помолчи ты, ради бога. Свекровь ей таскала. Свекровь таскала, а ты все это в ведро кидала. Демонстративно. При матери. Чего, не помнишь?
Надя вспыхивала. В семье зарождался скандал. Но драки не случилось: у Коли опасно задергался ус. Это значило – терпение мужа небезгранично. Надя закрыла рот и смылась в ванную. От греха подальше.
Сердце успокоилось телефонным разговором с подружкой. Надя жаловалась Ленке на голодранку-Таньку, профурсетку-Светку, свекровку НинМихаловну и мужа дурака. Ленка слушала Надю и поддакивала понимающе.
— Ну я права? – фырчала Надька
— Безусловно, — отвечала Лена.
— Ну скажи ведь, козлы?
— Обязательно!
— Сволочуги!
— Ага.
Ленка тянула вино, хрумкала фрукты и во всем с Надей соглашалась. Лена – молоток. Лучшая подруга. Все понимает.
— Конечно, — подтверждала Лена.
Надя отключилась.
Долго не могла уснуть. Обидно было. Она вспомнила, как Нина Михайловна таскала ей баулы со шмотьем. И, Боже, что это было за шмотье: какие-то расписные жилеты, кофты с блестками, допотопные юбки…
— Вот, тетя Катя передала. Хорошие вещи.
Надю трясло. Нина Михайловна – совсем, что ли, дура? А разнообразные, мятые и битые жизнью баретки? На помойке их свекруха находила? Да что она все на свекровь съезжает – рОдная мама чудила не меньше. Надьке тринадцать лет было, когда матушка приволокла откуда-то зеленое пальто с ядовито-желтым воротником и манжетами. И сапоги-чулки. С тупыми носами и квадратным каблуком.
— Носи, — велела.
Что носить? На дворе восемьдесят шестой год! И в восемьдесят шестом году напялить ядовитое пальто и сапоги чулки – немыслимое дело. Тогда были модны дутики. И куртки дутые, с широкими плечами. А лучше – джинсовые. А мама притащила ЭТО. Да лучше сразу на огороде поселиться вместо чучела!
Подарочки от родных… Да в гробу она видела такие подарочки!
Надя ворочалась с боку на бок. А, может быть, она сама уже – того? Ум за разум зашел? Может быть правы обе ее «голодранки», и Таня, и Светка. Может, это для Нади – красиво, а для них – ужас ужасный. Может, Таньке, нафиг не сдались Надькины блузки и юбки двадцатилетней давности? Может, Светке тоже противны эти копеечные шкафы из Икеи, эти никчемные, неуютные кресла? Она бы еще от бабки приволокла старый диван-книжку. Пользуйтесь! Помните мою доброту! А то обижусь. Обидюсь… Мда-а-а-а… Дела…
Ну, теперь Надя, хотя бы понимает Нину Михайловну. Та ведь хотела, как лучше. Она еще, помнится, во времена тотальной безработицы Надежде, закончившей универ и сидевшей без копейки, предложила место уборщицы в здании налоговой. Ей, Наде, с экономическим образованием – место уборщицы! Она должна была елозить шваброй в аккуратных кабинетах с мягкими креслами, вместо того, чтобы сидеть в этих креслах!
— Дык, поработаешь для начала так… А потом, вдруг вакансия какая. А у тебя – диплом. Так многие начинали!
Надька тогда колотила ногами.
— А чего вы дочке своей такое место не приберегли, а? Для невестки храните лакомый кусок?
В общем, отказалась. И что вы думаете: она отказалась, а другая бедолага, ровесница Нади, не отказалась. Тоже ведь с дипломом. И ничего. Взяла швабру, не побрезговала. А через три месяца какая-то из работниц ушла в декрет. А тут – р-р-раз, и уборщица диплом открывает! Человек свой, приятный, знающий. С дипломом. Взяли. Через три года уборщица стала замом. Из низов, так сказать, поднялась.
А где сейчас Надя? В бухгалтерии жилкомсервиса Надя. Экономит на всем. И еще выпендривается – р-е-е-е-монт, голодранки…
Тьфу!
Проблема не в Тане, не в невестке и даже не в свекрови. Проблема сидит глубоко в Наде. Обида, гордыня непомерная, спесь невыносимая. Климакс и наступающая на горло боязнь старости. Ленка, подружка, кто? Жена бизнесмена. И не воротит морду от Нади, с которой дружила с детства. А почему Надя так фыркает в сторону Татьяны, с которой тоже когда-то в школе дружила. Голодранка… А сама – кто?
Наде стало стыдно. Бог с ними, с этими разборками и ссорами. Надо мириться с Таней. Надо мириться со Светой. Да и Нине Михайловне позвонить. Терпение, спокойствие и понимание!
Надя налила в воды из-под крана, попила и отправилась спать. Перед тем, как заснуть, чмокнула Колю в усы. Коля делал вид, что спал. Но усы его выдали с потрохами – задвигались, затопорщились. Улыбается, значит, черт лохматый. Обиды прошли. Ну и хорошо. Надя ведь отходчивая. И Коля – отходчивый. Да и Таня, и Света, и Нина Михайловна – все они не страдают долгими обидами. Все легко прощают взаимные колкости, если попросить у них прощения. А это очень хорошо!
Надя вздохнула счастливо и провалилась в крепкий сон.
