— Девчонки, кому жениха? – Аня появилась перед однокурсниками в обнимку с вьетнамцем, причем ростом она была на голову выше его. Парень, лет двадцати, толком ничего не понимая, одаривал всех белозубой улыбкой. Его заляпанная раствором роба сидела на нем мешковато, из-под рабочей куртки выглядывала светлая рубашка.
— О-оо, девчонки, смотрите, сколько их, да мы и сами себе найдем по жениху, — закричала Ира, — указывая на толпу.
По длинному коридору, стены которого были наполовину оштукатурены, шли невысокие темноволосые парни и девушки. Впрочем, девушек было совсем мало. Галдящая на непонятном языке толпа, надвигалась на нас, с любопытством разглядывая русских девчонок.
Парнишки шли мимо, засматриваясь на нас, а мы похихикивали от непривычной нам картины. Вьетнамцы были невысокими, даже самые маленькие девчата из нашего стройотряда, из тех далеких 90-х, переплюнули в росте.
В то лето мы приехали в Приморский край подзаработать денег, и нас, студентов, отправили на строящийся объект. Было нас много, почти со всей страны стройотряды приехали. Но были там и студенты из Вьетнама, видимо, по каким-то дружественным мостам, оказались в России.
Иностранцев на стройке мы видели впервые, вьетнамский язык был для нас абсолютно незнакомым, ни одного слова не знали, в отличие от тех же вьетнамцев, худо-бедно разговаривающих на русском. По крайней мере, несколько слов и фраз они вполне сносно могли произнести.
Первое, что я услышала от подошедшего ко мне паренька: — Ти замузем?
Сначала даже не поняла, что он там, уж простите, «промяукал». А он, увидев мои удивленные глаза, повторил эту фразу несколько раз. С этого обычно они все начинали знакомство с русскими студентками (вот уж важно было, замужем или нет, видимо, не все равно). Если вступаешь в разговор, а он ничего далее не понимает, то просто стоит и улыбается, кивая в ответ. Вот так, наверное, и надо в жизни: не понял, улыбайся, авось поможет.
Мы отчищали забрызганные раствором окна, а со всех сторон то и дело слышалось: — Ти замузем?
Анька, которая была выше всех из нас ростом (некоторые вьетнамцы для нее почти лилипуты), успела познакомиться и с любопытством выпытывала, как живет ее предполагаемый жених: где учится, есть ли отдельное жилье. На самом деле, всё это ради шутки, ни за кого из них замуж она не собиралась.
— Ну так что там у тебя за квартира? А может домик? – с серьёзным видом спрашивала Аня.
— Ага, лачуга из пальмовых листьев у него, — крикнула на весь коридор Ирка. Все рассмеялись, а не понявшие шутки вьетнамцы также искренне улыбались. (Говорю же, улыбка – она иногда выручает).
Вскоре мы привыкли к нашим соседям на стройке, приветливым и вкрадчиво закидывающим удочки на знакомство с русскими девчонками. Да и нам развлечение – поболтать, посмеяться.
Анька оказалась самая общительная, познакомилась с командиром их отряда (так мы называли симпатичную вьетнамочку, которая руководила всей этой галдящей братией. Да-да, за главного у них была девушка). И даже сходила к ним на ужин в соседнее общежитие, в общем, мир, дружба, так сказать.
Впечатления получились с последствиями. Пища оказалась слишком острой для Аниного желудка, то есть была щедро сдобрена приправами, и на второй день Аня болела, вспоминая щедрый ужин. – Нет, девоньки, мне такая еда не для моего пищеварения, соусы-моусы – это такая острятина, просто жесть.
Художник. Т. Афанасьева
Часто нас распределяли по разным точкам объекта. Втроем, Ира, Наташа и я, оказались в каком-то закутке, — то ли будущий кабинет, то ли подсобка, где надо было штукатурить стены.
Наташка – самая маленькая из нас, в смысле ростом маленькая. Она повязывала косынку почти до самых бровей, убирая под нее волосы, косметикой не пользовалась. Ее карие глаза и темные брови делали лицо выразительным. Костюм рабочий немного великоват, куртка на ней болталась — в таком виде она напоминала мальчишку-подростка.
В проеме двери появился парнишка с мастерком в руках, и при виде нас на его лице появилась добродушная улыбка.
— Помощник к нам, — обрадовалась Ирка, — ну, заходи, заходи, — замахала она руками.
— Не-ееть, — покачал он головой и указал в другую стороны. Мы поняли, что работает на соседнем участке и по случайности забрел к нам.
Мы уже приготовились поболтать, как вдруг заметили, что паренек уставился на Наташку, с любопытством разглядывая ее.
Тхань – так звали вьетнамца — в отличие от других, не подбежал к нам с вопросом «ти замузем?», а знакомился, как положено. Мы по очереди назвали свои имена, и вьетнамец озадачился, когда услышал «Наташа».
— Натаса? – переспросил он. – Не-еее, ти мальцик, — сделал он вывод, чем удивил всех нас.
Наташка рассмеялась: — Девочка я.
— Мальцик, — продолжая улыбаться, повторил Тхань. Он, и в самом деле, думал, что его разыгрывают.
Парня кто-то окликнул, и он вышел от нас, оглядываясь, — явно ему понравилось общество русских девчонок. Мы собрали инструменты и вышли. Наташка стянула с головы платок, распушила свои короткие, почти черные от природы волосы, челка упала на лоб. Стянула заляпанную куртку, под которой была надета красная трикотажная кофточка с коротким рукавом, обтягивающая ее фигуру.
И только потом заметили стоявшего поодаль нашего нового знакомого, Тхань смотрел удивленно и даже восхищенно. Именно на нее он смотрел, на Наташку, не замечая никого вокруг. Наталье удивительно шла короткая стрижка и эта кофточка в обтяжку… из подростка она сразу превратилась в обаятельную девушку.
— Натаса, — подойдя к нам, сказал вьетнамец, обнажив свои белые зубы.
Далее на ломаном русском последовало приглашение, уже не помню, то ли в гости к ним, то ли на прогулку. Наташка, смеясь, отказывалась. Парень стал предлагать вьетнамскую косметику (ребята, особо не афишируя, пытались заработать еще и на косметике, уж не знаю, какого качества, но мы как-то равнодушно отнеслись к вьетнамской помаде). Наташка отказалась от косметики, даже когда услышала, что бесплатно дарит ей, и он с грустной улыбкой проводил взглядом наш служебный автобус.
– Ну и чего ты парня бортанула? – спросила Анька. – Иностранец все-таки.
Наташка отнекивалась и даже смущалась. – Представляю, девочки, приеду в деревню к родителям с таким экзотичным женихом, вот уж мои обрадуются.
— А может он тебя к себе забрал бы.
Наташка махнула рукой: — Чур, меня, чур, этого только не хватало.
В то время еще не было популярных туристических туров во Вьетнам, да и вообще туризма там не было. Бедность, местами разруха, почти голод — неудивительно, что здесь, в России, вьетнамцы скупали наши велосипеды в то время. И надо сказать, наши мастерки они тырили регулярно, стоило только отвернуться, оставив инструмент рядом, как его мгновенно могли умыкнуть. Ну да ладно, самим надо смотреть, и как говорила наш мастер «клювами не щелкать».
В общем, можно было бы забыть встречу Тханя и Наташи, если бы не настойчивость парня. На стройке он почти каждый день умудрялся найти нас и подойти к Наташке. Она уже не смеялась над ним, а отойдя в сторону, о чем-то тихо разговаривала. Разговором, конечно, трудно назвать: Тхань знал русский так себе, запас слов был невелик. Ну а Наташке вьетнамский вообще, как инопланетный казался. И все-таки они друг друга понимали, это мы сразу заметили.
Они не договаривались о встрече, но Тхань однажды пришел к нашему общежитию. На нем была чистая одежда, простая, но аккуратно сидевшая на нем: светлые брюки и рубашка. Он не знал, в какой комнате мы жили, да и вахтер не пустила бы. Как нам рассказали потом, он стоял и с виноватой улыбкой спрашивал: — Натаса, где рюськая Натаса?
Проходивший мимо Генка Прохоров из нашего отряда, гаркнул: — Да у нас тут все русские! Рюськие – глаза узькие, — рассмеялся Генка.
— Натаса, Натаса, — говорил парень вахтеру, показывая наверх. Таким его и увидела Анька, быстро сообразив, что пришел Тхань к Наташке.
Они тогда сидели на скамейке у общежития. И таких вечеров было несколько, но далее этой скамейки Наташка не отходила. О чем они могли говорить, до сих пор непонятно, но какая-то энергетика между ними срабатывала, какие-то импульсы что ли, иначе как понять их общение, почти без знания языка.
— Да ладно вам, — отшучивалась Наташка, — просто посидели. Кстати, звал к себе в общежитие, обещал угостить вьетнамскими блюдами, а я рис не люблю, да еще приправы у них острые…. а мне бы картошечки, запечённой, как мамка делает.
Время нашей студенческой командировки истекало, мы уже собирали вещи, предвкушая скорейшее возвращение домой. В день отъезда за нами пришел автобус. Мы погрузились, а Наташка все смотрела в окно, и не трудно догадаться, надеялась увидеть знакомого вьетнамца.
Мы уже не хихикали над ней.
— А он знает, что мы уезжаем? – спросила Анька. Наташа кивнула, стараясь быть равнодушной, как будто ей все равно.
До самолета еще оставалось вагон времени, несколько парней из нашего отряда решили добираться до аэропорта самостоятельно, потратив свободное время на магазины. Появились они, когда уже во всю шла регистрация. Генка, до этого подсмеивающийся над вьетнамцами, вразвалочку подошел к Наташке: — Там этот… твой спрашивал тебя.
— Где? – Наташка «вцепилась» взглядом в Генку, в надежде услышать, что вьетнамский паренек где-то рядом.
— В общаге, где еще… Вы уехали, а мы-то позже вышли. Стоял твой Тань…
— Тхань, — поправила Наташка.
— Ну, Тхань, какая разница, стоял, тебя спрашивал, «где, говорит, рюськая Натаса». А я ему сказал: ту-ту, домой поехала. Так он чуть не заплакал, всё бормотал про работу.
— Значит все-таки пришел, — сказала Анька.
— Пришел, — с грустью подхватила Наташа, — просто не успел, видно, задержали их.
Мы поднимались по трапу, прощаясь с приморским небом, таким низким, по сравнению с нашим, но уже таким полюбившимся нам.
И, в общем-то, ничего особенного в этой истории нашей «рюськой Натасы» и вьетнамского студента, выделявшейся на фоне шутливого общения с вьетнамцами, не было. А все равно какая-то светлая грусть осталась. В то время мы все понимали, что продолжения не будет, трудно было представить в то время нашу русскую Наталью во Вьетнаме, или застенчивого Тханя в каком-нибудь сибирском городе, где зимой, обычно, трескучие морозы. Но до сих пор вспоминаются его глаза, в которых застыл вопрос: «Где ты, русская Наташа?»
