— Вы мне никто, поэтому в моей квартире вам нечего делать, — заявила Катя, увидев отчима на пороге.
Андрей Викторович замер с занесённой рукой, словно хотел постучать ещё раз, хотя дверь уже была открыта. Его широкие плечи опустились, а в глазах промелькнуло что-то похожее на боль. Но он тут же выпрямился, натянув на лицо маску спокойствия.
— Катя, я просто хочу поговорить. Твоя мама…
— Моя мама умерла три месяца назад, — перебила Катя, сжимая дверную ручку так, что побелели костяшки пальцев. — И вместе с ней умерли все связи между нами. Официально — точно.
Она стояла, загораживая проход в квартиру. Маленькая, хрупкая двадцатидвухлетняя девушка с упрямо поднятым подбородком и глазами, полными холодной решимости. Её каштановые волосы были небрежно собраны в пучок, несколько прядей выбились и обрамляли бледное лицо. Старая футболка и домашние штаны висели на ней как на вешалке — после похорон мамы Катя сильно похудела.
— Я понимаю твою боль, — тихо произнёс Андрей Викторович. — Поверь, я тоже…
— Ничего вы не понимаете, — снова перебила его Катя. — И никогда не понимали. Десять лет вы жили с нами, но так и остались чужим. Мама была ослеплена своими чувствами, а я… я всегда видела вас насквозь.
Мужчина глубоко вдохнул, словно пытаясь сдержать нарастающее раздражение. Его тёмные волосы с проседью были аккуратно уложены, рубашка и брюки выглажены — даже в такой ситуации он сохранял безупречный вид преуспевающего бизнесмена.
— Катя, я пришёл не ругаться, — его голос звучал ровно, хотя в глубине серых глаз плескалось нечто похожее на отчаяние. — У меня есть документы, которые касаются наследства твоей мамы. Нам нужно это обсудить.
— О, так вот зачем вы здесь, — горько усмехнулась Катя. — Решили проверить, не осталось ли чего-нибудь ценного? Не беспокойтесь, я уже проконсультировалась с юристом. Квартира полностью принадлежала маме, теперь она моя. Машина тоже. А ваше имущество давно разделено — развод был оформлен за неделю до её смерти, если вы вдруг забыли.
По лицу Андрея пробежала тень. Он явно не ожидал такого отпора.
— Дело не в имуществе, — устало произнёс он. — Есть вещи, о которых ты не знаешь. Ирина…
— Не смейте произносить её имя! — внезапно закричала Катя, и её голос сорвался. — Не смейте говорить о ней, будто вы её любили! Если бы любили — не доводили бы её до таблеток! Не изматывали бы постоянными скандалами! Не заставляли бы её плакать по ночам, когда думали, что я не слышу!
Катя задыхалась от нахлынувших эмоций, слёзы жгли глаза, но она сдерживалась, не позволяя себе расплакаться перед этим человеком. Никогда больше он не увидит её слабой.
Соседка из квартиры напротив приоткрыла дверь, с любопытством выглядывая на лестничную площадку. Заметив её, Андрей понизил голос:
— Катя, давай не будем устраивать сцен на весь подъезд. Пожалуйста, дай мне пять минут. Всего пять минут — и если ты захочешь, я уйду и больше никогда не побеспокою тебя.
Что-то в его голосе — усталость или искренность — заставило Катю заколебаться. Или, может быть, это было простое любопытство. Что такого важного он хотел сказать? Какие документы принёс? А может, это просто уловка, чтобы проникнуть в квартиру?
Со вздохом она отступила в сторону, пропуская его внутрь.
— Пять минут, — отрезала она. — И ни секундой больше.
Андрей вошёл в прихожую, аккуратно закрыл за собой дверь и замер, оглядываясь. В квартире мало что изменилось с тех пор, как он был здесь последний раз — те же обои, та же мебель, те же фотографии на стенах. Только теперь здесь витал едва уловимый запах пыли и запустения, будто жизнь покинула это место вместе с хозяйкой.
— Проходите, — бросила Катя через плечо, направляясь в гостиную. — Я вас слушаю.
Она намеренно не предложила ему снять обувь или верхнюю одежду, не предложила чай — ничего, что могло бы создать иллюзию гостеприимства. Этот человек был здесь только по необходимости и ненадолго.
Андрей последовал за ней, достав из внутреннего кармана пиджака плотный конверт. Его взгляд на мгновение задержался на фотографии, стоящей на журнальном столике — Ирина и маленькая Катя улыбались, обнявшись, на фоне моря. Эта фотография была сделана ещё до того, как он появился в их жизни.
— Твоя мама оставила это у меня на хранении, — сказал он, протягивая конверт. — Она хотела, чтобы я передал его тебе… после.
Катя нерешительно взяла конверт. Он был тяжёлым, внутри что-то прощупывалось, похожее на ключ.
— Что это?
— Открой, — просто ответил Андрей.
Катя медленно вскрыла конверт. Внутри действительно оказался ключ — небольшой, похожий на ключ от сейфа или банковской ячейки. К нему была прикреплена записка с рукописным текстом. Катя сразу узнала мамин почерк, и сердце болезненно сжалось.
«Доченька, если ты читаешь это, значит, меня уже нет. Этот ключ от банковской ячейки №1764 в «ПромБанке» на Ленинском проспекте. Там лежит всё, что тебе нужно знать. Прости меня за то, что не нашла в себе силы рассказать тебе правду при жизни. Я любила тебя больше всего на свете. Мама.»
Катя перечитала записку дважды, пытаясь осмыслить прочитанное. Какая правда? О чём мама не решалась рассказать? И почему она доверила это Андрею?
— Вы знаете, что там? — спросила она, поднимая взгляд на отчима.
— Нет, — покачал головой Андрей. — Ирина никогда не говорила мне содержимого ячейки. Только просила передать ключ тебе в случае… в случае её смерти.
Что-то в его глазах подсказывало Кате, что он не лжёт. Но старая привычка не доверять этому человеку заставила её усомниться.
— И вы хотите, чтобы я поверила? Десять лет вы были с мамой, и она ни разу не обмолвилась, что там?
— Ирина умела хранить секреты, — горько усмехнулся Андрей. — Даже от близких. Особенно от близких.
Он помолчал, а затем добавил:
— Она очень боялась тебя потерять, Катя. Боялась, что если ты узнаешь… что-то, это разрушит вашу связь.
— Что узнаю? — напряжённо спросила Катя.
— Я не знаю, — устало ответил Андрей. — Правда не знаю. Но это мучило её. Особенно в последние месяцы.
Катя сжала ключ в ладони, чувствуя, как металл впивается в кожу. В голове вихрем кружились мысли. Что такого страшного мама могла от неё скрывать? И почему выбрала именно отчима посредником?
— Почему она доверила это вам? — спросила Катя, озвучивая свои мысли. — Почему не просто оставила ключ дома, где я бы его нашла?
— Потому что боялась, что ты найдёшь его раньше времени, — ответил Андрей. — Или что кто-то другой найдёт. Она хотела быть уверенной, что ключ попадёт к тебе только… только когда её не станет.
— И когда она дала вам этот конверт?
— За два дня до… — Андрей запнулся. — За два дня до того, как приняла таблетки.
Катя почувствовала, как холод пробежал по её спине. Неужели мама планировала самоубийство? Нет, этого не может быть. Врачи говорили о случайной передозировке снотворного на фоне депрессии…
— Она знала, что умрёт, — прошептала Катя. — Она всё спланировала.
— Нет! — резко возразил Андрей. — Не говори так. Ирина бы никогда… Она любила тебя больше жизни.
— Тогда почему она не боролась? — закричала Катя, чувствуя, как слёзы наконец прорвались и потекли по щекам. — Почему сдалась? Почему оставила меня одну?!
Её плечи затряслись от рыданий. Месяцы сдерживаемого горя и одиночества наконец вырвались наружу. Катя закрыла лицо руками, не желая, чтобы отчим видел её в таком состоянии, но не в силах остановить слёзы.
К её удивлению, Андрей не попытался подойти и обнять её, как сделал бы любой другой человек. Он просто стоял рядом, давая ей пространство для горя.
— Она боролась, Катя, — тихо сказал он, когда рыдания немного утихли. — До самого конца боролась. Но иногда… иногда демоны внутри нас сильнее, чем мы думаем.
Катя медленно подняла голову, вытирая слёзы тыльной стороной ладони.
— Какие демоны? О чём вы говорите?
Андрей тяжело вздохнул и опустился в кресло напротив, словно ноги больше не держали его.
— Твоя мама… у неё была биполярная депрессия, Катя. Диагностированная ещё до нашего знакомства. Она принимала лекарства, держала это под контролем. В основном. Но бывали периоды… тяжёлые периоды.
Катя застыла, пытаясь осмыслить услышанное.
— Что? Нет, это неправда. Я бы знала. Я жила с ней всю жизнь, я бы заметила!
— Она мастерски это скрывала, — грустно улыбнулся Андрей. — Особенно от тебя. Не хотела, чтобы ты волновалась. Чтобы видела её слабой.
— Те дни, когда она не вставала с постели… Говорила, что простудилась или мигрень…
— Да, — кивнул Андрей. — И командировки, на которые она якобы уезжала… Дважды она лежала в клинике. Просила меня не говорить тебе правду, придумывать что угодно.
Катя почувствовала, как земля уходит из-под ног. Всё, что она знала о своей матери, о своём детстве, внезапно предстало в другом свете.
— Почему вы рассказываете мне это сейчас? — прошептала она.
— Потому что ты имеешь право знать, что её смерть не была… намеренной, — ответил Андрей. — В тот день у неё был тяжёлый эпизод. Она могла не контролировать, сколько таблеток приняла. Или забыла, что уже принимала лекарство.
— И наш развод… Это тоже было связано с её болезнью?
Андрей отвёл взгляд, и Катя поняла, что попала в точку.
— Последний год был особенно тяжёлым, — признался он после паузы. — Её состояние ухудшалось, она отказывалась от помощи, от клиники… Говорила, что я предаю её, пытаясь запереть в «психушке». Настаивала на разводе. Я согласился, думая, что это просто очередной эпизод, что потом она передумает… Но не успел ничего исправить.
Его голос дрогнул, и Катя впервые увидела в глазах отчима настоящие, неподдельные слёзы.
— Я подвёл её, — прошептал он. — Подвёл вас обеих.
Повисла тяжёлая пауза. В комнате было слышно только их дыхание и тиканье старых настенных часов — подарок бабушки на новоселье ещё до рождения Кати. Эти часы отсчитывали время её жизни с самого начала, и будут отсчитывать дальше, когда никого из них уже не станет.
— Мне пора, — наконец произнёс Андрей, поднимаясь. — Я выполнил обещание, данное твоей маме. Остальное — твой выбор.
Он направился к выходу, но у самой двери гостиной остановился и, не оборачиваясь, добавил:
— Что бы ни было в той ячейке, Катя… помни, что твоя мать любила тебя больше всего на свете. Что бы она ни сделала, что бы ни скрыла — это было из любви к тебе. Никогда не сомневайся в этом.
С этими словами он вышел в прихожую. Катя слышала, как он надевает пальто, как щёлкает замок входной двери, как его шаги удаляются по лестнице. И только когда всё стихло, она позволила себе снова заплакать — уже не от злости или горя, а от растерянности перед внезапно изменившимся прошлым и неясным будущим.
Банковская ячейка №1764 находилась в подвальном помещении «ПромБанка», за массивной стальной дверью и под присмотром двух охранников. Катя нервничала, пока заполняла необходимые бумаги и предъявляла паспорт и свидетельство о смерти матери. Сотрудница банка — молодая женщина с идеальным макияжем и ничего не выражающей улыбкой — проверяла документы с педантичной тщательностью.
— Всё в порядке, — наконец произнесла она. — Пройдёмте со мной.
Охранник открыл тяжёлую дверь, и они спустились по узкому коридору к стене с множеством металлических ящиков разного размера. Сотрудница остановилась у одного из них, вставила свой ключ в первую скважину и кивнула Кате:
— Теперь ваш ключ, в нижнюю скважину.
Катя достала ключ, полученный от отчима, и с замирающим сердцем вставила его в замок. Механизм щёлкнул, и дверца ячейки открылась.
— Я подожду в конце коридора, — сказала сотрудница. — Когда закончите, позовите меня.
Она удалилась, оставив Катю наедине с содержимым ячейки. Внутри лежала плотная папка с документами и небольшая шкатулка красного дерева. Катя вынула их и положила на небольшой столик для клиентов, расположенный у стены.
Сначала она открыла папку. Сверху лежало письмо, запечатанное в конверт с надписью: «Моей дочери Екатерине». Сердце Кати забилось чаще, когда она узнала мамин почерк. Она осторожно вскрыла конверт и развернула сложенный лист бумаги.
«Дорогая моя Катенька,
Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет с тобой. Надеюсь, ты сможешь простить меня за то, что я не нашла в себе силы рассказать тебе правду при жизни. Я многого боялась — твоего разочарования, твоего гнева, возможно, даже твоей ненависти. Но больше всего я боялась потерять твою любовь.
То, что ты узнаешь сегодня, может изменить твоё отношение ко мне и к своему прошлому. Я только прошу тебя помнить одно: каждое моё решение, каждый мой поступок был продиктован только любовью к тебе. Ты — самое ценное, что у меня было в жизни.
Начну с самого важного: Алексей Николаевич Соколов, которого ты всегда считала своим отцом, погибшим до твоего рождения, — не твой биологический отец. Мы действительно были женаты, но очень недолго. Он действительно погиб в автокатастрофе, но это случилось через год после нашего развода, когда я уже была беременна тобой от другого человека.
Твой настоящий отец — Андрей Викторович Ларин, мой второй муж, которого ты знаешь как своего отчима.
Мы познакомились с Андреем ещё до моего брака с Алексеем, но тогда наши отношения не сложились. Мы встретились снова через несколько лет, когда я уже была разведена. Вспыхнул роман, и вскоре я узнала, что беременна. Но в тот момент Андрей не был готов к семье. Он только начинал свой бизнес, много работал, и, честно говоря, испугался ответственности.
Я не виню его. Мы были молоды, и я тоже наделала ошибок. Когда он предложил сделать аборт, я разорвала отношения и решила растить тебя одна. Но потом случилась трагедия с Алексеем, и мне показалось… правильным позволить тебе думать, что он был твоим отцом. Хороший человек, погибший до твоего рождения — разве не лучше такая история, чем правда об отце, который отказался от своего ребёнка?
Когда ты была маленькой, я создавала тебе образ героического папы, погибшего, но любившего тебя ещё до рождения. Рассказывала истории, показывала фотографии Алексея… Ложь наслаивалась на ложь, и со временем изменить что-то становилось всё труднее.
А потом, десять лет назад, Андрей снова появился в моей жизни. Он многое переосмыслил, многое понял. Когда он узнал о тебе, то сразу догадался, что ты — его дочь. Он хотел всё тебе рассказать, но я запретила. Боялась твоей реакции, боялась, что ты возненавидишь меня за годы лжи. Андрей согласился с моим решением, хотя это было мучительно для него — быть рядом с тобой, любить тебя, но не иметь права называться твоим отцом.
В этой папке ты найдёшь документы, подтверждающие моё признание: результаты ДНК-теста, который мы с Андреем сделали втайне от тебя, копии свидетельств о браке и разводе с Алексеем, моё официальное заявление об отцовстве. Здесь же лежит обновлённое завещание, согласно которому всё моё имущество делится между тобой и Андреем, а также несколько важных семейных фотографий, которые я никогда тебе не показывала.
В шкатулке ты найдёшь кое-что ещё — серебряную цепочку с кулоном в форме кленового листа. Этот кулон Андрей подарил мне, когда мы только начали встречаться. Я берегла его все эти годы как напоминание о времени, когда мы были по-настоящему счастливы.
Катенька, я не прошу тебя немедленно простить и принять Андрея как отца. Я понимаю, что тебе нужно время, чтобы осмыслить всё это. Я только прошу тебя дать ему шанс. За этой суровой внешностью скрывается человек, который искренне любит тебя и страдает от невозможности признаться в этом.
Что бы ты ни решила, знай — я всегда любила тебя больше всего на свете. Ты была моим светом в самые тёмные дни, моей радостью, моим счастьем. Прости меня за мои ошибки и слабости. И помни: где бы я ни была сейчас, я всегда с тобой.
С любовью, Твоя мама.»
Катя дочитала письмо и опустила руки. Слёзы текли по её щекам, капая на бумагу и размывая чернила. Её трясло — не от горя, не от злости, а от шока, который был слишком силён, чтобы уместиться в сознании.
Андрей Викторович — её отец? Человек, которого она десять лет считала чужаком, узурпатором, разрушителем её счастливой жизни с мамой? Тот, кого она обвиняла во всех бедах, кого тихо ненавидела все эти годы?
Она механически перебирала документы из папки, не вникая в их содержание. Вот результаты ДНК-теста, подтверждающие отцовство Андрея с вероятностью 99,99%. Вот свидетельства о браке и разводе с Алексеем Соколовым, датированные задолго до её рождения. Вот нотариально заверенное заявление матери, признающее Андрея Ларина биологическим отцом Екатерины Соколовой.
Соколова… Даже её фамилия была частью этой лжи.
Катя отложила документы и открыла шкатулку. Внутри на бархатной подушечке лежала серебряная цепочка с кулоном в форме кленового листа, точно как описывала мама. Но было там и ещё кое-что — маленькая фотография, на которой молодые Ирина и Андрей улыбались, обнявшись, на фоне осеннего парка. На обороте фотографии было написано: «Счастливейший день моей жизни. Ирина беременна! 12 октября 1996».
Катя смотрела на снимок, не в силах оторвать взгляд. Её мама выглядела такой счастливой, такой живой… А рядом с ней — молодой Андрей, совсем не похожий на того сурового и сдержанного человека, которого она знала. На фотографии он смотрел на Ирину с таким обожанием, с такой нежностью, что у Кати перехватило дыхание.
Они любили друг друга. По-настоящему любили. До того, как жизнь, обстоятельства и их собственные решения всё разрушили.
Катя закрыла шкатулку и бессильно опустилась на стул. Мыслей было слишком много, и ни одной одновременно. Как ей теперь жить с этим знанием? Как смотреть в глаза Андрею — нет, своему отцу? Как примириться с тем, что вся её жизнь была построена на лжи?
Она не знала, сколько просидела так — минуты или часы, — пока её не прервал деликатный стук. Сотрудница банка заглянула в комнату:
— Простите, но у нас скоро закрывается хранилище. Вы закончили?
Катя кивнула, собрала документы обратно в папку и вложила туда же шкатулку. Ей нужно было выбраться отсюда, глотнуть свежего воздуха, попытаться осмыслить всё произошедшее.
Вечер выдался промозглым. Моросил мелкий осенний дождь, прохожие спешили укрыться под зонтами, в подъездах, в тёплых кафе. Катя брела по улице, не замечая, что промокла до нитки. В руках она сжимала папку с документами, прижимая её к груди, словно защищая от дождя.
Она не помнила, как дошла до парка, где часто гуляла с мамой в детстве. Старые клёны роняли пожелтевшие листья, которые тут же прибивало дождём к земле. Один такой лист — почти идеальной формы, с тонкими прожилками — упал прямо к её ногам. Катя подняла его и невольно сравнила с кулоном в шкатулке.
Кленовый лист. Символ их любви с Андреем. Символ осени — времени, когда всё увядает, но в то же время времени урожая, времени подведения итогов.
Мысли Кати путались. Она вспоминала десять лет, проведённых с отчимом — нет, с отцом, — пытаясь увидеть их в новом свете. Вспомнила, как он учил её кататься на велосипеде, как проверял её домашние задания, как гордился её успехами в школе… Как терпеливо сносил её подростковые истерики и отчуждение, никогда не повышая голоса в ответ. Как заботился о маме в периоды её «мигреней» — теперь Катя понимала, что это были эпизоды депрессии.
Он любил их обеих. Всегда любил, даже когда они отталкивали его.
А потом Катя вспомнила их последний разговор, три дня назад. «Вы мне никто, поэтому в моей квартире вам нечего делать», — бросила она ему в лицо. Теперь эти слова жгли её изнутри, заставляя задыхаться от стыда и раскаяния.
Она достала телефон и, не давая себе времени на раздумья, набрала его номер. Гудки. Один, второй, третий… Уже на седьмом гудке Катя была готова сдаться, когда вдруг услышала его голос:
— Катя?
Он звучал удивлённо и настороженно. Катя сглотнула комок в горле.
— Андрей Викторович, я… — она запнулась. Как назвать его? Отчим? Отец? По имени? — Я была в банке. Прочитала письмо мамы и документы.
На другом конце провода повисла тишина, нарушаемая только шумом дождя. Наконец Андрей тихо спросил:
— И что ты чувствуешь?
Катя закрыла глаза, позволяя дождю омывать её лицо, смешиваясь со слезами.
— Я не знаю, — честно ответила она. — Растерянность. Шок. Злость… Не на вас, а на всю эту ситуацию. На маму, на себя… Мне нужно время, чтобы во всём разобраться.
— Я понимаю, — его голос звучал глухо. — Возьми столько времени, сколько тебе нужно.
— Но я хотела бы… — Катя набрала в грудь воздуха, — я хотела бы встретиться с вами. Поговорить. Узнать вашу версию этой истории.
— Конечно, — в его голосе промелькнуло что-то похожее на надежду. — Когда?
Катя огляделась. Промокшая насквозь, стоящая посреди пустынного парка с папкой документов, перевернувших всю её жизнь… Она выглядела, наверное, как сумасшедшая. И чувствовала себя так же.
— Может быть, сейчас? — неуверенно предложила она. — Я в парке на Садовой, возле нашего… моего дома.
— Я буду через пятнадцать минут, — без колебаний ответил Андрей. — Жди меня у главного входа. И Катя… Спасибо.
Он отключился, а Катя осталась стоять под дождём, который, казалось, начал утихать. Сквозь разрывы в тучах проглядывало вечернее небо удивительного сине-фиолетового оттенка, какой бывает только осенью. На западе, там, где садилось солнце, облака окрасились в золотисто-розовый цвет.
Катя медленно двинулась к выходу из парка, по дороге размышляя о превратностях судьбы. Ещё утром она считала, что потеряла обоих родителей. А сейчас… Сейчас у неё был шанс обрести отца. Настоящего отца, который всегда был рядом, но которого она не замечала.
Она не знала, сможет ли когда-нибудь называть его папой. Не знала, сложатся ли у них отношения. Не знала даже, простит ли она полностью свою маму за годы обмана. Но одно Катя знала точно: жизнь продолжается, несмотря на потери и открытия. И эта жизнь стоила того, чтобы прожить её честно — с собой и с теми, кого любишь.
Остановившись у ворот парка, Катя подняла лицо к прояснившемуся небу и глубоко вдохнула влажный после дождя воздух. Где-то вдалеке показалась фигура мужчины, спешащего в её сторону. Катя улыбнулась и пошла ему навстречу.
