Катя проснулась раньше всех. На цыпочках прошла на кухню, чтобы заварить кофе и посидеть в тишине хотя бы десять минут. Это стало ее маленьким утренним ритуалом, пока дети и муж еще спят. Тишина, кружка с белым котом и теплый свет из окна.
Но с некоторых пор даже тишина перестала быть настоящей.
На кухне уже стояла кастрюля с кипящей овсянкой. Запах корицы ― терпкий, удушливый. На столе ― разложенные по тарелкам бутерброды с маслом и соленым огурцом. И над всем этим ― голос:
― Я решила, что не надо вашим детям шоколадную пасту. С утра должно быть что-то сытное. И полезное. Вот! Овсянка на воде ― самое то.
Галина Сергеевна стояла у плиты в неизменном халате с розами, и, даже не повернувшись, уже знала: Катя недовольна.
― Мама, я же просила вас… мы с утра едим другое. Я…
― Ты ― занятая мать. А я ― свободная бабушка. Разве плохо, что я вам все готовлю?
Катя сглотнула. Возражать глупо, но и молчать невозможно.
Когда свекровь только предложила им пожить у нее, все казалось временным. После операции на колене ей было трудно жить одной, и Катя с Андреем согласились: «Поживем пару месяцев, восстановишься».
Тем более Андрей только устроился в новую фирму, и зарплаты едва хватало на скромное жилье.
Прошел год.
Сначала Галина Сергеевна помогала ― с детьми, по хозяйству, иногда даже была тихой. Но очень скоро все изменилось.
― Посуду ты неправильно ставишь в сушилку.
― Зачем вы тратите деньги на еду навынос?
― Андрей должен сам класть детей спать. Ты их слишком жалеешь.
Катя старалась не конфликтовать. Но постепенно понимала: ее семья больше не ее. А жизнь словно расчерчена меловыми линиями, где ей отведен самый узкий сектор.
Андрей молчал. Работал допоздна, приходил уставший, слушал жалобы жены, но никогда не говорил ничего напрямую. Только однажды, когда они сидели вдвоем на кухне, выдохнул:
― Она растила меня одна, а теперь живет так, будто хочет вырастить и нашу семью. По-своему.
Катя ничего не ответила. Потому что знала, что, скорее всего, он прав.
Но что делать ― еще не знала. Только чувствовала: она на грани. Еще немного ― и ее самой здесь просто не останется.
― Катя! ― голос Галины Сергеевны звучал, как сигнал тревоги. ― Ну сколько можно резать хлеб этим ножом?! Он же тупой!
Катя глубоко вдохнула. Промолчала. Она просто хотела сделать бутерброды детям. Встала раньше обычного, чтобы не мешать никому. Но свекровь уже была на кухне. Как всегда.
― Я говорю ― дай мне, я сама нарежу. Ты же себе руки пообрезаешь, как всегда! ― уже на ходу отбирала нож.
Катя отступила. Не из страха, а от усталости. Не хотелось начинать день с войны.
Каждое утро начиналось с комментариев. «Кофе вреден ― сердце сядет». «Сыр дорогой ― зачем берете?» «Мужа встречаешь без макияжа ― не удивляйся, если загуляет»
Андрей слышал все это. Иногда смеялся, иногда просто уходил в комнату. Все чаще ― задерживался на работе. Сначала на час. Потом ― на три. Потом ― стал «не успевать к ужину» почти ежедневно.
Однажды Катя спросила:
― Ты специально не приходишь, пока мама не ляжет?
Он замер. Потом тихо ответил:
― Я просто не хочу ссор. Мы же ничего не можем ей сказать. А ты… все терпишь.
― А ты бы смог? ― выдохнула Катя. ― Сказать матери: «Мы уходим»?
Он пожал плечами. А потом ― ушел в ванную. Там он теперь проводил больше времени, чем на диване.
Галина Сергеевна стала все чаще жаловаться на здоровье. То давление скачет, то «крутит ногу после операции», то сердце, то голова, то сон плохой, то понос, то золотуха.
― Сегодня в глазах потемнело. Хорошо, что успела таблетку принять. А вы? А вы как всегда ― ничего не видите. Я вам, видимо, просто мешаю, да?
Катя пыталась успокоить:
― Мам, ну конечно, вы не мешаете. Просто… может, надо на обследование?
― Обследование мне?! Да мне ― отдых нужен! Чтобы не готовить, не стирать, не видеть, как сын мой на меня косится. Андрей ― хороший, но с тобой стал холодным. Замкнулся. Потому что никакой поддержки от тебя не чувствует.
Катя молчала. Но пальцы сжались в кулак.
Однажды вечером, когда дети уснули, и Катя пыталась на тихом огне приготовить крем-суп ― без криков и корректировок, ― свекровь снова зашла.
― Суп? Вечером? И кому это? Мужу твоему? Он же не ест ничего домашнего. Только пиццу с телефона заказывает. А ты ему тут… пытаешься понравиться? Зачем?
― Мам… ― голос Кати дрогнул.
― Ты не понимаешь, как надо с мужчинами. Я в твои годы уже все умела. И дети у меня не орали, и муж со мной считался. А ты… Ты бы без меня не справилась. Тебя мать ничему не научила
Катя положила ложку. Медленно.
― Спасибо вам. Я ценю вашу помощь.
― Что ты ценишь? Что я твою жизнь тащу на себе? Я и стираю, и глажу, и за детьми слежу! Не будь меня ― вы бы тут по стенам бегали.
Катя ничего не сказала. Вышла на балкон. Стояла на холодной плитке босиком, пока не онемели пальцы. Смотрела в темные окна соседей. И думала только об одном:
А если я исчезну? Кто-нибудь это заметит?
Той ночью она не уснула. Слушала, как свекровь кашляет. Как сын во сне зовет ее. Как скрипит дверь спальни ― Андрей снова встал попить. И Катя не заплакала. Она просто поняла:
Я больше не хочу так жить.
Катя давно поняла: разговорами эту ситуацию не спасти. Но все еще пыталась. Верила, что можно объяснить, донести. Что свекровь услышит.
― Мам, может… вам отдохнуть стоит? На пару недель к тете Зое? Она ж одна в поселке, там и воздух, и смена обстановки…
― Что ты несешь? ― резко перебила Галина Сергеевна. ― Меня из дома выгоняешь, да? Я мешаю? А кто за детьми присмотрит, пока ты валяешься?
― Никто никого не выгоняет. Просто… мы устали, мама. Все. Даже дети начали бояться, когда вы начинаете кричать.
― Боятся?! Боятся бабушку?! Да я ради них на лекарства трачусь, книги покупаю! У тебя никогда ни на что времени нет! Это ты их нервируешь, а не я!
Голос ее становился все громче. Дети проснулись, зашуршали в детской. Катя метнулась к ним, обняла, уложила обратно.
Когда вернулась ― Галина Сергеевна стояла у двери, держа руку на груди.
― Ты довела меня! У меня сердце! Ты хочешь, чтобы я умерла прямо здесь?!
― Хватит! ― впервые в жизни Катя повысила голос. ― Не смейте так говорить! Не смейте меня шантажировать!
― Я? Шантажирую?! Да если бы не я ― Андрей давно бы сбежал! А ты бы сидела с двумя детьми у разбитого корыта! Тебя бы никто не потянул. Ты ― слабая! Ты одна ничего не можешь! Ты мне всем обязана!
Катя молча ушла в ванную. Закрыла дверь. Села на край ванны. Ее трясло. Но не от страха, а от ярости.
Ночью она услышала, как свекровь говорит кому-то по телефону:
― …да, я с ними живу. Как у тумбочки. Все делают через губу. Неблагодарные. Вон пусть одна попробует ― без меня. Сами все завалят. Вот выгоню ― завоют.
Катя сидела в коридоре. Слышала каждое слово. Пауза. Пауза. И щелчок ― свекровь отключила телефон.
Катя встала. Медленно. Уверенно. Пошла в детскую. Накрыла детей. Посидела рядом. Погладила дочку по волосам.
И поняла:
Наутро все будет по-другому.
Субботнее утро выдалось тихим. Галина Сергеевна спала ― после бессонной ночи и валерьянки. Андрей уехал на работу, но обещал заехать к обеду. Дети смотрели мультики, мирно, спокойно. В квартире наконец-то не звенело напряжением.
Катя открыла большой чемодан, достала пакеты. Начала складывать вещи.
Медленно. Без паники и спешки.
Пижамы. Носки. Игрушки. Любимую мягкую ламу дочери и сборник сказок для сына. Сложила аккуратно аптечку. Документы. Свою кофту, ту самую ― теплую, с капюшоном, которую свекровь называла «бомжацкой».
Она не плакала. Не торопилась. Просто двигалась, будто знала план давно.
Остановилась только один раз ― возле фотографии на стене. Семья: они с Андреем, Галина Сергеевна, дети, Новый год. Все улыбаются. А Катя ― будто смотрит в стену.
Сняла рамку. Убрала в ящик.
Записку написала ручкой на листке из детского альбома:
«Мы уехали. Не навсегда. Но надолго.
Я устала. Я хочу дышать. Я не могу жить под диктовку.
Простите, если сможете.
Катя».
Положила записку на кухонный стол, рядом с таблетками. Накрыла салфеткой. Взяла детей за руки и вышла.
Она поехала к Оле ― подруге с колледжа. Та давно предлагала: «Если совсем тяжко ― приезжай. Потеснимся. Я рядом».
Катя приехала. Заселилась в маленькую комнату. На полу ― матрас. На стене ― гитара. Уют, хоть и не без хаоса. Но главное ― тишина без давления.
Свекровь не звонила весь день. Не писала.
На следующее утро пришло первое сообщение:
«Вы где? Что случилось? Я ж почти умерла ночью! А вы ― даже не позвонили!»
Катя не отвечала.
На следующий день ― еще одно:
«Ты забрала моих внуков! Я помогала вам ― а ты меня бросила, как собаку!»
Она набрала номер сама. На третий гудок ― свекровь ответила.
― Это ты?! Ты в своем уме?! Я почти скорую вызывала! У меня давление 160!
― Мам, я говорю спокойно. Пожалуйста, выслушайте.
― Я все для вас делала! А ты вон как! Как предательница!
― Нет. Это мое решение для сохранения семьи.
― Катя…
― Я не девочка. Я взрослая женщина. Со своими детьми. Со своей семьей. Мне не нужно, чтобы вы делали все за меня. Мне нужно, чтобы вы отпустили нас. Хотя бы немного.
― Но ты же ничего не умеешь…
― Научусь. Без комментариев. Без контроля. Просто ― как взрослая. Вы достаточно помогли. Теперь позвольте мне ― жить.
Секунды молчания в трубке казались часами. Потом ― короткий всхлип. И гудки.
Катя отключила телефон. Села у окна. Закрыла глаза.
Первый вдох ― был как после долгого плавания. Когда выныриваешь. И наконец ― дышишь.
Прошел месяц.
Они переехали в съемную квартиру ― однушку в старом доме, но с теплыми полами, большими окнами и настоящим ощущением свободы. Места было немного, но воздуха ― больше, чем за последний год.
Дети привыкли почти сразу. Сын сказал:
― Мама, тут лучше, потому что ты улыбаешься.
Андрей устроился на подработку, приходил поздно, но всегда играл с детьми, помогал с покупками. Смотрел на Катю, будто видел ее заново. И не спешил ничего спрашивать.
Галина Сергеевна не звонила. Не писала. Только на третьей неделе пришло короткое сообщение:
«Живите, как считаете нужным. Простите, если перегнула. Если захотите ― приезжайте в гости».
Катя прочла. Не ответила сразу. Просто почувствовала ― наконец свекровь не спорит, не учит, не требует. А просто признает: она больше не командир.
Однажды вечером Катя стояла у окна. Дети играли на полу в «папа строит крепость». С улицы доносился запах сирени. За окном цвели деревья, а в комнате была тишина. Без упреков и инструкций. Без чувства, что кто-то всегда наблюдает за твоим дыханием.
Катя закрыла глаза. И улыбнулась.
Иногда, чтобы стать собой, надо не объяснять. А просто уйти.
