— О чём ты, Федя?
Фёдор тронул крепкой мозолистой рукой чёрные завитки на голове, словно готовился позировать перед фотографом, хотел выглядеть на снимке причёсанным, и посмотрел на жену.
— В командировку, говорю, посылают на три дня, может, четыре. Туда на поезде, обратно получу машину, груз и домой.
— Опять тебя, словно отправить больше некого! — Люба нахмурилась. — Только-только с посевной вернулся.
— Значит некого, раз посылают.
На самом деле Любаше было приятно, что её мужа, передовика колхоза «Ленинец», лучшего комбайнёра района, так уважают. Все серьёзные поручения только Гладков Фёдор Андреевич исполняет. И на поле впереди всех, а если нужно перед колхозниками выступить, то тоже просят его, Федю, и он не отказывал. В свои тридцать три он каждую посевную и уборочную получал грамоты. А это о многом говорило.
Она поставила на стол кружку с чаем и села рядом с мужем.
— Сахар положить?
— Ага, — Фёдор ел торопясь.
— Спешишь?
— Ага.
— Не давись, с собой соберу, — Люба взяла чистое полотенце и, положив на край несколько пирожков с ливером, бережно завернула.
Последний глоток чая муж делал, уже подскочив с места.
— Спасибо, Люба, я побежал.
Она проводила его взглядом, выглянув в окошко: «Не обернулся, спешит».
***
Замуж Федя Любу мимоходом позвал. Она на стогу стояла, метала пахнущее летом сено, а он подавал снизу. Поспевала, а Федя, задумавшись о своём, только и кидал без отдыха. Люба покраснела уже, ни то от усталости, ни то злости на молодого парня. Постоянно он её задевал, подшучивал, вот и решила, что проверяет. А она успевала, натруженная, округлая, сильная, налитая.
— Чего молчишь, Люба, не остановишь?! Я забылся и кидаю.
Она выдохнула и рассмеялась.
— А может, я присматриваюсь, сколько в тебе силы, ровня ты мне или нет?
Бабы на соседнем стогу рассмеялись, а Фёдор шутку оценил.
— Так выходи за меня, сколько стогов проверять будешь, видишь же, что ровня?
— А ведь соглашусь, жалеть будешь, рассказывать, что загоняла совсем.
— Бабы, слышали, что я ей предлагал?
Смехом и ответом поддержали женщины Фёдора. А Люба словно обмякла, ни ждала, ни гадала. За обедом взгляда оторвать от земли не могла, чувствовала, что все на неё смотрят. А с работы уже Фёдор её до дома провожал. Так и решилась их судьба. Некогда было толком ухаживать, он на своей работе, она у себя. Встречались редко, но как положено к родителям Любы Фёдор сватов осенью отправил.
Жили ладно, счастливо, одно «но» — детей не было. Люба уже стала беспокоиться, на других беременных посматривать. Однажды осторожно поинтересовалась у мужа: не против ли он провериться, выделить зимой денёк или два и съездить в город.
Фёдор нахмурился и ответил:
— Поезжай, проверься, конечно, а мне незачем.
Зима быстро сковала все берега стужей, до города — вон, три сапога и околки. Люба не стала ждать крещенских морозов и ушла к тётке на несколько дней, чтобы попасть к женскому врачу во время повышения квалификации в городской поликлинике.
Но пожилая акушерка только развела руками — отдыхайте больше и не надрывайтесь, всё хорошо, да и анализы в норме.
Вернулась Люба домой радостная, привезла мужу красивый портсигар и рубашку новую, мягкую, таких в деревню не завозили.
Фёдор рубашку отложил, а миленькую вещицу из металла долго крутил в руках. Особенно надпись ему понравилась. Люба гравировку сделала: «Любимому Фёдору от Любы».
Жена смотрела на мужа и улыбалась:
— Как ребёнок игрушке рад.
— Занятная вещь. Кстати, что там у врача, что сказал?
— Сказала, трудитесь плохо, товарищ передовик, нужно больше жене внимания уделять, а не трактору.
Люба рассмеялась и приобняла мужа, сидевшего на табуретке со спины. Скучавший по Любе Фёдор тут же притянул жену к себе и не отпускал из объятий до первых петухов.
***
Проводила Люба мужа взглядом, пока не скрылся из вида, и поспешила к себе в фельдшерский пункт. Врачом она становиться и не собиралась, училась хорошо и думала поступать в педагогический, но заболел отец, а до больницы ездить каждый раз, чтобы сделать укол или капельницу, было накладно. Так и получилось, что всю весну перед экзаменами в школе Люба, скоренько пройдя курсы медсестёр на зимних каникулах, ухаживала за отцом.
Фельдшерский пункт в деревне так и пустел, и мать спросила, не хочет ли дочь пойти учиться на врача. Люба решила, что можно попробовать. И получилось.
Училась долго, но девушке нравилось то, чем она занимается, а больше всего нравилось помогать другим. В деревнях и люди древние, всё отварами и примочками лечились, а не каждую болячку можно чаем вылечить.
Старалась Люба в свободное время на приёме у опытных врачей присутствовать. Карандашом в толстую школьную тетрадь всё записывала, на память не надеялась. Да и заведующая городской больницы никогда в помощи не отказывала, всегда готова была дать совет или устроить консультацию.
***
День отъезда мужа наступил неожиданно быстро. Уезжать самой Любе было проще. А вот провожать… Словно отрывали от неё самой самое лучшее, самое ценное, дорогое и увозили в железной коробочке.
Муж улыбался и махал рукой из купе.
— Фёдора Андреевича провожаешь? — пожилая женщина, стоящая рядом, тоже принялась махать кому-то в том же купе.
Люба повернулась к ней, но женщина только улыбалась и продолжала трясти вытянутой кистью, будто и не произносила вслух ничего.
Люба перевела взгляд на окно, но там вместо мужа махала незнакомая ей женщина. Стало понятно — родственница стоящей рядом пенсионерки.
— Здравствуйте. Да. А вы кого?
— Как кого? Дочь, — пожилая женщина даже повернулась к Любе. — Да и Федя нам не чужой.
— Вы родственники? — удивлённо произнесла Любовь.
— А то не знаешь кто отец моего внука? — чуть прищурившись и улыбнувшись, сказала пожилая женщина.
— Нет, — Люба пожала плечами.
— Фёдор твой.
Люба даже дышать перестала. Она посмотрела на окно, чтобы лучше рассмотреть пассажирку. Лица её уже не было видно, только мелькала голубая в белый горох блузка.
Поезд попрощался с перроном и тронулся.
— Что встала, тебя больные ждут, она стоит.
Люба молча развернулась и пошла по главной дороге посёлка. Фельдшерский пункт был совсем рядом.
— Да не спеши так, ещё больше давление подскочит, ты меня сама в город повезёшь.
— Так вы ко мне идёте?
— А к кому ещё? Не вижу я что-то здесь больше врачей, — пожилая женщина покрутилась на месте.
Люба сбавила темп и дала этой невысокой пожилой женщине себя догнать, хотя её общество не доставляло ей удовольствия.
— Не вовремя ты Феде на глаза попалась, ой, не вовремя. Не дала ему с моей дочерью второй шанс. Вон и детей у тебя нет, а ещё вра-а-ач…
Люба резко остановилась:
— Если вы ко мне на приём, то прошу, сейчас открою дверь.
Люба ускорилась, чтобы прекратить этот разговор. Она быстро открыла дверь, надела халат и белый накрахмаленный колпак, который так шёл её загорелому на майском солнце лицу, и принялась мыть руки.
— Ну так что мне с давлением делать?
— Вы проходите, присаживайтесь, как ваша фамилия?
— Ты, товарищ, доктор, комедию прекрати ломать. Выпиши мне что положено и я пойду.
— Нет. Приём будет проходить по правилам. Я заполню карточку, измерю вам давление…
— Ясно всё с тобой, — пожилая женщина махнула рукой и направилась к выходу.
Любу в посёлке любили. Всегда приветлива, учтива, и на улице может остановиться, поговорить. А тут. Она сама себя не узнавала.
До конца рабочего дня фельдшер еле досидела. Всё падало из рук, и дневной разговор не выходил у Любы из головы.
Она закрыла дверь пункта и пошла домой. По дороге вдруг поняла, что ей просто необходимо узнать, кто была эта… эти женщины и что там за история.
Мать сидела молча за столом, обводя пальцем вензеля на клеёнчатой скатерти, не решаясь на разговор.
— Я думала, доченька, ты знаешь… Я и сама год назад об этом услышала, надеялась слухи… Тебя не стала беспокоить.
— Ма-ма, ну как так-то. И Федя молчал.
— А он знает? — мать посмотрела на дочь.
— А-а-ах. Как это всё не вовремя. Ещё эта поездка в одном купе с … Какая фамилия у них, как зовут, мам, знаешь?
— Мартыновы они. Мать Евдокия, а дочь Вера.
Люба рассмеялась:
Ещё Надежды как бы не всплыло, совсем смешно будет.
— Действительно, не смешно, — вмешался отец. Он лежал на кровати в соседней комнате и слышал весь разговор. — Прежде у мужа узнай всё. А то сели, как куры на насест и судачат. Мало ли что люди говорят.
Люба закусила губу. Фамилию и имя она узнала, теперь осталось узнать то, что она задумала.
— Я домой, мам, пап, пока.
— Пока, доча, — мать перекрестила её в пороге, пока Люба не видела, и зашептала молитву.
***
— Ну, здравствуй, Фёдор, — она поправила блузку и села напротив мужчины
— Здравствуй, Вера, — он вытер влажные руки о брюки, потом опомнился, что не в рабочем костюме, а в парадно-выходном, но следов на тёмно-синей ткани не было видно.
Она смотрела на него, не отрываясь. А Фёдор не знал, куда себя деть, растерялся как виноватый школьник.
— Давно не виделись, — сказал он и кашлянул в кулак. — Как сама, как сын? Слышал, ты к матери вернулась. Смотрю к нам на работу вышла снова.
— Чего ты, как не родной? А то не знал, что приехала? — Вера села удобнее, чуть развалившись, явно привлекая его внимание к себе.
— Не знал… Может чаю? Дорога длинная.
— Давай, раз угощаешь. А, подожди, я сама схожу.
Когда попутчица вышла, Фёдор даже громко выдохнул. Не ожидал он, что в командировку его отправят с Верой. Не поинтересовался с кем едет, почему-то решил, что с Володей, напарником. А тут бухгалтершу прилепили к нему, да ещё и женщину, да ещё и …
Так получилось, что пять лет назад, когда Вера приехала после института в колхоз по распределению на работу, Фёдор её сразу приметил. Что уж говорить, а Вера девушка была приметная, бойкая, вся из себя, да и внешне привлекательная. Фёдор не смог устоять. Вера счастью своему поверить не могла, такого мужчину отхватила. Но мнительность её и ревность свели отношения на нет. Рассталась пара, как Вера не бегала за Фёдором. А он как отрезал «Нет». Тогда Вера и уехала к тётке обратно в город, в колхоз больше не вернулась, вроде как на повышение квалификации уехала. А через девять месяцев встретила Евдокия Мартынова в магазине Фёдора, да и с улыбкой так, со смехом, словно невзначай, поздравила с рождением сына.
Фёдор смеха того понять не мог. Удивился, почему ему раньше не сообщили. Не знал, что Вера была тяжёлой.
Только и ответил:
— При всех говорю. Если мой, пусть привозит, от ребёнка не откажусь.
Но Вера так и не приехала в посёлок, весточки никакой не подала. А вот сейчас вдруг объявилась.
— Я тут уточнила, — Вера вернулась и плотно закрыла за собой дверь. — Мы всю ночь одни в купе будем, пассажиры с верхних полок только к обеду сядут. — Вера поставила два подстаканника на стол и положила свою руку поверх его, немного наклонившись вперёд. — Второй шанс жизнь нам дала, видишь как. Я изменилась. Во второй раз глупить не буду.
— Это хорошо, что ты изменилась Вера. Второй шанс, так второй. Дверь закрыла? — улыбнулся Фёдор и встал, чтобы снять с себя пиджак, который ужасно мешал и сковывал его.
Веру от такой его прыти даже в жар бросило. Не ожидала она, что всё так легко окажется.
***
Обратно к фельдшерскому пункту Люба шла очень быстро, ей хотелось бежать, но со стороны кому-нибудь могло показаться это странным, поэтому пришлось себя сдерживать. Ключ болтался в замочной скважине, всё никак не вставал на своё место.
Картотека у Любы была большая. Посёлок и несколько ближайших деревень. Некоторых пациентов она знала в лицо, других ни разу не видела даже. Раздел под буквой «М» она нашла сразу. Бросилась к нему, не переобуваясь.
— Малахов, Марко…, — она судорожно перебирала карточки. Дошла до фамилии Мартынов. Нашла карточку Евдокии, а карты Веры не было. Люба вернулась в начало и пересмотрела все карты на букву М, заглянула на полку выше и ниже. Нет.
Потом она вспомнила, что детские карты она хранит отдельно и принялась искать там. Карта Мартыновой Веры нашлась сразу, почему-то её не перенесли во взрослый раздел. Никаких других карт с фамилией Мартынов не было.
— Конечно, — сказала сама себе Люба, какие карты, всё в городе. Она стукнула рукой по столу. Ждать означало мучить себя. И Люба подошла к телефонному аппарату.
— Да. Вечер добрый, Анна Степановна, Это Люба, да, Гладкова. У нас тут мальчик переехал с мамой в посёлок. К бабушке вернулись, а карту не привезли, забирали, нет? Можете посмотреть, у меня календарь прививок не отработан.
Работница регистратуры ушла, а Люба принялась, перебирая, стучать пальцами по столу.
— Не забрали, Люба. Я тебе отложу карту, ты когда приедешь?
— В следующую среду теперь. Анна Степановна, а ребёнок этот с какими показателями родился, на какой неделе? В роддоме ставили ему прививки?
— Сейчас посмотрю. Та-а-ак. Ставили прививки. Недоношенный только…
— Спасибо, Анна Степановна, спасибо, дорогая.
— Да не за что.
Люба кинула трубку на аппарат и запрыгала от радости.
***
Домой Фёдор вернулся из командировки весёлый.
— Скучала? — спросил он Любу прямо с порога.
Люба только сама пришла с работы, готовила ужин и не ожидала, что муж вернётся так скоро.
— Очень ждала, очень, — она прижалась к нему и долго так стояла.
— Баню затопим сегодня, так хочу смыть с себя всю эту дорогу и забыть.
Люба не придала значения этим словам и только кивнула, начав собирать на стол.
А через неделю к ней в фельдшерский пункт пришла Вера. Она зашла, покачивая бёдрами, рассматривая обстановку, и делая вид, что она тут главная. На ней была та самая синяя блузка в крупный горох и юбка солнце.
— Так вот ты, значит где. А я домой зашла, ни Фёдора, ни тебя нет.
— Что вы хотели? Как ваша фамилия, имя? — Люба сделала вид, что не знает женщину, стоящую перед ней.
— Ха. Вот и не знаешь кто я? Мартынова Вера.
— А. Кстати. Вера… у вас, кажется, сын есть. Мне нужна ваша карта и мальчика, вы не забрали их из поликлиники?
— Да не о картах думай, врачиха.
И Вера достала из сумочки портсигар. Точно такой же, какой дарила Люба мужу. Она аккуратно положила его на стол перед Любой и с ухмылкой произнесла:
— Фёдор вчера забыл у меня. Вот решила вернуть, а то, как он без него. Так хорошо нам было эти четыре дня, Вера довольно потянулась, сладко причмокнула. Слов нет, до сих пор вся горю.
— Женщина! — Люба подскочила с места. — Что вы себе позволяете? Если пришли на приём, то давайте начнём, а если нет, прошу не занимать моё время.
— На приём я приду, когда на учёт по беременности вставать нужно будет, а сейчас пока, — Вера чуть пошевелила кончиками пальцев в воздухе и медленно вышла из кабинета.
Люба бросила ручку на стол и сжала зубы.
«На работе нельзя, нельзя! А-а-а-а.»
Досидеть до конца рабочего дня было мукой. Люба часто вставала со стула, ходила из одного конца комнаты в другой. Кусала кулак и смотрела на портсигар. Он был точно Фёдора. С той самой гравировкой.
По дороге домой Люба вдруг подняла голову вверх и посмотрела на небо. Синее, совершенно синее небо смеялось над ней, перекатывая небольшие облака в виде круглого гороха из одного края в другой.
Дома Люба села за стол, напротив двери, положила портсигар рядом и принялась ждать мужа.
Фёдор приехал только через два часа, она слышала, как он заглушил мотоцикл во дворе, что-то сказал псу, который от радости рвался с цепи и, оставив сапоги на улице, вошёл.
— У тебя что-то было с Верой. С Мартыновой Верой? — спросила она сразу же.
Улыбка быстро сошла с его лица. Он сделал несколько шагов к столу и сел на табуретку напротив жены.
— О, где нашла? В вещах из командировки? А я уже думал, потерял, — он взял портсигар в руку и прижал к себе.
— Не уходи от ответа, было что-то с Веркой?
— Было, — твёрдо ответил Фёдор, не отводя от жены взгляда.
Если бы портсигар лежал бы под рукой, Люба точно запустила бы его в него.
— Пять лет назад было. Даже думал, что ребёнок, которого она родила тогда, от меня. Но мать моя ездила в роддом, сказали, что он недоношенный, значит не мой. Так что…
— Я спросила не о прошлом. Вера сегодня пришла ко мне на работу и принесла портсигар, сказала, что до сир пор горит оттого, как ей в командировке хорошо было.
Фёдор рассмеялся:
— Так и я горел. Жара невыносимая была. Я в поезд сел, там жара. Лёг сразу на верхнюю полку и спал до остановки, потом машину получили, тоже всю дорогу жара, не помнишь разве, я баню топил по приезду. Ты чего, ревнуешь? — он улыбнулся. — Не смей! Тебя люблю! Никого больше не нужно, никакие Верки мне не нужны, зачем? Если у меня такая Любовь дома есть. Не будешь на неё обращать внимания, она сама себя ядом своим задавит. Обидно ей сейчас, что ничего не вышло, что отказал я ей.
Люба не выдержала и расплакалась.
— Ну чего ты. Она всегда такая была, жизни мне не давала, вот опять. Ну а нам что, мы счастливы и ладно. Она только игнор и понимает.
— Ага, — Люба уткнулась в него, пытаясь кулачками вытирать слёзы.
— Ужинать будем жена? А то я голодный, как волк. Ты что ела?
— Сегодня ничего, тошнило утром, простоквашу вчера вечером пила, кислая…
— Тошнило? — Фёдор подхватил жену и стал кружить.
— Ты чего, поставь.
— Тошнит… Ой, Люба, как же я тебя люблю, ты не представляешь. Так, какое число, что там у нас… где календарь?
— Зачем календарь? — всё ещё не понимала она.
— Девять месяцев считать буду…
