Надо же, мои отношения с мужем восстановились… после ремонта. Я думала, мы уже разучились чувствовать. Все-таки шестнадцать лет брака. Это, знаете, как старый свитер: удобно, привычно, только не греет.
Мы с Димой давно жили в предсказуемом ритме: работа, ужин, редкие разговоры перед сном. Мы не ссорились, не выясняли отношений – просто жили. Ровно, спокойно, почти родственно. Без всполохов, без безумных страстей. Иногда мне казалось, что мы – два дерева, растущие рядом: корни переплелись, а кроны давно уже тянутся в разные стороны.
Пока не начался ремонт.
Захлопотали мы не просто так. Сережка впервые уехал в лагерь к морю. На две смены! «Мама, я уже взрослый!» – гордо заявил наш 12-летний сын, закидывая в чемодан кроссовки с подсветкой. Мы стояли с Димой на перроне и махали уходящему поезду, а когда вернулись в пустую квартиру, поняли: теперь здесь только мы, и эти стены, которые помнят нас совсем другими.
Чтобы ускорить процесс, мы переехали в съемную однушку, а в нашей квартире поселились чужие люди – шумные, пахнущие краской и потом. Среди них был Сергей.
Высокий, с грубыми руками и холодными глазами. Он напомнил мне молодого Диму – тембром голоса, привычкой щуриться, когда думает. Но если муж говорил со мной мягко, даже в гневе не повышал голос, то Сергей орал на свою жену по телефону так, что стыдно было слушать.
Я впервые услышала, как мужчина может так разговаривать с женщиной, которая родила ему двоих детей. Сквозь зубы, с раздражением, будто она ему что-то должна. А потом оказалось, что у него еще и любовница.
Однажды я зашла за забытыми чертежами и застала его в гостиной с молоденькой девушкой. Она визжала от смеха, когда он рассказывал пошлый анекдот. А потом схватил ее за талию и прижал к еще не покрашенной стене.
И тогда я вдруг испугалась.
Не за нее – за себя.
Вдруг у Димы где-то есть такая же глупышка, которая радуется его вниманию, как подачке? Вдруг он тоже давно живет на две жизни, а я – последняя, кто об этом узнает?
В тот вечер я внимательно разглядывала мужа за ужином. Искала в его глазах то же самое – равнодушие, усталость, желание сбежать. А он вдруг спросил:
– Ты как, не слишком устаешь от всего этого бедлама?
Рабочие тем временем содрали старые обои в нашей хрущевке, и под слоем бумаги обнажились следы наших первых лет. Вот розовое размытое пятно. Это мы с Димой, пьяные от шампанского, праздновали новоселье. Он тогда поднял меня на руки, я закричала, бутылка выскользнула – и половина напитка оказалась на стене.
А вот вмятины от гвоздей – следы той самой полки, которую Дима мастерил все выходные, пока я гостила у родителей. «Не заходи!» – кричал он из-за двери, пока я смеялась и топала ногами от нетерпения. Полка получилась кривой, но простояла десять лет.
… Через три дня мы поехали выбирать обои.
Дима, который всегда делегировал мне все решения, вдруг ожил. Придирчиво сравнивал оттенки, спрашивал: «Тебе какие больше нравятся?» Он не торопился, не экономил – он выбирал. Для нас. Для нашего дома. Сравнивал текстуры, водил пальцами по образцам, спрашивал:
– Как думаешь, этот перламутровый оттенок будет играть при свете лампы?
Когда мы подошли к рулонам для спальни, он вдруг потянулся к нежно-голубым обоям с едва заметным серебряным узором.
– Как в той гостинице в Судаке, – пробормотал он.
Я ахнула: еще до свадьбы, в наш первый совместный отпуск, мы ночь напролет просидели на балконе, слушая море. Стены там были точно такого же цвета.
Потом был мебельный салон, где он настоял на кресле с высоким изогнутым изголовьем – «чтобы ты могла читать при хорошем свете».
– Откуда ты знаешь, что мне это нужно? – спросила я.
– Я же живу с тобой шестнадцать лет, – он усмехнулся. – Должен был что-то запомнить.
В его голосе не было ни раздражения, только теплая, тихая нежность. Та самая, из наших первых лет. И тогда я поняла: он все еще любит меня. Просто затерялось это чувство где-то среди быта, среди привычки, среди дней, похожих один на другой.
Но оно никуда не делось.
– Давай в спальне сами поклеим, – неожиданно предложил Дима, когда ремонт уже подходил к концу.
Я замерла.
– Ты же ненавидишь клеить обои…
– Ненавидел, – он ухмыльнулся. – Но для нашей первой квартиры терпел, помнишь?
Да, под слоем быта, под грузом лет, под привычкой – все еще живет тот самый парень, который через полгорода носил мне кофе в термосе. Просто мы забыли, где спрятали друг друга.
… И вот мы стоим посреди спальни, и Дима снова, как много лет назад, путает верх и низ обоев:
– Черт, – бормочет он, – ну почему они всегда выглядят одинаково с обеих сторон?
Я смеюсь и подаю ему новый лист. За окном июльский дождь, а в голове – воспоминания. Вот мы красим стены в первой квартире, и Дима случайно ставит ладонь на свежую краску. Вот мы в родительском доме, где он тайком переклеивает обои в моей девичьей комнате, пока я в общежитии.
– Главное, чтобы к 25-му закончили, – говорю я. – Сережа приезжает.
Дима кивает и вдруг берет мою руку, перепачканную в клее.
– А помнишь, как мы в школе у него обои клеили?
Как забыть. Мы, ответственные родители первоклассника, вызвались вдвоем поклеить обои. Стены были окрашены, и мы не знали, что такую краску надо обязательно убрать. Наутро все полосы, будто издеваясь над нашими усилиями, отклеились. Пришлось срочно снимать шпателем краску и переклеивать все заново.
– Да уж мы тогда облажались по полной программе, – улыбаюсь я, размазывая клей по обратной стороне полотна.
Дима фыркает:
– Ты тогда сказала, что больше никогда в жизни…
– …и вот, пожалуйста, – заканчиваю я фразу.
Его руки, ставшие грубее за эти годы, аккуратно разглаживают каждый сантиметр. Пальцы помнят движения, хотя прошло столько лет.
– Главное, чтобы не отклеились, – бормочет он, и мы одновременно вздрагиваем, вспомнив тот злополучный класс.
– Теперь-то у нас опыт есть, – шучу я.
Дима прижимает последний уголок, и вдруг я понимаю: мы ведь не просто ремонтируем квартиру. Мы готовим дом к возвращению нашего взрослеющего сына. И себя – к новой жизни, где мы снова будем вдвоем, но уже совсем другие.
Где-то за окном лето, где-то едет поезд с нашим мальчиком, а мы здесь, посреди банок с краской и воспоминаний, заново учимся быть просто мужем и женой.
Но эти обои – другие. Как и мы. Они держатся крепко, как и наша не идеальная, проверенная временем любовь, которая то пряталась под слоями быта, то вновь проявлялась, как эти пятна на стенах – свидетели нашей общей истории.
Теперь мы ждем, когда закончится ремонт. Ждем, чтобы начать жить заново.
В новых стенах. Со старым чувством.
Может, ремонт – это и есть наша жизнь: сначала кажется, что все разрушил до основания, а потом постепенно, кропотливо собираешь заново. И где-то под штукатуркой все еще живут те самые люди, которые когда-то верили, что смогут все.
А теперь почувствовали на практике слова из старой песни:
Все пройдет, и печаль, и радость
Все пройдет, так устроен свет
Все пройдет, только верить надо
Что любовь не проходит, нет.
А всего-то и надо было – начать делать вместе что-то большое и серьезное.