Дочь исчезла, когда ей было четырнадцать лет. Даша помнила тот день: они поругались, потому что она не отпустила дочь с ночёвкой на дачу к подруге, та обиделась и убежала под дождь – раздетая, без сумки и денег, только телефон с собой взяла. Когда Даша вечером, оббегав все подворотни и подружек, пошла писать заявление в полицию, её долго успокаивали, что набегается и вернётся.
Не вернулась.
Даша ни на день не переставала её искать, хотя в какой-то момент бросили все: полиция, поисковый отряд, даже муж.
С мужем они уже почти год жили отдельно. Первый год они были прям командой – он очень поддерживал Дашу, вместе с ней расклеивал листовки, заверял, что Варя обязательно найдётся. И это притом, что полиция изрядно потрепала ему нервы: Серёжа не был родным отцом Вари, хоть и растил её с двух лет, и кто-то из подружек Вари нажаловался, что Серёжа, дескать, был строг с ней и вообще психованный.
-Ты представляешь, они думают, что это я с ней что-то сделал, – плакал потом Серёжа, а Даша его утешала.
Конечно, Серёжа не был ни в чём виноват. Он был хорошим отцом куда лучше, чем родной отец Вари.
-Я купилась на романтику «Крёстного отца», – признавалась потом Даша мужу. – Все знали, что он бандит, ещё и старше меня на пятнадцать лет. Я девчонка была – глупая совсем. Мне повезло, что его посадили. Он и не узнал, что Варя родилась.
Дочь Даша любила до умопомрачения. Нет, к отцу дочери у неё никаких чувств не осталось. Но девочка получилась такая славная – прямо как Даша мечтала. Она лет с десяти знала, что обязательно родит дочь. Кукол Барби не любила, а вот пупсов всяких у неё было море. А потом родилась Варя – самый настоящий живой пупс.
-Я чувствую, что она жива, – повторяла Даша. – Знаю это, понимаешь?
Серёжа отводил взгляд и молчал. Раньше он тоже в это верил, но через год поисков отчаялся. Даша стала на него обижаться, они стали ссориться, и в итоге Серёжа уехал на свою старую квартиру. Там и остался. Иногда Даша ездила его навещать – они говорили о Варе, Даша варила ему суп, Серёжа подсовывал ей деньги в сумочку.
В тот день она тоже ездила к Серёже. Город был сырым и серым, точь-в-точь как в тот день, когда пропала Варя. Эта сырость въелась в Дашу навсегда, стала фоном её жизни. Даша шла по мосту, глядя на мутную воду канала, и думала о том, что за три года она не нашла ни одной зацепки. Чтобы оплачивать частного детектива, Даша сменила работу и занялась дизайном интерьеров дорогих квартир в модных новостройках, но даже он ничего не мог поделать.
У подножия моста, у старого каменного парапета, сидела цыганка. В яркой, цветастой юбке и сумрачными глазами. Она что-то бормотала, протягивая руку. Люди обходили её, притворяясь, будто не замечают. Даша обычно тоже обходила. Суеверие было роскошью, которую она не могла себе позволить. Но сегодня что-то дрогнуло внутри. Может, отчаяние достигло той критической точки, когда нужна хоть какая-то надежда, пусть и призрачная. А может, её тронуло то, как женщина, несмотря на дождь и равнодушных прохожих, продолжала сидеть с каким-то упрямым достоинством.
Даша остановилась, порылась в сумке и достала тысячную купюру. Она сунула деньги в жёсткие, шершавые пальцы цыганки.
– На тебя печать горя, – голос цыганки был низким и хриплым. – Ты ищешь.
Это не было вопросом. Даша молча кивнула, чувствуя внезапную, нелепую слабость. Женщина смотрела на неё, и её чёрные, как маслины, глаза словно видели сквозь время.
– Скоро найдёшь, – выдохнула цыганка. – Девочка твоя. Скоро. Но будь осторожна. Тень за тобой ходит.
Сердце Даши гулко стукнуло о рёбра. «Скоро». Это слово отозвалось внутри эхом, заглушив шёпот разума. Она хотела спросить, что за тень, но женщина уже отвела взгляд, уставившись в воду канала, и разговор был окончен. Даша пошла дальше, и странное чувство поселилось в ней – щемящая смесь надежды и леденящего страха.
Вечером, разбирая почту на своём ноутбуке, она почти забыла о том эпизоде, когда увидела сообщение:
«Здравствуйте, Дарья! Я не знаю, писать ли мне. Но я видел вашу дочь. Три дня назад, в городе N, на автовокзале. Она просила денег, говорила, что сбежала из плохой семьи. Я дал ей немного и сфотографировал тайком, потому что потом вспомнил про ваши листовки. Она очень похожа. Фото прилагаю. Я готов помочь, у меня есть информация, но мне самому нужна помощь. У меня долги, мне нужно 300 тысяч рублей, чтобы решить проблему. Помогите мне, и я всё расскажу. Не обращайтесь в полицию, они везде куплены, все узнают, и ей конец».
Даша щёлкнула на вложение. Фотография была зернистой, снятой с большого расстояния. Девушка в капюшоне отвернулась, лишь часть профиля видна – нос, скула, линия подбородка… Сердце у Даши ушло в пятки. Девочка была похожа на Варю. До жути похоже. Это могла быть Варя.
«Скоро найдёшь», – прозвучали в голове слова цыганки.
Она позвонила Сергею. Голос у него был сонный, уставший.
– Сереж, мне написали. Прислали фото. Её видели. Она жива!
Она зачитала письмо, сбиваясь, задыхаясь.
На той стороне провода повисла тяжёлая пауза.
– Дарья, – наконец сказал он. Он всегда звал её Дарьей, когда собирался говорить что-то неприятное. – Это мошенники. Банально и грязно. Ты же понимаешь.
– Но фото! Я вышлю тебе, посмотри!
– Фото – это ничего. Это мог быть кто угодно. Или вообще фотошоп. Триста тысяч? Это же развод! Пожалуйста, не делай глупостей.
Его прагматизм, эта мужская, непробиваемая логика, всегда выводили её из себя. Раньше он верил, что Варя жива, но теперь видел во всём только подвох.
– А если это правда? Я не могу так рисковать!
– Ты рискуешь остаться без денег и с ещё большим разочарованием. Одумайся.
Даша повесила трубку. Снова они закончили на тяжёлой, знакомой ноте взаимного непонимания.
Деньги. У неё таких денег не было. Всё уходило на поиски Вари. Даша сидела в своей тихой квартире, ставшей склепом для её надежд, и смотрела на размытое изображение дочери. «Тень за тобой ходит». Может, это была тень мошенников? А может, тень самой судьбы, дающей ей последний шанс?
На следующее утро она пришла на работу с тщательно скрываемой паникой внутри. Игорь Петрович, её начальник, заметил сразу. Он всегда замечал её состояние. И сразу пригласил её в свой кабинет, залитый утренним светом, предложил кофе.
– Даша, на тебе лица нет. Что случилось?
Она не планировала говорить ему. Это было слишком личное, слишком унизительное. Но от его спокойного, участливого взгляда все плотины внутри рухнули. Она рассказала. О цыганке, о письме, о разговоре с Сергеем. Не упомянула только сумму.
Игорь Петрович слушал молча и не перебивал. Его лицо было серьёзным.
– И что ты собираешься делать? – мягко спросил он, когда она замолчала.
– Я не знаю. У меня нет нужной суммы.
– Сколько?
– Триста тысяч, – выдохнула она, чувствуя, как горит от стыда.
Он не засмеялся, не назвал её дурой, не начал читать лекцию о мошенничестве. Он откинулся на спинку кожаного кресла и несколько секунд смотрел в окно.
– Я дам тебе деньги, – сказал он наконец.
Даша остолбенела.
– Игорь Петрович, я не знаю, когда смогу отдать.
– Не нужно отдавать. Если это она – никаких денег не жалко. Если нет, – он пожал плечами. – Ну, значит, так надо было.
Деньги ушли мгновенно. Один электронный перевод – и на счёте осталась дыра, зияющая и пугающая. Но Даша не думала о деньгах. Она думала о сообщении, которое пришло через час после перевода. Незнакомый номер, лаконичный текст: «Вашу дочь видели вчера вечером в Череповце. Заходила в аптеку на Луначарского, 34. Больше ничего не знаю».
«Скоро найдёшь». Слова цыганки отозвались в памяти навязчивым, почти мистическим эхом. Она позвонила Сергею. На этот раз голос у неё был твёрдым, почти командным.
– Мне нужна твоя машина. И твоя помощь. Её видели в Череповце.
Он вздохнул. Этот вздох она услышала даже через трубку – усталый, полный предчувствия.
– Даша, это ловушка. Сейчас ты туда приедешь, и с тебя снова попросят деньги…
– Я не просила твоего мнения! – голос её сломался. – Я прошу машину. Если ты не хочешь, я найду, как доехать сама. На такси. Автостопом. Мне всё равно.
Пауза затянулась. Она слышала его дыхание.
– Хорошо. Надеюсь, я могу хотя бы собраться и отпроситься с работы? Выедем завтра утром.
Он приехал молчаливый, лицо – застывшая маска. Даша села на пассажирское сиденье и вдохнула привычный пыльный запах, смешанный с его хвойным парфюмом. Это был запах их прошлой жизни, жизни, где ещё была надежда. Сейчас он казался горьким.
Первый час они ехали в тишине, густой и напряжённой, как туман за окном. За городской чертой поползли поля, серые от дождя. Сергей первым не выдержал.
– Ты хоть понимаешь, на что ты себя подписалась? Ты перевела триста тысяч незнакомому человеку. По анонимному письму. Это даже не уровень наивности, это…
– Это что? – она повернулась к нему, и вся её накопленная за месяцы разлуки обида хлынула наружу. – Это отчаяние? Да? А ты знаешь, каково это – отчаиваться? Ты перестал бороться, как только стало трудно! Как только полиция отстала, и волонтёры разошлись по домам. Тебе стало неудобно, ты умыл руки!
Он резко сбавил скорость, будто его ударили.
– Это чудовищно несправедливо, Даша. Я был с тобой до последнего. Я прошёл через все их допросы, эти унизительные подозрения… А ты просто решила, что мне всё равно.
– А разве не всё равно? – выкрикнула она, сама пугаясь своей горечи. – Ты же сдался! Ты живёшь в своей квартире, ходишь на свою работу, у тебя новая жизнь! И для тебя это просто «глупость», которую я совершаю! Потому что она тебе не родная! Чужая кровь – чужие и слёзы, да?
Машина резко дёрнулась к обочине, шины заскрежетали по гравию. Сергей заглушил двигатель и повернулся к ней. Лицо его было бледным, а в глазах стояла такая боль, что Даша инстинктивно отпрянула к дверце.
– Никогда, – прошептал он хрипло, – никогда не говори со мной так. Я воспитывал её с двух лет. Я учил её кататься на велосипеде. Я сидел у её кровати, когда у неё была температура под сорок. Я… – голос его сорвался, и он с силой ударил ладонью по рулю. Резкий звук залпом выстрелил в тишине салона.
Он тяжело дышал, глядя в лобовое стекло на унылый пейзаж.
– Она для меня всегда была своей. Моей дочерью. И когда она пропала, я не сдался, Даша. Я сломался. Я не мог больше видеть, как ты смотришь на меня с надеждой, которую я уже не мог разделить. Я не смог выдержать этого. Прости.
Даша смотрела на его сведённые от напряжения плечи, на затылок, тронутый первой сединой, которая появилась как раз в тот год. Она вдруг с ужасной ясностью поняла, что была не права. Он не предал её. Он и сам сгорел. И её слова впились в него именно в то единственное место, которое не было защищено, – в его отцовство, которое кто-то когда-то тоже осмелился поставить под сомнение.
Она не нашлась что сказать. «Прости» звучало бы сейчас фальшиво и мелко. Она просто молчала, пока он заводил машину, вытирая лицо тыльной стороной ладони, и снова выруливал на дорогу.
Дальше они ехали в оглушительной тишине.
Череповец встретил их сонным равнодушием. Они объехали все аптеки в округе улицы Луначарской. Даша, стараясь не смотреть в глаза Сергею, показывала на телефоне заветное, уже затёртое до дыр фото всем – фармацевтам, охранникам, женщинам на кассе. «Нет, не видели». «Не помню». «Молодые они все на одно лицо». Ответы были, как удары тупым ножом – не смертельные, но истощающие.
Они зашли в забегаловку напротив, где пахло жареным луком и пивом. Даша заказала два кофе, больше из потребности сделать паузу, чем от желания пить. Сергей молча сидел, глядя в запотевшее окно.
– Эй, – Даша окликнула парня, разносившего заказы, тощего, с уставшими глазами. – Ты не видел такую девочку? – Она снова протянула телефон.
Парень на мгновение задержал взгляд, лениво пожал плечом.
– Вроде на вокзале регулярно зависает. Попрошайничает.
Сердце Даши сжалось. «Попрошайничает». От этих слов стало физически плохо. Она отпила глоток горячего кофе, обжигая язык, лишь бы почувствовать что-то, кроме леденящего ужаса.
Они увидели её у входа. Девочка стояла, прислонившись к стене. В капюшоне, натянутом на голову, в потрёпанной куртке. Даша замерла на месте, схватив Сергея за руку. Мир сузился до этой одной точки.
– Варя? – выдохнула она, сделав шаг.
Девочка подняла голову. И в первый, сумасшедший миг, сквозь грязь и усталость на лице, Даша УВИДЕЛА её. Ту же линию бровей, разрез глаз. Это была Варя. Её девочка.
Она почти побежала, спотыкаясь, не замечая ничего вокруг.
– Варя! Дочка!
Девочка прищурилась, оценивающе оглядела её с ног до головы. И в этот момент иллюзия рухнула. Черты были похожи, да. Но это было сходство портрета и неудачной копии. Лицо было моложе, грубее, а в глазах стояла не обида пропавшего ребёнка, а наглая, уличная смекалка взрослеющего зверька.
– Чего? – сипло спросила девочка.
– Я думала… ты моя дочь, – голос Даши дрогнул. Она показала фото. – Её зовут Варя. Ты не видела её?
Девочка коротко рассмеялась, будто хрипло кашлянула.
– Варя? Нет, не встречала. Меня Ума зовут.
Она помолчала, изучая Дашино расстроенное лицо, её дорогую, но растрёпанную после бессонной ночи одежду.
– А чего, можно меня и Варей звать, если надо. Я хоть кем готова быть, лишь бы с бабкой этой не жить. Совсем крыша у неё поехала, сил нет. Так что смотрите – я могу побыть вашей дочкой. Забесплатно, если что.
Она сказала это с такой откровенной, почти животной прямотой, что у Даши перехватило дыхание. Это не была её Варя. Её Варя, даже сердясь, оставалась девочкой из хорошей семьи. Эта же была другим существом, выросшим в другой вселенной.
Сергей подошёл, молча положил руку Даше на плечо. В его прикосновении не было «я же говорил», лишь тяжёлое, общее горе. Он достал из кармана несколько купюр и сунул их Уме.
– Держи. Береги себя.
Ума ловко подхватила деньги, спрятала их в карман.
– А вы, даже если эту свою найдёте, всё равно меня возьмите – со мной веселее будет. Если что, меня днём почти всегда на вокзале можно найти.
Она снова натянула капюшон и отвернулась, всем видом показывая, что разговор окончен.
Даша позволила Сергею отвести себя к машине. Она села на пассажирское сиденье и закрыла лицо руками. Не из-за слёз – слёз уже не было. Просто от бессилия. Она гналась за тенью, потратила безумные деньги, ранила единственного человека, который всё ещё был рядом, и всё, что она нашла – это грязное, искажённое зеркало, в котором с ужасом узнавала возможную судьбу своей дочери.
Обратная дорога была похожа на перевозку хрупкого, но ядовитого груза. Они ехали в густом молчании, каждый прикованный к своему окну, к мелькавшим за стеклом огням, которые не могли разогнать мрак внутри. Даша чувствовала, как в ней копится что-то тяжёлое и бесформенное – не просто разочарование, а нечто большее. Отчаяние, смешанное с отвращением к самой себе.
Мысли крутились вокруг одной и той же точки: «Чужой ребёнок. Чужой. А если бы это была Варя? Если бы она стала такой?» Этот вопрос жалил больнее всего.
– Тормози.
Слово вырвалось само, тихо, но с такой неотвратимостью, что Сергей даже не спросил, а просто плавно прижался к обочине. Машина остановилась. Тишина в салоне стала оглушительной.
Он не смотрел на неё. Ждал.
– Она сказала «лишь бы с бабкой этой не жить», – прошептала Даша, глядя в темноту. – Она сказала это так, как будто просила о помощи. Не прямо. Но я это услышала.
Сергей молчал. Он сжал пальцы на руле, костяшки побелели.
– Мы не можем забрать всех несчастных детей, Даша, – его голос прозвучал устало.
– Я знаю. Но мы можем забрать одну. Одну, которая сама попросилась. Которая похожа на неё.
Он, наконец, повернулся к ней. В его глазах она не увидела сопротивления. Увидела ту же боль, то же признание: образ грязной, грубой Умы врезался и в его сердце.
– Поехали обратно? – тихо спросил он.
Они нашли Уму на том же месте, у вокзала. Она жевала жареный пирожок. Увидев их, не удивилась, будто ждала.
– Чего, забыли? – хрипло бросила она.
– Хочешь показать нам, где ты живёшь? – спросила Даша. – С бабкой.
Ума пожала плечом, но в её глазах мелькнул неприкрытый интерес. «Богатые лохи, сейчас опять денег дадут», – словно говорила её ухмылка.
Развалюха на краю города, в частном секторе, который давно перестал быть «сектором» и превратился в свалку. Ржавые заборы, покосившиеся сараи. Дверь им открыла высокая, худая женщина с седыми, туго стянутыми в пучок волосами. Лицо – пергамент, испещрённый морщинами, но в осанке угадывалась былая стать. И глаза – холодные, оценивающие. Знакомые.
Даша замерла. Мир на секунду перевернулся.
– Анна Викторовна? – выдохнула она.
Женщина сузила глаза и вгляделась в лицо Даши. Потом её губы искривились в подобии улыбки.
– Даша? Какими судьбами! Это он тебя прислал? Вова? Где он? Что с ним?
Голос был тем же – низким, с металлическим оттенком. Голос матери её первого мужа. Женщины, которая когда-то смотрела на Дашу, дочь учительницы, как на умалишённую.
– Вова? Нет… Мы просто случайно встретили Уму, и… Где он? Ума что – его дочь?
Даша вдруг поняла, почему девочка так похожа на её дочь. И это понимание свело живот судорогой.
– Не знаю я, где он. Сбежал. Не поделили они что-то. Долги у него были такие, что… Пришлось всё продать – и квартиру в центре, и дачу. Съехать сюда. А эту – пристроить некуда, – она кивнула на Уму, которая с интересом наблюдала за сценой. – Мать её давно сбежала. Вот и тяну. Хоть и в тягость она мне. Вся в мать пошла – грубая, дерзкая, ещё и ест за двоих! Попробуй прокорми. А как за бутылкой для бабушки сбегать – это она не может!
Даша обернулась к девочке. Та смотрела на неё своим колючим, немигающим взглядом. Ума слушала, не меняясь в лице, будто речь шла не о ней. Эта отстранённость была страшнее любых слёз.
– Ума, – сказала Даша, и сердце её бешено заколотилось. Она не думала о последствиях. Она думала о том, что оставить девочку здесь – всё равно что согласиться с тем, что и Варя могла бы так же пропасть в чужом и жестоком мире. – Хочешь поехать с нами?
Сергей резко повернулся к ней, но не сказал ни слова. Он просто ждал.
Ума медленно перевела взгляд с Даши на бабку и обратно. Её лицо оставалось каменным.
– А у вас душ есть? Горячая вода?
– Есть, – кивнула Даша.
– И кормить будете?
– Будем.
– Ну, тогда поехали, чё, – пожала она плечами, как будто соглашалась на прогулку в парк. Ни радости, ни волнения. Только холодный, хозяйский расчёт.
Анна Викторовна фыркнула.
– Забирайте. Одна забота меньше. А ты молодец – вовремя от Вовки сбежала. Не по той дороге пошёл мой сын, не по той дороге…
– Вы чё, отца моего знаете? – насторожилась Ума.
– Знала. Очень давно, – расплывчато ответила Даша.
И вот они снова сидели в машине. Теперь на заднем сиденье, поджав ноги и уставившись в окно, сидела Ума. Она молчала. Даша смотрела в лобовое стекло на уходящую в ночь дорогу. Она не нашла свою дочь. Она приобрела чужую. И в тишине салона, нарушаемой лишь ровным гулом мотора, ей почудился тихий, почти неслышный вздох – вздох тени, которая теперь навсегда останется воспоминанием…
