Воспоминания

Почему -то, воспоминание моё начинается с носков моих коричневых ботиночек, они были белыми…

Не ботинки, носы, ботинки, как я уже сказал, были коричневыми, и я вижу себя, как я иду в этих ботиночках и смотрю на облупившиеся носы моей маленькой обуви.

Тогда я начал себя осознавать, кто я.

Я — мальчик, человек, мне бывает больно, вкусно, холодно горячо, солёно, сладко, радостно, обидно.

Я немного начинал понимать, как устроен мир вокруг, есть мама — красивая с кудряшками вокруг милого лица, красной помадой, в синем платье в горох и с белым воротничком.

У мамы есть чёрная лаковая сумочка, чёрные туфельки, мы идём с ней гулять.

Мама покупает мне эскимо.

Покупает, не просто так берёт у большой тётеньки, в белом переднике и с белой штучкой на голове, нет, она даёт тётеньке денежку, которую достаёт из кошелька, который достаёт из своей чёрной сумочки.

Иногда, мама даёт мне эту денежку и просит меня самого попросить себе эскимо.

Я держу денежку в ладошке, она становится такая тёплая, прилипает к моей потной ладони, я разжимаю кулачок и показываю тётеньке, вот у меня есть денежка.

-А кто это у нас такой большой, — наклоняется надо мной тётя, голос её звучит громко, вырывается прямо изнутри, всё тело тёти колышется.

Она смотрит на меня пристально и ждёт ответа.

-Саца, — тихо говорю я.

Но, тётенька слышит мой тихий голос, она умильно складывает губы бантиком и протяжно тянет моё имя.

-Сто зе тебе нузно, Саца?

-Ськимо.

-Эскимоооо? Дя ти мой шляденький…Олечка Ипатьевна, — обращаясь к маме, говорит тётенька, — ну умный какой, ну не могу, он в дедушку такой, в покойника Ипатия Семёновича, — тётенька промокает глаза кончиком белого фартука, — добрейшей и чистейшей души был человек, — тётенька делает странное движение рукой.

Я, потом дома, пытаюсь тоже попробовать так сделать, за что мама меня ругает.

— Аяяяй, Санечка, нельзя так делать…

Я не понимаю, почему нельзя и смотрю в недоумении на маму.

Это же самое я потом пытаюсь сделать наедине с собой и при бабушке.

Бабушка строго смотрит на меня, потом берёт мою правую ручку, складывает вместе три пальчика и прикладывает ко лбу…

— Маме не говори, — шепчет бабушка,- я тебе петушка дам.

Петушков на палочке я люблю, поэтому согласно киваю головой.

У мамы на руке, на чёрном, блестящем ремешке, надета маленькая, круглая штучка.

Тик — так, — слышу я, когда прикладываюсь к ней ухом, — тик- так.

-Это часики, Санечка.

-Сясики?

-Да часики…Скажи ччччаааасссы.

-Сяси, — повторяю я…

Бабушка, именно в таком порядке мне вспоминаются мои значимые взрослые, мама, потом бабушка.

У бабушки серые волосы, она чешет их по вечерам и утрам черепаховым гребнем, веером надевает чепчик на голову и делает руками, так, как нельзя знать маме…

А утром, заматывает их в шишку и толкает в волосы странные штучки, острые и колючие, они называются шпильки.

Бабушка держит шпильки во рту, достаёт их и ловко втыкает себе в голову…Иногда даёт мне подержать и просит подавать ей их.

С бабушкой интересно, она знает сказки, рассказывает мне.

Я сижу у бабушки на руках, она тихонько покачивает меня, я незаметно беру в рот большой пальчик и с наслаждением, закрыв глаза, слушаю бабушкин голос…

Бабушка тёплая, мягкая добрая, вкусно пахнет…

Потом идёт папа.

Папу я вижу редко.

Он уходит, когда я ещё сплю и приходит, когда я уже сплю.

От папы пахнет особенно.

Он носит форму, через всю грудь у него кожаные ремни, папа много курит…

Иногда я успеваю застать папу, когда он пораньше приходит домой.

— Иван Митрофанович, — тихо просит бабушка — я вас умоляю, дымите вы поменьше и не в помещении, мы все провонялись этим ужасным дымом…К тому же при ребёнке…

Папа грозно хмурится и смотрит презрительно в сторону бабушки я знаю, я, чувствую, он не очень любит бабушку.

Но, что же делать мне?

Ведь я люблю бабушку, и маму, и папу…

Я сползаю с рук бабушки и бегу к папе.

-Не угай.

Он наклоняется надо мной, смотрит пристально своими чистыми, серыми глазами, с лучиками морщинок вокруг этих самых глаз.

Потом, вдруг подхватывает меня и поднимает на вытянутых руках, высоко к самому потолку.

Моё сердечко замирает, не от страха, нет, от бешеной любви, которую я чувствую к этому большому, сильному мужчине с усталыми глазами.

-Заступник, да? Ах, ты, Сашка — букашка, сынок мой…моё чудо…

Так папа шепчет мне на ухо и трётся своей щетиной об мою щёку.

-Ваня, осторожнее, — вскрикивает мама, — я тебя умоляю, не урони Санечку.

-Не уроню, Оля…как же я, такое сокровище, да уроню. Аделаида Георгиевна, я вас умоляю, ну не сидите вы с таким кислым лицом, я прихожу домой и мне хочется отдыхать от кислых мин, а я в свою очередь обещаю, что не буду курить при вас и…Сашке…

-Оля, — закатив глаза говорит бабушка, — ну неужели тебе нравится дышать дымом, особенно…в твоём положении, Оля!

-В каком положении?- папа опускает меня на пол, — я чего-то не знаю?

Мама краснеет и что-то шепчет папе на ухо, он замирает, потом подхватывает маму, начинает кружить её по комнате, держа на руках.

Затем, осторожно, будто мама фарфоровая ваза, что стоит у нас в шкапу которую мне нельзя даже посмотреть, папа усаживает маму на диван и прикладывает свою руку к её животу.

Затем подскакивает, хватает бабушку и начинает дурашливо с ней танцевать, берёт меня на руки и надув щёки, начинает дудеть, исполняя какой-то бравурный марш.

У папы тоже есть часы…большие и круглые, я тоже люблю слушать их ход.

К ним можно даже не прикладывать ухо, они очень громко тикают…

Следующее моё воспоминание, это бабушка в комнате, которая тихо шепчет какие -то странные слова, папа шагающий туда- сюда по комнате, которая называется кабинет.

Дребезжит телефон, папа снимает трубку, что -то слушает, отрывисто говорит спасибо и идёт в комнату бабушки.

-Девочка…

-Слава Богу…

Так дома появляется маленькая Лёля.

Папа назвал дочь, именем нашей матери.

Он очень любил нашу маму и теперь у нас появилась Оля маленькая или Лёля как мы её звали, так у меня в сердце поселился ещё один значимый человек,для которого я стал взрослым…

-Сын, Сашка, ты теперь старший брат, слышишь? Помогай маме, защищай сестру.

И я помогал, я стоял у кроватки, со своим деревням мечом, что вырезал мне из дерева плотник дядька Митрофан.

-Это тебе, Александер, вот держи…всех ворогов победишь, как твой тёзка, Александер Невский…

И я стоял, я охранял покой спящих мамы и сестры.

-Шуня, поел бы, — шепчет бабушка, она звала меня Шуней, Шунечкой.

Но, некогда мне есть…стоять надо на страже, охраняя покой мирных граждан…да уж так вкусно пахнет котлетками, что пожарила Глаша…

Глаша, это тоже мой любимый человек.

Иногда, она называет меня барчуком, за что на неё шикает бабушка и ругается, если услышит папа…

Бабушка часто разговаривают с Глашей о чём-то непонятном мне…

Она приехала из деревни, привезла какие-то травки, она лечит мой кашель мёдом с травкой, на Лёлины коросты прикладывает какие-то примочки, поит маму молоком с чем-то, чтобы у неё было побольше молочка, кормить Лёлю.

Она вкусно и сытно готовит, папа всегда хвалит Глашу, поглядывая на поджавшую губы бабушку.

Я помню, папа раньше критиковал бабушку за испорченные продукты…А потом появилась Глаша…

Я всё помню, как Лёлька научилась ползать и тянуть всё в рот, как делала первые шажки, стоя на качающихся ножках, я помню…

Помню, как к нам пришли чужие люди, в форме, как у папы…как папа прощался со мной и просил быть сильным, а дяденьки, которые пришли за ним хмурились и отворачивались.

Как плакала мама беззвучно, как обняла папу бабушка и попросила вернуться домой, назвав его сынком, а он ей ответил, что обязательно вернётся, ведь он ни в чём не виноват, там быстро разберутся…и сказал ей на прощание слово мама.

Я помню, как началась в. о. й. н. а.

Этот день был самый страшный и…счастливый.

Потому, что домой вернулся папа, а подросшая Лёлька не узнала его и заплакала прячась за меня…

Папа пробыл дома недолго, всего несколько часов, все обвинения против него были сняты…Он пообещал, что быстро прогонят этих плохих людей и вернётся домой.

Потом, над нашим городом начали летать самолёты и мы по звуку определяли где наши, а где чужие.

Мама ходила дежурить на крыши…

Потом решили, что Глаше лучше уехать домой, пока есть такая возможность…

-Я одна не поеду, Адочка Георгиевна, Олечка, поехали все вместе…

Мама отказалась, она сказала, что это её долг, помогать Родине.

Бабушка, отказалась наотрез оставлять своего ребёнка, своего единственного ребёнка, нашу маму.

Было решено нас с Лёлей и Глашу отправлять в деревню…

Как мы добирались до Глашиной деревни, это отдельный рассказ.

Мама наказала мне чётко запомнить: кто я, кто Лёля, наши данные, наш городской адрес, данные наших родителей…

В деревне нас приняли радушно, нас называли: «дети оттуда»…

Два года мы жили без мамы и бабушки, Лёлька, она была совсем малышка, она забыла маму…

Я тоже не узнал её сначала, долго смотрел на худую женщину, которая стояла у калитки…