Лидия Михайловна разглядывала трещину на потолке кухни. Та появилась еще весной, но руки так и не дошли до ремонта. Трещина напоминала реку, если прищуриться и включить воображение. Или морщину. Она провела пальцем по собственной щеке, нащупывая складочки, которых еще пять лет назад не было.
Из гостиной доносился мерный храп Виктора Семеновича. Он засыпал теперь в кресле каждый день после обеда — привычка, выработанная за три месяца пенсии. Раньше муж приходил домой к семи, усталый, но живой, полный рассказов о проектах, коллегах, проблемах. Теперь он просыпался, завтракал, читал газету, включал телевизор и медленно растворялся в собственном доме, как сахар в остывшем чае.
Лидия достала из холодильника курицу — надо было готовить ужин. Автоматически взяла нож, но остановилась. Тридцать четыре года она резала, варила, жарила, накрывала на стол. Сколько тонн продуктов прошло через ее руки? Сколько раз она стояла у этой плиты, думая о детских проблемах, мужниных неприятностях, семейных планах? И никогда — о себе.
Телефон завибрировал на столе. Сообщение от Ксюши: «Мам, завтра приеду после работы. Есть важные новости!»
Лидия усмехнулась. Младшая всегда была непоседой, в детстве вечно что-то изобретала, строила планы, мечтала о путешествиях. В отличие от старших детей, которые выбрали стабильность, Ксения работала в стартапе, жила в съемной квартире и каждые полгода меняла планы на будущее.
Ксюша приехала на следующий день с горящими глазами и большой сумкой документов. Она ворвалась в квартиру, как весенний ветер, обняла родителей и уселась за стол, не снимая пальто.
— Представляете, мне предложили должность продакт-менеджера в московском офисе! — слова сыпались из нее, как конфеты из разорвавшегося пакета. — Зарплата в два раза больше, соцпакет, возможность карьерного роста. Я уже неделю не сплю, изучаю все подробности.
Лидия Михайловна почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Не болезненно. Скорее, как когда отпускаешь воздушный шарик и смотришь, как он улетает в небо.
Виктор Семенович откашлялся:
— А надолго?
— Контракт на два года с возможностью продления. Папа, не волнуйся, это же не другая планета. Буду приезжать на праздники.
Лидия разрезала пирог. Испекла с утра, чувствуя, что сегодня нужно что-то особенное. Руки двигались сами собой, а мысли блуждали. Последний птенец собирался вылететь из гнезда. Андрей в Москве давно обзавелся семьей и приезжал на пару дней в году. Наташа в Екатеринбурге, поглощена маленькими детьми. А теперь и Ксюша…
— Мам, ты молчишь… Ты же за меня рада?
— Конечно, рада, — Лидия улыбнулась, и улыбка получилась настоящей. — Просто привыкаю к мысли.
После ужина, когда Ксюша уехала, квартира показалась особенно тихой. Виктор Семенович ушел к себе в кабинет играть в пасьянс на компьютере. Лидия убрала посуду и вышла на балкон.
Октябрьский Петербург лежал внизу, подсвеченный фонарями и окнами квартир. Где-то там, за крышами, текла Фонтанка. Лидия вспомнила, как в молодости они с Витей гуляли по набережной, строили планы, мечтали. Тогда будущее казалось бесконечным и полным возможностей.
На следующее утро она проснулась с непривычным ощущением пустоты. Не печали, именно пустоты, как будто внутри образовалось свободное пространство, которое надо было чем-то заполнить.
Виктор Семенович завтракал, изучая программу телепередач.
— На первом канале про войну показывают, — сообщил он. — Может, посмотрим?
— Посмотри сам, — сказала Лидия и тут же удивилась собственному тону. — Я хочу прогуляться.
Муж поднял глаза:
— На улице дождь.
— Небольшой.
Она надела плащ и вышла. Ноги сами понесли к центру, к Фонтанке, к Летнему саду. Дождь действительно был небольшой, мелкий и теплый для октября.
У ограды Летнего сада она заметила группу людей с блокнотами, которые внимательно слушали пожилую женщину в ярком шарфе. Экскурсия, подумала Лидия и хотела пройти мимо, но женщина как раз рассказывала о чугунной решетке работы Фельтена, и голос у нее был такой увлеченный, что Лидия невольно остановилась.
— …каждое звено этой решетки — произведение искусства, — говорила экскурсовод. — Посмотрите на эти копья, на розетки между ними. Два века назад мастера создавали красоту, которая переживет их на столетия.
Лидия приблизилась к группе. Слушатели были разного возраста, но большинство — ее ровесники или старше. На лицах живой интерес, в глазах — любопытство. Когда в последний раз она смотрела на что-то так?
— Простите, — обратилась она к стоящей рядом женщине, — это платная экскурсия?
— Нет, что вы! Это курсы при Эрмитаже. Мы изучаем архитектуру Петербурга. Ирина Петровна ведет практические занятия прямо на улицах.
Лидия присмотрелась и вдруг узнала соседку из своего дома, они здоровались в лифте, но никогда не разговаривали. И соседка тоже ее узнала.
— Лидия Михайловна? Вы тоже интересуетесь искусством?
— Я… — Лидия замялась. — Случайно шла мимо.
— Присоединяйтесь! Ирина Петровна не возражает против слушателей. А меня, кстати, зовут Галина.
Следующий час пролетел незаметно. Они прошли вдоль Фонтанки, рассматривая фасады, слушая рассказы о том, как создавался город, кто в нем жил, как менялись архитектурные стили. Лидия обнаружила, что смотрит на знакомые с детства здания совершенно новыми глазами.
— Вы знаете, — сказала Галина, когда группа расходилась, — мне муж сначала говорил: зачем тебе это в твоем возрасте? А теперь сам просит рассказать, что нового узнала. Говорит, что я ожила.
* * *
Дома Виктор Семенович встретил ее с некоторым удивлением:
— Долго гуляла.
— Встретила соседку, разговорились.
Он кивнул и вернулся к телевизору. Лидия приготовила обед, но мысли блуждали далеко. Она вспоминала восторженное лицо экскурсовода, заинтересованные вопросы слушателей, собственное ощущение открытия чего-то нового.
На следующий день она записалась на курсы. Администратор, молодая девушка, удивилась:
— В середине семестра? Вы же пропустили два месяца.
— Ничего, наверстаю.
Дома объявила Виктору Семеновичу:
— По вторникам и четвергам буду приходить позже. Лекции до восьми.
— А ужин?
— Приготовлю заранее. Или приготовишь сам.
Он посмотрел на нее так, будто она предложила ему освоить космический корабль.
Первая лекция оказалась посвящена барокко в петербургской архитектуре. Лидия сидела в небольшой аудитории среди двадцати таких же слушателей и жадно впитывала каждое слово. Лектор, мужчина лет пятидесяти с живыми глазами, рассказывал о Растрелли так, будто лично с ним дружил.
— Екатерининский дворец — это симфония в камне, — говорил он. — Каждый элемент декора имеет смысл, каждая линия продумана. Растрелли создавал не просто здания, а эмоции, застывшие в архитектуре.
После лекции Лидия шла домой окрыленная. Впервые за много лет она чувствовала себя студенткой — любознательной, жадной до всего нового, живой.
Дома она обнаружила Виктора Семеновича на кухне за сковородкой с яичницей.
— Как дела? — спросила.
— Нормально. Только соль забыл добавить.
Она села рядом, и они молча поужинали его стряпней. Яичница была пересолена и пережарена, но Лидия ела с аппетитом. Не из вежливости, а потому что была действительно голодна после насыщенного вечера.
— Интересно было? — спросил муж.
— Очень. Рассказывали про Растрелли, про барокко…
Она начала пересказывать, и вдруг заметила, что Виктор Семенович слушает внимательно, с интересом, которого она не видела уже месяцы.
— А я сегодня фотографии разбирал, — сказал он неожиданно. — Нашел наши старые снимки. Помнишь, мы в Пушкине фотографировались? Возле дворца.
— Помню. Дождь начался, мы под навесом прятались.
— Ты тогда сказала, что дворец похож на торт. А теперь вот изучаешь, кто его строил.
Лидия посмотрела на мужа и увидела в его глазах что-то новое. Не ревность, не обиду, а что-то, похожее на любопытство.
Через месяц их размеренную жизнь нарушил новый координатор образовательных программ. Павел Николаевич Соколов, сорока двух лет, в строгом костюме и с папкой документов под мышкой, вошел в аудиторию, как генерал на смотр войск.
— Здравствуйте, — сказал, окидывая взглядом слушателей. — Я новый координатор образовательных программ при Эрмитаже. Провожу аудит эффективности курсов.
Его взгляд задерживался на каждом лице, и Лидия заметила, что особенно внимательно он разглядывал тех, кому за пятьдесят. А таких в аудитории было большинство.
Соколов, новый методист, пришедший в музей месяц назад, достал из папки бумаги и начал читать сухим голосом:
— В связи с требованиями Министерства образования все программы дополнительного образования должны соответствовать федеральным стандартам. Для получения официального сертификата необходимо сдать квалификационный экзамен.
Лидия почувствовала, как похолодели руки. Рядом Галина побледнела, крепче сжав блокнот с конспектами.
— А что будет с теми, кто не сдаст? — спросила женщина из первого ряда, поднимая дрожащую руку.
Соколов поправил очки. Движение резкое, словно он сам не был уверен в своих словах:
— Без сертификата вы не сможете записаться на курсы следующего уровня. Программа рассчитана на три года. Экзамен через две недели, в письменном виде.
После занятия слушатели сбились в кучку у выхода, взволнованно переговариваясь.
— А вы заметили, как он на нас смотрел? — шептала Анна Петровна, учительница на пенсии. — Как будто мы здесь лишние.
— Мне кажется, он специально хочет избавиться от пожилых, — тихо сказала Галина. — Наверное, считает, что мы места молодых занимаем.
Лидия шла домой как в тумане. Впервые за месяцы у нее появилось что-то свое, важное, наполняющее жизнь смыслом. И теперь это могли отнять.
Дома она рассказала Виктору Семеновичу о новых требованиях.
— Экзамен? — переспросил он, отрываясь от газеты. — А ты готова?
— Не знаю. Я же всего два месяца хожу. А там люди, которые год изучают…
— Но ты же столько интересного рассказываешь! Про Растрелли, про барокко… Ты знаешь больше, чем думаешь.
Виктор Семенович отложил газету и внимательно посмотрел на жену. За эти месяцы она изменилась. В глазах появился блеск, в движениях — живость, в голосе возникла увлеченность, которой не было годами.
— А знаешь, что, — сказал он неожиданно для себя, — давай готовиться вместе. Я тебе помогу.
Следующие две недели их дом превратился в студенческое общежитие перед сессией. Лидия перечитывала конспекты, Виктор Семенович находил в интернете дополнительную информацию, распечатывал картинки зданий, составлял вопросы. По вечерам слушал, как она пересказывает материал, поправлял, пытался подловить — не со зла, наоборот, хотел подготовить.
— Знаешь, — сказал он как-то вечером, закрывая ноутбук, — мне больше нравится наша жизнь, когда у тебя есть эти курсы. Ты стала… живой, что ли. А я рядом с тобой тоже как будто просыпаюсь.
Лидия посмотрела на мужа. За эти две недели и он изменился — больше не проводил дни в кресле перед телевизором, увлекся поиском информации, стал любопытен. Приятные изменения.
* * *
День экзамена Лидия встретила с дрожью в коленках, но с ясной головой. Она выучила материал как могла. Виктор Семенович проводил ее до дверей Эрмитажа.
— Все будет хорошо, — сказал, целуя на прощание. — Ты справишься.
Соколов сидел за столом в аудитории, перед ним лежали экзаменационные билеты. Рядом устроилась молодая ассистентка с блокнотом.
— Лидия Михайловна Петрова, — вызвал он, даже не поднимая глаз. — Билет номер семь.
Она взяла билет дрожащими руками. «Барокко в творчестве Растрелли». Это она знала!
Лидия начала рассказывать о Екатерининском дворце, о том, как каждый элемент декора создавал единую симфонию, о том, как архитектор работал не только с пространством, но и с эмоциями людей. Говорила с увлечением, забыв о страхе, видя перед собой не строгого экзаменатора, а прекрасные фасады, которые так полюбила.
— Растрелли понимал, что архитектура — это не просто строительство, а искусство управления светом, пространством, настроением, — рассказывала с горящими глазами. — Посмотрите, как он использовал золото и голубой цвет — это не просто декор, это создание ощущения праздника, торжественности…
— Достаточно, — резко прервал ее Соколов. — Спасибо. Следующий.
Лидия оглянулась на ассистентку — та что-то быстро записывала, но лица не подняла.
Через три дня пришли результаты. Лидия открыла конверт дрожащими руками. «Уважаемая Лидия Михайловна! К сожалению, по результатам квалификационного экзамена Вы не можете продолжить обучение на курсах истории искусств…»
Она перечитала письмо несколько раз, не веря. Сердце колотилось, в глазах стояли слезы. Вечером позвонила Галина:
— И мне отказали. И Анне Петровне тоже. Всем, кому за пятьдесят, пришли отказы. А Светочку Морозову оставили — а она еле-еле два слова связала на экзамене, но ей двадцать пять.
— Значит, дело было не в знаниях, — тихо сказала Лидия.
— Конечно, не в знаниях. Дело в том, что мы, по его мнению, «неперспективны».
Лидия положила трубку и сидела на кухне, глядя в окно. Виктор Семенович молча налил ей чай, сел рядом.
— Я так глупо себя чувствую, — сказала она, не сдерживая слез. — Поверила, что можно в пятьдесят восемь лет начать что-то новое. Что я могу чему-то учиться наравне с другими.
— Ты прекрасно сдала экзамен, — твердо сказал муж. — Я слышал, как ты готовилась. Ты знаешь материал лучше многих. И рассказываешь так, что мне, старому технарю, становится интересно.
— Но они меня не оставили.
— Значит, дело не в твоих знаниях. Дело в их предрассудках.
Виктор Семенович смотрел на жену. На ее опущенные плечи, погасшие глаза — и чувствовал, как внутри закипает злость. Не ярость, а именно злость — холодная, рассудительная. За эти месяцы он заново открыл свою Лиду. Живую, любознательную, увлеченную. А теперь какой-то чиновник в костюме пытался растоптать то, что с таким трудом проросло.
На следующий день Виктор Семенович куда-то ушел с утра, не объясняя куда. Вернулся вечером с папкой документов и решительным выражением лица.
— Я был в Комитете по образованию, — сказал, садясь напротив жены. — Написал жалобу на дискриминацию по возрасту. Мне объяснили, что подобные критерии отбора незаконны — в России запрещена дискриминация по возрастному признаку в образовательной сфере.
— Витя, зачем? — Лидия посмотрела на него удивленно. — Это же бесполезно…
— Ничего не бесполезно, когда речь идет о справедливости. Я еще к директору департамента образования записался на прием. И письмо в Министерство культуры отправил.
Лидия смотрела на мужа, как на незнакомца. Когда в последний раз она видела его таким — собранным, целеустремленным, готовым к борьбе?
— Но ведь они могут ничего не предпринять…
— Предпримут. Я копии всех документов сделал, ссылки на законы приложил. Такие чиновники, как этот Соколов, очень боятся огласки и проверок сверху.
И Виктор Семенович оказался прав. Через неделю Соколов лично позвонил Лидии. Голос его был натянуто-вежливым, с плохо скрываемым раздражением:
— Лидия Михайловна, произошла техническая ошибка при обработке результатов экзамена. Вы можете продолжить обучение на курсах.
Лидия положила трубку и посмотрела на мужа широко открытыми глазами.
— Как ты это сделал?
— А я не только жалобу написал, — смущенно улыбнулся Виктор Семенович. — Я еще сам на курсы записался. По истории города. Если мы собираемся жить в Петербурге, надо его знать, как следует. И если моей жене кто-то мешает учиться, то этот кто-то имеет дело со мной.
Лидия смотрела на мужа и не узнавала его. Этот человек с горящими глазами, готовый идти в инстанции и бороться за ее права… Откуда он взялся? Куда делся тот усталый пенсионер, который месяцами спал в кресле?
— Витя, — сказала она тихо, — спасибо.
— Не за что. Просто я понял, что не хочу, чтобы ты снова стала той унылой домохозяйкой, которой была полгода назад. Мне нравится новая Лида — живая, увлеченная. И самому тоже хочется быть не просто пенсионером.
Весной, когда в Петербурге началась настоящая весна с белыми ночами и разводными мостами, они с Виктором Семеновичем гуляли по Фонтанке. Лидия показывала ему детали фасадов, о которых узнала на курсах, он рассказывал историю домов, которую изучал для своих занятий.
— Странно, — сказал, остановившись у ограды Летнего сада. — Мы прожили здесь всю жизнь, а только сейчас начинаем понимать, где живем.
— Никогда не поздно начать, — ответила Лидия.
Она смотрела на темную воду Фонтанки, на отражения фонарей в ней, и думала о том, что жизнь похожа на эту реку — она течет, не останавливаясь, но в каждый момент можно изменить направление, найти новое русло, открыть неизведанные берега.
Рядом с ней стоял Виктор Семенович — уже не тот усталый пенсионер, которым он стал несколько месяцев назад, а человек с новыми интересами, планами и готовностью защищать то, что дорого. Человек, который сумел постоять за справедливость и за свою семью.
А где-то в Москве их младшая дочь строила карьеру, и это было правильно. Дети должны улетать, чтобы родители могли наконец научиться жить для себя. И друг за друга.
