Каждый вечер архитектор Леонтий Борисович накрывал стол на две персоны. Как и тем сырым осенним вечером, когда пропала его жена. Обычно, за провиантом ходила прислуга, но служанка Катя отпросилась и Сонечка пошла сама, заверив мужа, что ей как раз хочется прогуляться. Она дойдёт до лавки, купит хлеба и тотчас вернётся. Леонтий Борисович не стал возражать. Он занялся сервировкой ужина. Не спеша расставил тарелки и приборы, придирчиво осмотрел на свет бокалы… Полчаса должно было хватить с лихвой, чтобы дойти до лавки, купить хлеба и вернуться. Хотя иногда свежую выпечку нужно было подождать. Прошёл час, но Сони всё не было.
Леонтий Борисович отправился на поиски: заглядывал в каждую подворотню, спрашивал об «изящной шатенке с фарфоровой кожей и фиалковыми глазами», во всех салонах и в лавках, куда могла зайти жена. Не добившись успеха, архитектор до утра бродил под холодным дождём, а после слёг.
Соню искали долго, объявлениями с её словесным портретом был оклеен весь Михайловский парк и прилегающие к нему улицы. Она любила этот парк и муж исходил его вдоль и поперёк.
Позже, когда вскрылась река, из её ледяных вод достали тело женщины, которая сложением и возрастом походила на пропавшую. Однако, на утопленнице была совершенно другая одежда, Сонечка никогда бы такую не надела.
Опознание произвело на Леонтия Борисовича тяжёлое впечатление, он даже всплакнул. Не то от жалости к несчастной, не то от радости, что эта распухшая и одетая весьма просто дама — не Соня.
Каждый вечер он надеялся, что сейчас дверь откроется и войдёт жена. Случалось, что ему чудился стук её каблучков и запах свежего хлеба. Близилась годовщина исчезновения Сони, и этот день несчастный муж ждал с особым нетерпением и надеждой.
Теперь он всё делал сам. Прислугу он давно уволил, ведь если бы Катя была тогда, Сонечке не пришлось бы самой идти в лавку! Мысль об этом изводила его. Он винил себя, прислугу, пекаря, который не мог вспомнить, заходила ли к нему изящная дама с фиалковыми глазами. Разве такую, как Сонечка, можно забыть?
Наконец, наступил тот самый день. Леонтий Борисович сидел за накрытым столом. Напольные часы пробили шесть часов, именно столько было, когда Соня вышла из дома год назад. Архитектор откупорил бутылку токайского вина, наполнил бокалы.
Внезапно ему показалось, что что-то стукнуло. Пламя свечей задрожало, и Леонтий Борисович возликовал и испугался одновременно. Дверь он оставил приоткрытой и напряжённо ждал, что любимая супруга вот-вот переступит порог их дома.
Словно сквозь пелену до его сознания донёсся стук каблучков, но это была не Соня, шаги жены он бы узнал. Тоже лёгкие, но рисунок другой. В гостиную зашла незнакомая дама. На вид она была ровесницей Сони.
— Добрый вечер, сударь! Здесь ли живёт Софи Кирсанова, в девичестве Брант? Вот, у меня адрес… — молодая женщина подошла и протянула Леонтию Борисовичу листок с адресом.
— Её рука, — затрепетал хозяин, — господи, я… откуда у вас это?
— Она сама написала, сказала, что если я буду проездом, чтобы непременно навестила её. Сейчас как раз такой случай! Дайте же мне обнять мою милую Софи!
— Могу я осведомиться, кто вы? — Леонтий Борисович встал из-за стола и подошёл к гостье.
— Ах да, простите меня, я не представилась. Вы, вероятно, Леонтий, хозяин этого дома, супруг моей драгоценной Софи? Мы росли с ней в одном пансионе, под патронажем госпожи Бестужевой.
— Действительно, моя жена какое-то время пребывала там, но, к сожалению, никогда не рассказывала о вас, сударыня. Как ваше имя? — снова осведомился он.
— Полина… Волович, — девушка замялась,— так могу я отпустить извозчика?
— Прежде, чем вы это сделаете, — сказал Леонтий Борисович, — знайте: сегодня ровно год, как эти стены в последний раз слышали голос моей драгоценной супруги, ровно год, как я потерял её…
— Боже всемогущий! — перекрестилась девушка, — неужели моя бедная Софи умерла?
— Не смейте даже думать об этом! — воскликнул архитектор, — она, скорее всего, потерялась. Да, я совершенно в этом уверен, её похитили! Возможно, хотели получить с меня выкуп, но в последний момент у похитителей изменились планы.
— И что вы намерены сделать, чтобы вернуть её? — спросила женщина, наблюдая, как лицо несчастного мужа искажает гримаса боли.
— Всё! — сказал он твёрдо, — я готов абсолютно на всё, душу заложить, если потребуется!
— Если вы позволите, я всё же отпущу коляску, — коснулась его плеча Полина.
Обрадованный тем, что ему будет с кем поговорить о любимой жене, архитектор согласился.
Вернувшись, красавица была удивлена, что на столе появился третий прибор. Для неё.
— Вы, должно быть, устали с дороги, — архитектор наполнил бокал гостьи вином, и поднял свой: — за здоровье моей бедной, маленькой Софи.
— За Софи, — гостья пригубила вино, и поставила бокал на стол, между тем как хозяин осушил свой бокал до дна.
— Сделайте милость, угощайтесь, — радушным жестом Леонтий Борисович обвёл стол, на котором стояло блюдо с пуляркой, яблоки и любимый сыр хозяйки, из козьего молока.
— Спасибо, Леонтий… простите, не знаю вашего отчества.
— Можно просто Леонтий, — он посмотрел на портрет жены, который с недавних пор повесил здесь, в гостиной.
— Расскажите мне всё, как это случилось, что предшествовало исчезновению Софи? — спросила гостья, с благодарностью принимая от хозяина тарелку.
— Всё было обыкновенно, — заложив за воротник салфетку, ответил Леонтий, — мы отпустили прислугу в тот день и Софи пошла… пошла в лавку.
— Как? Одна? Как можно! — казалось, удивление Полины было неподдельным, она даже отложила приборы и перестала жевать.
— Она пошла одна, — с каменным лицом сказал архитектор, — я остался и сервировал стол к ужину.
— Но вам не кажется, что было бы лучше, чтобы вы пошли, а она осталась? — словно издеваясь, спросила Полина.
— Я не возьму в толк, к чему вы клоните, — глухо произнёс Леонтий Борисович.
— Ах, простите меня, я никоим образом не хотела вас обидеть, — Полина вытерла салфеткой пальцы и взяла тонкую ножку бокала:
— Кто знает, может быть, Софи видит нас сейчас!
Леонтий Борисович вздрогнул.
— Нет, разумеется, её здесь нет, она же не призрак бестелесный! — сказал он, блуждая взглядом по стенам, и обращаясь к портрету, добавил: — если бы я только знал, где ты сейчас, моя голубка!
— Сударь, а вы не пробовали спиритический сеанс? Говорят, сейчас здесь, неподалёку находится известный медиум, он умеет вопрошать мёртвых!
— Софи не мертва, — упрямо повторил архитектор.
— Конечно же, — опустила ресницы Полина, — не сердитесь на меня, я лишь хотела сказать, что кто-то из мёртвых может дать подсказку.
— Честно признаться, я не верю всем этим спиритуалистам, по мне, они сущие мошенники, — потёр виски Леонтий Борисович.
— Но ведь другого пути у вас нет, не так ли? — заметила Полина, — а мосье Дюморрей, настоящий маг и чародей. Особенно он любит вызывать дух Жозефины, она служит ему, и помогает в делах!
— Жозефины?
— Ну да, той самой, жены Бонапарта. Если Софи среди живых, мы непременно узнаем об этом!
— Ну что же… я готов. Что нужно сделать?
— О, нужно заплатить за сеанс, и одно из мест за спиритическим столом ваше. Если пожелаете, я всё устрою, — Полина снова взялась за бокал.
— Сколько же? — спросил он, откинувшись в кресле, вынув из воротника салфетку и кидая её на стол. Блюдо перед ним осталось почти нетронутым.
— Двадцать тысяч, — беспечно сказала Полина, словно речь шла о пустяках.
— Сумма немалая.
— Также, может понадобиться какая-то личная вещь Сонечки. Украшения отлично подойдут. Серьги, или лучше, брошь.
Леонтий Борисович вышел, и через некоторое время вернулся. В руках у него была шкатулка с драгоценностями жены.
— Выбирайте, — он поставил её перед молодой женщиной.
Открыв шкатулку, Полина не смогла сдержать возгласа восторга.
— О боже! Я и не думала, что Сонечка так богата!
— Это подделка, — раскуривая сигару, сказал архитектор, — настоящие украшения исчезли вместе с моей женой, я заметил не сразу. Но эти побрякушки довольно точные копии драгоценностей, и Софи иногда надевала их вместо настоящих.
Полина сразу потеряла интерес к шкатулке. Выбрав брошь в виде золотой лисички, она прикрепила её на лацкан своего жакета, закрыла шкатулку и вернула архитектору.
— Этого, я думаю, будет достаточно, — скромно сказала она, — я дам вам знать, когда месье Дюморрей назначит сеанс! — с этими словами она встала и протянула ручку для поцелуя.
— Вас проводить? — коснувшись губами её тонких пальцев, — спросил архитектор.
— Ах, мерси! Не стоит беспокойства! Тут недалеко живёт известная модистка, госпожа Бенуа, я хотела бы нанести ей визит.
— Ну, как вам будет угодно, — с видимым облегчением согласился он.
***
Денис Шаблин, он же граф Дюморрей, стоял спиной к двери, и смотрел в окно. В руках у него была чашка, серебряной ложечкой он размешивал в чае сахар.
— Bonjour, monsieur, — обратила на себя внимание Полина, появившись в дверях.
— А, сударыня, вот и вы, — обернулся к ней Шаблин,— ну-с, рассказывайте, как прошёл ваш вечер.
— Весьма неплохо, — она села, подобрав юбки, на изящный диванчик-канапе, и уставилась на сбитые мыски своих, модных когда-то туфель.
— Любопытно! Что архитектор? Заглотил наживку?
— Сначала вы потрудитесь мне объяснить, куда пропали драгоценности его жены! Вы мне о них ничего не говорили! Вдовец хранит копии, а настоящие украшения, он уверен, она взяла с собой! Он думает, что его жена жива, и только потому ещё не заявил о пропаже!
— Успокойтесь, милая, не стоит на пустом месте разводить скандал!
— На пустом? Я поступилась своими принципами, пошла ради вас на многое, а что получила взамен? Жалкие крохи, десятую часть денег, что принесла нам эта наивная дурочка Софи!
— Вам досталась одежда, сшитая лучшей модисткой города, мадам Бенуа! — разве чемодан вещей Софи ничего не стоит?
— Абсолютно ничего! — фыркнула Полина, — к чему мне эти платья, если я не могу их ни надеть, ни продать! Меня тут же сцапает полиция!
— А вы поезжайте, отдохните, — вдруг мягко посоветовал Шаблин, — когда всё уляжется, вернётесь! Я и сам собирался в Европу. Подлечиться, развеяться… Вот тряхнём напоследок этого жирного каплуна, и…
— У меня плохое предчувствие, — хмуро отозвалась Полина.
Шаблин подошёл и взял её лицо в свои ладони:
— Полно, дорогая! Всё устроится отличнейшим образом!
Она положила свои ладони поверх его и с горькой усмешкой сказала:
— Я раскладывала карты таро… и знаете, какая выпала вам? Смерть!
— Ах, милая, я не верю во всю эту дребедень, я верю только в себя! И, в известной степени, в вас! Шаблин поцеловал Полину в лоб, а сам подумал о том, что пора менять компаньонку.
