День, когда моя жизнь разделилась на до и после, ничем не отличался от других. Календарь показывал начало июня, и я, Людмила Андреевна, готовила праздничный ужин — нашу с Анатолием тридцать пятую годовщину свадьбы.
Накрахмаленная скатерть. Фарфор, который доставала только по особым случаям. Свечи. Все как полагается. Тридцать пять лет. Не шутки. Полжизни вместе.
Телефон зазвонил, когда я доставала пирог из духовки.
— Люда, ты где? — голос Наташки, моей подруги со школы, звучал странно.
— Дома, конечно. Готовлюсь к вечеру. У нас с Толиком годовщина.
— Выгляни в окно.
Что-то в её голосе заставило меня напрячься. Выглянув из кухонного окна на парковку, я сразу заметила машину Анатолия. Рядом с ним стояла Вера, моя младшая сестра. Они о чем-то говорили. Потом она засмеялась и прильнула к нему. Он обнял её за плечи.
— Что ты там видишь? — спросила Наташка.
— Ничего особенного. Толик с Верой разговаривают.
— И всё?
— А что должно быть?
Я отвернулась от окна. Вера всегда была ближе к Анатолию, чем я. Дружили. Шутили. У них даже общее хобби появилось — фотография. Я в этом ничего не понимала.
— Люда, ты совсем слепая или притворяешься? — в голосе Наташки прорезались резкие нотки. — Весь подъезд уже обсуждает, как твоя сестрица к вам зачастила. И как она с твоим мужем обжимается при каждом удобном случае.
— Что за чушь! — мой голос дрогнул. — Это же Вера. Моя сестра. Она мне как дочь.
— А ему она явно не как дочь.
Пирог остывал на столе. От сладкого запаха кружилась голова.
— Люда, я тебе как подруга говорю — открой глаза.
Когда Анатолий вошел в квартиру, я смотрела на него и не узнавала. Словно чужой человек. Мы прожили вместе тридцать пять лет, а я впервые видела, как он виновато прячет глаза.
— Толик, у нас сегодня годовщина, — сказала я тихо.
— Знаю, — он поставил на стол бутылку шампанского. — Вот, купил.
— Я видела тебя с Верой.
— И что? — он пожал плечами. — Встретил случайно у подъезда.
Мы сидели за праздничным столом и говорили ни о чём. Точнее, говорила я. Анатолий молчал, изредка кивая головой. После третьего бокала шампанского, я решилась:
— У вас с Верой что-то есть?
Он вздрогнул, словно я ударила его.
— С чего ты взяла?
— Не знаю. Наташка что-то сказала, я видела вас вместе, ты какой-то странный последнее время.
— Люда, прекрати, — он встал из-за стола. — Вера твоя сестра. Мы знакомы сто лет. Что за мысли?
Я поверила. Конечно, поверила. Как можно было не поверить человеку, с которым прожила целую жизнь?
На следующий день я поехала к матери. Она жила в соседнем районе, всего двадцать минут на автобусе. Дверь открыла Вера. Я застыла на пороге.
— Ты что здесь делаешь?
— Маму проведать приехала, — она улыбнулась. — Как и ты.
— А работа?
— Взяла отгул, — пожала плечами Вера. — Имею право.
Мы с Верой никогда не были особо близки, несмотря на родство. Пятнадцать лет разницы сделали своё дело. Я была ей скорее второй матерью, чем сестрой. Когда ей нужны были деньги на учёбу — я помогала. Когда развелась с первым мужем — жила у нас с Анатолием полгода.
Мать сидела на кухне и пила чай.
— Люда пришла, — объявила Вера, проходя вперёд.
— Вижу, — кивнула мать. — Садись, чайник только вскипел.
Я села напротив, глядя на их лица. Такие привычные. Такие родные. И такие чужие одновременно.
— Мам, ты не замечаешь ничего странного в последнее время? — спросила я, принимая чашку.
— Что ты имеешь в виду?
— Верка. Толик. Они слишком часто видятся, тебе не кажется?
Мать и Вера переглянулись. Всего на секунду, но я заметила. Что-то промелькнуло между ними — тень понимания, сговора?
— Не выдумывай, — мать размешала сахар в чашке. — С чего ты взяла?
— Люди говорят.
— Люди всегда говорят, — отрезала мать. — Тебе заняться нечем?
Вера молчала, опустив глаза. Она всегда так делала, когда чувствовала вину. С детства. Ещё тогда, когда брала без спроса мои заколки.
— Верка, ты чего молчишь? — я повернулась к сестре. — Скажи что-нибудь.
— А что говорить? — она пожала плечами. — Мы дружим с Толей. Всегда дружили.
— Дружите? — я сжала чашку так, что побелели костяшки пальцев. — И как же вы дружите?
Вера подняла на меня глаза. В них не было ни раскаяния, ни страха. Только решимость.
— Люда, ты же знаешь, я никогда не хотела делать тебе больно.
— Что? — я не поверила своим ушам. — Что ты сказала?
Мать вдруг встала и начала греметь посудой в раковине. Словно хотела заглушить наш разговор.
— Мама, ты знала? — спросила я, не сводя глаз с Веры.
— О чём? — её голос звучал неестественно.
— Ты всё знала, — я не спрашивала, я утверждала. — И ничего мне не сказала.
Мать повернулась. На её лице была странная смесь вины и упрямства.
— Людмила, вам с Анатолием по шестьдесят лет. Вы прожили жизнь. А Верке всего сорок четыре, и она одна. Без мужа, без детей. Если Толик к ней тянется…
Я не дала ей закончить. Встала так резко, что чашка опрокинулась, и чай разлился по скатерти.
— Если тянется? Если тянется?! Ты это так называешь? Мой муж и моя сестра!
Мать поджала губы.
— Не устраивай сцен. Толик давно остыл к тебе, это все видят. А ты… — она окинула меня взглядом. — Ты себя в зеркало видела? Где твоя женственность? Вечно в брюках ходишь, волосы не красишь. Чего ты хотела?
Вера молчала, но я видела, что она согласна с каждым словом матери.
— Я хотела верности, — мой голос дрожал. — От мужа и от родных. Видимо, это слишком много.
Я выбежала из квартиры, словно за мной гнались. Дрожащими руками достала телефон и набрала Анатолия.
— Нам нужно поговорить, — сказала я, когда он ответил. — Сейчас.
— Я на работе, Люда.
— Я знаю про тебя и Веру.
Тишина. Долгая, тяжёлая тишина.
— Приезжай домой, — наконец сказал он. — Я скоро буду.
Дома я металась по комнатам, не находя себе места. Перед глазами стояло лицо матери. «Верке такой муж нужнее». Как она могла такое сказать? Как она могла предать родную дочь?
Анатолий пришёл через час. Я сидела в кресле, сжавшись в комок.
— Сколько времени это продолжается? — спросила я, не глядя на него.
— Люда…
— Сколько?
— Полгода.
Шесть месяцев. Сто восемьдесят дней. Они обманывали меня почти двести дней.
— Я ухожу от тебя, — сказал Анатолий, и я наконец подняла глаза.
Он стоял передо мной — чужой человек в знакомой оболочке. Тридцать пять лет брака превратились в пепел за одну минуту.
— Ты уходишь к ней? — мой голос звучал удивительно спокойно.
— Да.
— К моей сестре?
— Людмила, я не хотел, чтобы так получилось. Оно само как-то… — он развел руками.
— Само? — я рассмеялась, и этот смех испугал даже меня. — Само, Толик? Ты спал с моей сестрой, и оно само получилось?
Анатолий сел напротив меня. Его руки, которые я знала лучше своих, нервно теребили ремешок часов — подарок на пятидесятилетие от меня.
— Людмила, мы уже давно не муж и жена. Мы соседи, которые живут под одной крышей.
— Соседи? — я задыхалась от возмущения. — А что же, по-твоему, должны делать муж и жена в нашем возрасте? Зажигать страсти?
— Дело не в страстях. А в интересе друг к другу. Когда ты в последний раз спрашивала, как у меня дела? Не формально, а по-настоящему?
Я открыла рот, чтобы возразить, но не смогла вспомнить. Действительно, когда? Наши разговоры давно превратились в обсуждение бытовых вопросов. Счета, покупки, здоровье.
— А Вера спрашивает? — вырвалось у меня.
— Да, — он кивнул. — Она слушает. Мы говорим часами. О книгах, о фильмах, о жизни.
Вот оно что. Моя сестра умела слушать моего мужа лучше, чем я. И что теперь?
— И когда ты собираешься уйти?
— Я уже собрал вещи.
Он показал на чемодан в прихожей. Большой, коричневый — мы купили его перед поездкой в Сочи десять лет назад. Тогда мы ещё были счастливы. Или мне так казалось.
— Сегодня? Ты уходишь сегодня?
— Чем раньше, тем лучше для всех, — он не смотрел мне в глаза.
— Для всех? Или для тебя и Верки?
Анатолий встал. Решительно, как человек, который всё для себя решил.
— Людмила, я хочу, чтобы ты знала — я благодарен тебе за все эти годы. Ты была хорошей женой.
— Была? — я тоже поднялась. — Я ещё существую, Анатолий! Я здесь!
— Ты понимаешь, о чём я. Мы останемся друзьями.
— Друзьями? — мой голос сорвался на крик. — После того, как ты предал меня с моей родной сестрой?!
Он взял чемодан. Я смотрела на его спину и не могла поверить, что это происходит со мной. Пятьдесят девять лет. Почти шестьдесят. И вот так, в одночасье, я осталась одна.
— Прости, — сказал он, уже стоя в дверях.
— Не смей просить прощения! — я схватила первое, что попалось под руку — вазу с тумбочки — и швырнула в стену. Осколки разлетелись по прихожей. — Убирайся! К своей Верке!
Дверь закрылась. Я осталась одна в квартире, где прожила большую часть жизни. Меня трясло. Комната плыла перед глазами.
Телефон зазвонил почти сразу. Наташка.
— Ну что? — спросила она без предисловий.
— Он ушёл, — мой голос звучал как чужой. — К Верке.
— Вот сволочь! — выдохнула Наташка. — Я приеду.
— Не надо.
— Надо. Я через полчаса буду.
Наташка приехала с бутылкой и пакетом еды. Мы сидели на кухне, и я рассказывала ей всё — про мать, про Веру, про Анатолия.
— Знаешь, что самое страшное? — я смотрела на янтарную жидкость в стакане. — Не то, что он ушёл. А то, что мои родные люди предали меня. Мать. Сестра. Как они могли?
— Люди вообще странные существа, — Наташка покачала головой. — Особенно когда дело касается чужого счастья.
— Но ведь я столько для них сделала! Вере деньги на институт давала, когда она без работы сидела — помогала. Матери ремонт оплачивала. И что получила взамен?
Наташка молчала. Да и что тут скажешь?
Телефон зазвонил снова. Мать.
— Не буду отвечать, — я отключила звук.
— Правильно, — кивнула Наташка. — Пусть помучается.
Но телефон звонил и звонил. Наконец, я не выдержала.
— Что тебе нужно? — спросила я вместо приветствия.
— Людмила, не делай трагедию, — голос матери звучал устало. — Вы с Толиком всё равно уже не жили как муж и жена.
— А ты откуда знаешь?
— Он сам говорил.
Мои руки задрожали от ярости.
— Значит, вы все это обсуждали? За моей спиной? Толик, ты, Вера?
— Людмила, успокойся. Мы взрослые люди, — мать говорила так, будто объясняла ребенку очевидные вещи.
— Взрослые люди не уводят мужей у родных сестер!
— Верке такой муж нужнее, — повторила мать свою чудовищную фразу. — У тебя уже все было. А она одна.
Я молча нажала отбой. Наташка смотрела на меня с сочувствием.
— Поехали ко мне, — предложила она. — Тебе нельзя сейчас оставаться одной.
Я провела у Наташки три дня. Три дня бесконечных звонков от матери, которые я сбрасывала. Три дня полной пустоты внутри.
На четвертый день я вернулась домой. Квартира встретила меня гнетущей тишиной. Осколки вазы всё ещё лежали в прихожей — я не успела их убрать перед уходом. Фотографии на стенах смотрели на меня с немым укором. Вот мы с Анатолием в день свадьбы. Вот наша поездка на море. А вот семейный праздник — я, Анатолий, мать и Вера.
Я сняла все фотографии и сложила их в коробку. Прошлое должно оставаться в прошлом.
Позвонила дочь. Она жила в другом городе и редко приезжала.
— Мама, я всё знаю, — сказала она вместо приветствия. — Отец мне позвонил.
— И что он сказал?
— Что ушел к тете Вере, — её голос дрожал. — Как такое возможно? Они же…
— Влюбились, — я горько усмехнулась. — Представляешь? В их возрасте.
— Ты как?
— Нормально, — соврала я. — Разбираю фотографии. Навожу порядок.
— Мама, может, мне приехать?
— Не нужно, солнышко. У тебя своя жизнь. Я справлюсь.
Через неделю позвонила Вера. Я не хотела отвечать, но какая-то часть меня жаждала этого разговора.
— Люда, нам надо поговорить, — её голос звучал неуверенно.
— О чем? О том, как ты спала с моим мужем?
— Людмила, пожалуйста, — она почти плакала. — Я люблю его. По-настоящему.
— А меня? Меня ты тоже любишь?
— Ты моя сестра…
— Была сестрой, — я оборвала её. — Сестры так не поступают.
Прошел месяц.
Я подала на развод. Потом ещё один. Жизнь постепенно входила в новое русло. Я записалась на курсы английского, о которых давно мечтала. Начала ходить в бассейн. Нашла работу в небольшой библиотеке — всегда любила книги, но никогда не работала с ними.
Однажды вечером в дверь позвонили. На пороге стояла мать.
— Можно войти? — спросила она тихо.
— Зачем?
— Поговорить. Ты не отвечаешь на звонки.
Я отступила, пропуская её в квартиру. Мать осмотрелась, отмечая перемены — новые занавески, отсутствие фотографий, мои акварельные рисунки на стенах.
— У тебя тут… хорошо, — сказала она неуверенно.
— Спасибо, — я показала на кресло. — Присаживайся.
Мы говорили долго. Она извинялась. Я слушала. Не простила, но выслушала. Когда она ушла, я почувствовала странное облегчение. Словно отпустила часть своей боли.
Жизнь продолжалась. Без Анатолия. Без Веры. С минимальным общением с матерью. Но я была жива. И впервые за долгие годы принадлежала только себе.
Иногда самые болезненные предательства становятся началом новой главы. Моя только начиналась.
