— Мам, а куда мы едем? — маленькая Аля прижимала к себе замызганного плюшевого мишку с оторванным ухом. Ее голос звучал звонко и доверчиво. Ей было всего шесть.
Мать молчала. Губы сжаты в тонкую нитку, пальцы судорожно сжимали ручку потрепанной сумки. Глаза смотрели — куда-то в сторону, только не на дочь.
— Мамочка, ну скажи! — девочка пыталась заглянуть ей в лицо. — Мы к бабушке?
— Нет, — коротко отрезала женщина. — Просто сиди и жди меня здесь. Я скоро.
Аля села на холодную скамейку. Было раннее утро. Вокзал пах железом, старым табаком и горячим кофе из автоматов. По громкоговорителю объявляли поезда, взрослые спешили, волокли чемоданы, кто-то громко ругался у кассы, кто-то смеялся. Но девочка никого не замечала — она видела только мать. Её силуэт всё уменьшался и уменьшался… пока не исчез в толпе.
Аля сидела, крепко сжимая своего мишку. Она не знала, сколько прошло времени — пять минут, десять… час? Ноги замёрзли, пальцы стали холодными. Она пыталась угадать, с какой стороны снова появится мама.
— Мамочка скоро придёт, — шептала она себе. — Просто пошла в туалет… или за пирожком. Или за билетом. Просто скоро-скоро придёт…
Но мать не пришла.
— Девочка, ты одна? — вдруг раздался над ней голос. Высокая женщина в вязаной шапке присела рядом. Её глаза были полны тревоги.
Аля кивнула. — Мама скоро придёт.
— А где она?
— Она пошла за пирожком, — неуверенно соврала девочка. — Она сказала: «Жди».
— Как зовут твою маму?
— мама Наташа.
— А фамилия?
Аля молчала. Она не знала. У них не было фамилий. Были только «мама» и «Аля».
Вскоре подошёл полицейский. Потом — женщина из органов опеки. Потом — машина, в которой пахло чужими духами и пластиком. А потом Алю отправили в детдом — дом, где все дети были чужими, а воспитатели говорили правильные слова и все смотрели сквозь тебя.
— Мама скоро придёт, — твердило у Али что-то внутри, как сломанная пластинка. Но дни шли, и она не приходила.
В детском доме было холодно, несмотря на батареи. Не физически — душой. Дети не верили никому, даже себе. Кто-то дрался, кто-то молчал сутками. Аля тоже замолчала. Перестала ждать, перестала спрашивать.
Однажды воспитательница принесла в её группу коробку с игрушками. Аля схватила плюшевого мишку. Он был похож на её старого друга, но новый, чистый. Она бросила его через всю комнату.
— Он не мой, — шептала она. — Мой — с оторванным ухом,за что была наказана воспитателем.
Иногда по ночам она слышала, как кто-то плачет в соседней кровати. Иногда плакала сама — тихо, в подушку. Чтоб не услышали. Здесь слёзы прятали.
Прошли годы.
Аля привыкла. Она училась, как говорили взрослые, «адаптироваться». Но в сердце жила рана — тлеющая, незаживающая.
Где ты, мама?
Когда Але исполнилось 18 лет ,ее пришла поздравить воспитательница Зоя Павловна :
— С днём рождения, Аля! — и вручила ей пирожное и картонную коробку. — Это тебе. И… ты теперь взрослая.
Аля кивнула, поблагодарила. Но радости не было. Внутри — всё то же знакомое ощущение пустоты.
В коробке была — тетрадь, несколько фотографий из детства и бумаги. Документы. С них и начиналась её новая жизнь.
Через неделю она покинула детдом. Получила койко-место в общежитии колледжа,в который Аля поступила после окончания школы,стипендию и право на самостоятельность. Но вместе с этим пришли страх и одиночество.
— Ты куда собралась ? — спросила соседка по комнате.
— В архив, — коротко ответила Аля.
Она не сказала больше ничего. Не стала объяснять, что теперь у неё есть цель. Не вымышленная надежда, а настоящая: найти мать.
В районном архиве пахло пылью и старой бумагой. Она трясущимися руками протянула сотруднице свои документы.Сердце готово было выпрыгнуть, а от страха сосало под «ложечкой».
— Мне нужна информация о моей матери. Я воспитывалась в детдоме, меня оставили на вокзале ,когда мне было шесть лет. Её звали — Наталья, отчество не знаю. Год был — примерно 2007.
Сотрудница вздохнула, посмотрела на неё сочувственно.
— Мы постараемся что-то найти. Но это может занять время.Мы вам сообщим.
Прошло две недели. Когда ей позвонили, она сидела в маршрутке и тряслась от холода. Сердце замерло:
— У нас есть кое-что для вас. Приходите.
Она пришла.
В папке — несколько страниц. Заявление о найденной девочке. Фото. И… копия протокола. Женщина по имени Наталья Борисовна Третьякова. Безработная. Жила по временной прописке в съёмной комнате.
— Это она? — Аля всматривалась в фотографию, сделанную на вокзале камерами наблюдения. Смазанная, но… да. Это она.Сердце колыхнулось.
Мама.
Живая. Настоящая.
И оставившая своего ребенка на произвол судьбы.
Аля долго собиралась с духом, чтобы набрать номер, указанный в старых документах. Он, конечно, не отвечал. Но в интернете Аля нашла адрес. Поселок в 60 километрах от города.
Аля поехала. На последнем автобусе. Села на лавку перед домом. Долго не решалась постучать. Но всё же…
— Кто там ,кого ещё черти принесли?! — крик из-за двери. Грубый, надтреснутый.
— Наталья Борисовна? Это… я. Аля.
— Кто?
— Ваша дочь.
Повисла тишина.
Потом дверь приоткрылась. В проёме — женщина с седыми волосами, опухшим лицом и стеклянными глазами.
— Аля?.. Какая такая Аля?..
— Вы меня оставили на вокзале. Шестилетнюю. Помните?
Женщина молчала. Потом закурила, не пригласив в дом. Присела на табурет у входа.
— Знаешь… тогда всё было так сложно. Не было денег, не было еды. И я думала — что если тебя оставлю то будет лучше. Лучше тебе, лучше мне.
— Лучше? — в голосе Али дрожала ярость. — Оставить ребёнка, как мусор? На скамейке?! И вы считаете это лучше?
— Ты выжила. Тебя подобрали. Всё же нормально, чего кипятишся? Не померла ведь.
Аля смотрела на неё, не веря. Она мечтала об этой встрече столько лет. Думала, что упадёт в объятия. Что мама скажет: «Прости дочка». Что заплачет. Но нет. Перед ней была уставшая, разбитая женщина, которой… было всё равно.
— Знаешь, чего я хотела? — тихо спросила Аля. — Чтобы ты просто пожалела. Чтобы обняла. Чтобы сказала, что скучала.
Мать затушила сигарету. Пожала плечами :
— Не проси от меня ни какой сказки, девочка. Жизнь тебе — не кино.
Аля вышла, не прощаясь. Идти было некуда, автобусы не ходили ,но назад возвращаться ,не было смысла.
В сердце — боль, будто открытая рана. Она не плакала. Не могла. Слез не было.Всё выжгло внутри.
Она шла по дороге, где мимо проносились машины, и вспоминала, как однажды сидела на вокзале — маленькая, наивная, с мишкой в руках.
И теперь — снова одна. Только уже взрослая. Только теперь знает, что мама — не героиня. А просто женщина, которая однажды… сдала ребёнка, как чемодан без ручки.
В ту ночь она спала на вокзале. Точно так же, как двенадцать лет назад. Только теперь рядом не было никого, кого бы она искала взглядом.
Вернувшись в общежитие, Аля достала чистый лист бумаги. На душе было пусто и одиноко. Но нужно было что-то сделать. Написать. Высказать. Хоть кому-то.
> «Мама.
Я всё равно называю тебя так. Даже если ты так не считала.
Я нашла тебя.
И потеряла снова. Но теперь — окончательно.
Знаешь, я не просила от тебя многого. Ни игрушек, ни сказок на ночь. Я бы отдала всё, лишь бы ты пришла на вокзал тогда.
Я ждала. Я так долго ждала.
А ты… даже не помнишь.
Мне больно. Но я не хочу, чтобы эта боль разрушила мою жизнь.
Поэтому я прощаю тебя.
Не потому, что ты этого заслужила.
А потому, что я — не ты.
Я хочу быть лучше.
Я хочу быть матерью, которая никогда не бросит своего ребёнка.
Прощай, мама. Навсегда».
Она сложила письмо, вложила в конверт, но не подписала. Не приклеила марку. Просто положила на подоконник. Её прощание не требовало адреса.
Жизнь потекла дальше. Неспешно. Тяжело. Сначала было страшно. Потом — пусто. Но затем пришло нечто иное. Сила. Упрямство. Внутренний стержень.
Аля закончила колледж. Работала. Снимала комнату. Училась готовить. Однажды взяла котёнка — серого, облезлого. Назвала его Миша. Как в детстве — медвежонка.
Она редко вспоминала ту женщину в посёлке. Не искала больше встреч. Не писала. Не следила. Просто — отпустила.
А потом, однажды, к ней в руки попала анкета на опеку. Маленький мальчик из приюта нуждался в семье. Его звали Сева. Ему было пять.
— Аля, ты в этом уверена? — спросила подруга. — Это ответственность.
— Я уверена как никогда, — кивнула она. — Я знаю, каково это — никому не быть нужным.
Сева был пугливым мальчиком. Спал в одежде, будто боялся, что ночью его снова куда-то отправят. Плакал, если Аля уходила даже в магазин.
— Ты меня не бросишь? — однажды спросил он тихо.
Она обняла его, прижав к себе, как никогда не обнимали её.
— Никогда, Сева. Слышишь? Я с тобой. Навсегда.
Он крепко сжал её шею и больше не отпускал. И в тот миг она поняла: она победила.
Победила свою боль. Победила страх. Победила прошлое. И главное — она не стала такой, как её мать.
Сидя на лавочке у детской площадки, Аля смотрела, как Сева играет с другими детьми. Он смеялся. Радовался жизни.
Подошла женщина.Присела рядом и перехватив взгляд спросила :
— Приятный мальчик. Ваш?
— Мой, — с гордостью ответила Аля. — Самый ,что ни на есть, мой.
— Похож на вас.
Аля улыбнулась. Внутри вдруг защемило — воспоминание, как она сидела на холодной лавке вокзала с мишкой в руках. Та девочка из прошлого — она жива. Просто теперь у неё есть будущее.
