— Ты, болван, куда смотрел, когда комнату для дочери снимал? Не видишь что ли, что бабка чокнутая? Ууух, бестолковый, ничего нельзя тебе доверить, всё самой приходится делать! — шипела мама на папу, улучив момент, когда хозяйка квартиры отправилась в туалет.
— Да я то чё? Нормально вроде. Чисто у неё, не алкашка. Тебе как, Даш? Не нравится?
Дочь Даша неопределённо пожала плечами. Ситуация ей не нравилась в принципе. Она рассматривала недоверчивым взглядом комнату, в которой ей предстояло жить. Свободного пространства почти не было: в небольшую прямоугольную комнатушку хозяйка умудрилась впихнуть два пузатых шкафа, две высоких кровати со старинными железными изголовьями, журнальный столик, застеленный салфеткой и заставленный вазами, статуэтками и стопкой подшитых журналов, которые были старше Даши раза в два, с уже пожелтевшими и загнутыми страницами. По правую сторону от входа в комнату, выдвигаясь немного в проход, стояло зеркальное трюмо и на нём, помимо затёртых расчёски, помады, карандаша и пудры, стояли фотографии в рамках с изображением самой хозяйки в лучшие годы её молодости. В оставшемся проходе мама Даши, будучи женщиной полноватой, могла передвигаться только бочком.
— Ну, давайте искать другую квартиру, раз вам не нравится, — предложил папа.
— Где искать? — окрысилась мама. — Вечер на дворе, а завтра уже занятия в институте! Вот ты когда приезжал на квартиру смотреть не подумал о том, как ребёнку здесь жить? Бабка ведь повёрнутая, она же богомолка, всю жизнь грешила напропалую, а теперь молится! У неё треть гостиной в иконах, прямо церковь устроила, и пахнет церковными свечками!
— Ну и что? Пусть молится себе, Дашке-то что с этого?
— Плохо ты знаешь такой тип верующих, а я знаю. Терпеть не могу показушников.
Тут вся троица встрепенулась и затихла — шумно смылся бачок унитаза и из туалета вышла хозяйка. Она была женщиной весьма пожилой, лет семидесяти или чуть младше, но выглядела настоящей бабулькой — возможно, её состарили раньше времени болячки или пережитые обстоятельства. Бабуля обладала острым и расчётливым взглядом, отнюдь не одухотворённым, а скорее оценивающим.
— Вы уж меня простите, что я в туалет отошла. Здоровье не очень — как прижмёт, так хоть плачь. Хорошо когда дома я, а если на улице приспичит, то порой и не утерплю.
Закончив интимное признание, она повернулась к образам на стене и выдала:
— Господи, помилуй меня грешную! — пропела бабуля слезливо и с лёгким поклоном. Она театрально перекрестилась, и продолжила бубнить себе под нос: — «отче наш, иже еси на небеси…» — и будто бы совсем позабыла об изумлённых гостях.
Мама Даши кашлянула и свирепо покосилась на мужа. Тот тоже был под впечатлением.
— Ох, вы простите меня! Я как увижу Господа Бога нашего Иисуса Христа, так обо всём и забываю! Так люблю его, так люблю!
— Понятно. Эээмм… — протянула мама, не знавшая как бы поделикатнее перейти к сути вопроса, но оказалось, что бабка лихо умела переключатся на мир людских сует.
— Комнату вы уже посмотрели, да? Девочку всё устраивает?
— Ну… Да, наверно. Лидия Яковлевна… вас ведь так зовут, верно?
— Да.
— Запомни, Даша. Вы ей покажите какой шкаф можно занять, у неё вещей не много, но всё же…
— Конечно! Я освободила для неё целую полку!
— Полку? — недоумённо переглянулись мать и дочь. Хозяйка тем временем уже добралась до шкафа и отворила одну из трёх дверец. Даже стоя за спиной бабульки Даша почувствовала этот старый, перележалый запах допотопной мебели и нафталинового тряпья. Одна полка на уровне глаз была свободна, остальные были по самое горло набиты бережно хранимыми вещами, к которым не притрагивались лет тридцать.
— Я думаю одной полочки ей будет мало… — пробурчала мама, уже не скрывая досады, — у неё рубашки, блузки, платья — их вешать надо, чтобы не мялись.
Бабка с недовольством отворила ещё одну скрипучую дверцу. Отдел для тремпелей был забит под завязку её собственной одеждой и по ряду представленных моделей можно было отследить всю моду Советского Союза, начиная с шестидесятых годов и кончая девяностыми. О 2004 годе, в котором вся компания пребывала на тот момент, не было и намёка. Лидия Яковлевна предприняла лихую попытку подвинуть в сторону все тремпеля разом, но тщетно — места не было.
— Я уберу что-нибудь и освобожу для тебя здесь немного пространства, Даша.
— Ну, хорошо! — приободрился папа, — теперь, Даша, выбирай кровать! Целый две на выбор! Мне лично вот эта больше нравится! — плюхнулся он на ту, что стояла напротив двери с горой подушек, и его закачало вверх-вниз, — ух ты, она на сетке! С детства не спал на сетчатой!
— Нет, нет, эта кровать моя, на ней сплю я, — заявила хозяйка, изменяясь в лице. — Встаньте, пожалуйста.
— В смысле — ваша? — вновь поразилась мама, — мы же снимаем у вас отдельную комнату!
— Ну да, отдельную, но я в ней только спать буду.
— Нет, подождите, мы так не договаривались! Как это вы будете жить в одной комнате?!
— А где же мне ещё спать-то? Зал ведь проходной!
— А раньше вы не могли сообщить об этом? — возмутился и папа Даши, — например, в тот день, когда я договаривался с вами две недели назад и залог вносил?
— Так я думала, что и так понятно… Вы разве в зале кровать видите?
— Есть диван.
— Буду я на диване мучаться! В общем, решайте — нет так нет, залог я отдать вам не не могу, поймите и меня тоже — где я сейчас квартирантов искать буду? Завтра уже первое сентября, кому надо — те уже сняли.
Лидия Яковлевна вышла в гостиную, которую именовала залой, и уселась на грязно-красный диван. На диване лежала толстая книга — Библия — Даша успела прочесть название, когда проходила мимо.
—Ну чё? — виновато обратилась мать к дочери, — останешься?
Она наклонилась и зашептала на ухо: «оставайся, Даш, если плохо будет, мы тебе другую квартиру найдём в следующем месяце, деваться нам сейчас некуда».
— Останусь.
— А телевизор у вас рабочий? Даша любит посмотреть вечером.
— Есть, — отозвалась хозяйка, — но я его не включаю и никому не разрешаю, даже внучкам — в нём дьявол сидит.
— Кхм! — подавил смешок папа.
— Ладно, мам, не нужен он мне, учиться буду, читать, — сказала Даша, — вы езжайте уже домой, вам два часа добираться по тёмному. Я справлюсь.
Родители отдали хозяйке остальные деньги за месяц и стали прощаться.
— Позвонишь мне завтра с таксофона, помнишь где он? Рядом тут, за следующим домом.
— Помню.
— Через две недели у папы получка — купим тебе мобильник. Ну всё, доченька, удачи тебе и ничего не бойся. Дорогу переходи осторожно. Поздно вечером не гуляй и в одиночку не ходи, подружись сначала с кем-нибудь.
— Вы не переживайте! — влезла Лидия Яковлевна. — У меня внучка, ей тоже семнадцать! Познакомлю их!
— Ну всё. Деньги смотри не потеряй, всю сумму не таскай с собой.
— Хорошо, мам.
— В машину ни к кому не садись.
— Ой, мам, ну езжай ты уже домой, я не маленькая!
Родители расцеловали дочь, попрощались с хозяйкой и вышли. Вообще-то они могли снять Даше и отдельную квартиру неподалёку от института, но переживали, что дочке одной будет страшно, слишком она была девочкой домашней, выросшей в посёлке и не привыкшей к большому городу.
Лидия Яковлевна объяснила Даше порядки в своём доме, в общем-то пообщались они мало, но вполне культурно и бабуля, когда упала перед сном на колени перед иконами, не заставляла Дашу проделывать то же самое, и это было для Даши облегчение — помнила она один такой травмирующий случай с подобной богомолкой, когда ей было шесть лет.
В тот раз мама оставила её в городе у подруги, а сама побежала по магазинам, ещё какую-то справку ей нужно было сделать. Тётя Оля, мамина подруга и по совместительству Дашина крёстная, всегда была с девочкой очень милой и приветливой. После чая с вкусными пирожными ей взбрело в голову помолиться, а, главное, она хотела приобщить к этому делу крестницу. Сначала они около получаса разучивали «Отче наш». Молитва давалась Даше, как говориться, ни в зуб ногой оттого, что девочка вообще не понимала смысла, а разъяснить его тётя не удосужилась. Затем они встали на колени перед иконой и Даша из всего запомнила только, как тётя дубасила её сначала по рукам, потому что Даша неправильно складывала пальцы в крестном знамении и крестилась тоже не с положенного плеча, потом по губам Даше прилетело за вольную интерпретацию молитвы, а напоследок Даша и вовсе заработала два подзатыльника за слёзы и неискренность при общении с Господом. С тех пор она относилась к религии с большой настороженностью, тем более, что отец её был убеждённым атеистом, а мама верила в какого-то своего Бога и презирала всю церковную братию. «Нет в церкви Бога! Эти попы только на дураках наживаются! Бог вот здесь, в сердце и на небесах, а в церкви нет его давно.»
Так и воспитывалась Даша. Господа в их семье упоминали, если случалась какая-то оказия. «Господи, ты что натворил?» — кричала мама на Дашиного брата или вот ещё: «Божжешь мой! Не идиот ли ты часом?!» — обращалась она уже к мужу. Так кто там натворил что-то и кто идиот? Бог или всё-таки Дашкин младший брат, иль отец? К кому мать обращается? Зачем повсюду приплетать святое и ни в чём неповинное имя?
А теперь эта бабка. Даша лежала на своей пружинистой кровати и специально раскачивала себя так, словно по волнам плыла или на качелях подлетала — забавно. Перед сном она читала Тургенева, уж в пятый раз наверно перечитывала «Асю», а бабка всё бубнила и бубнила молитвы, довольно громко и с чувством, и Даша никак не могла сосредоточиться, и хотела было в туалет мимо неё проскочить, да не решилась, увидев как та, сложив руки в молитвенной позиции и зажмурив глаза, потрясает седой головой, и как густо сложились на лбу бабки морщины от усердия.
— Ну всё, Даша, гаси ночник, спать пора, — сказала Лидия Яковлевна, улёгшись с чистой совестью на свою кровать.
Даша глянула на время — десять часов всего. Она в такую рань никогда не засыпала, а уж когда с ней в одной комнате совершенно чужой человек…
— Я тогда на кухню пойду почитаю, не засну так рано.
— Нечего свет палить зря, — отрезала Лидия Яковлевна, — мне потом платить за него. В десять часов отбой и точка.
Видимо, молчание Даши заставило её смягчиться:
— Ты, деточка, спи лучше, тебе же к первой паре вставать? Если плохо засыпается, прочитай «Отче наш», я всем советую — сон быстро приходит. «Отче наш» знаешь?
— Не очень.
— Господи! Дай мне сил вразумить всех тёмных и неверующих! — опять взмолилась бабка, а Даша подумала: «Когда ж ты уже отстанешь от бедного Бога, у него и без тебя дел по горло!»
— Слушай самую главную христианскую молитву, Даша, и запоминай! В минуты скорби будет она тебе утешением.
«Не о чем мне скорбеть», — успела капризно подумать Даша и тут бабка запела громко, с чувством, как в театре, и Даше сделалось не по себе в этой тёмной комнате, слушая этой чужой, старческий, экзальтированный голос.
— Отче наш, иже еси на небесех!
Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё, да будет воля…
Пройдут дни, недели и года… Придут в жизнь Даши и скорби, и потрясения, и настанет тот момент, когда будет молится Даша горячо и искренно, со слезами, и слова молитвы будут слетать с её губ раньше, чем зарождается мысль… Но всё это будет после, а пока… Даша лежит в тёмной комнате и не видит Бога в упор. Просто её юное сердце не желало раскрываться перед лицемерием и верой напоказ.
Иногда Лидия Яковлевна, светясь счастьем, заявляла Даше:
— Я, Даша, сегодня за тебя помолилась, — улыбалась бабка и словно ждала чего-то в ответ, словно Даша была обязана ей отплатить за бескорыстное добро.
— Спасибо… — отвечала Даша, теряясь.
Самой Даше, как и внучкам Лидии Яковлевны, возбранялось говорить «Господи» и «Боже».
— Не поминай Господа всуе!!! — кипятилась хозяйка.
В институте Даше было очень интересно, она быстро обзавелась подругами из числа одногруппниц. Девчонки все были как на подбор милые, хорошие и добрые. Учились они на психологов. Знаете какие люди в девяноста процентах идут учиться на психологов? Те, у которых есть личные психологические проблемы, нет, не из области психиатрии, а простых человеческих взаимоотношений. Это ранимые, искренние и чувствительные девочки, которые никак не могут разобраться в себе. В школе они — серые мышки, возможно, даже гонимые и испытавшие на себе насмешки сверстников. Это те девочки, которым всех жалко и которые всех пытаются понять и обласкать. По крайней мере, в Дашиной группе были именно такие. Повезло ли Даше? Определённо! Она встретила близких по духу людей. Так что на фронте учёбы у Даши всё было прекрасно, чего не скажешь о том месте, где она вынуждена была спать и готовиться к парам…
Бабка приставала к ней с Библией и заставляла разбирать многочисленные библейские сюжеты. Даша, ввиду своей скромности и привитому уважению к старшим, не могла дать отпор, тем более Лидия Яковлевна делала это не требовательно, а скорее увлечённо, с радостью и мыслью о том, что она просвещает молодое поколение. От просветления Дашу могло спасти только присутствие хозяйкиной внучки Карины. Та не желала морочить себе голову и сразу пресекала бабку.
— Ой, бабушка, отстань от нас! Тебе надо ты и читай, а мы ещё не успели нагрешить, чтобы денно и нощно молиться. Иди в другую комнату, ради Бога, не беси меня своей Библией.
— Ты-то может и не нагрешила, а вот мать твоя…
— А вот маму лучше вообще не трогай! Ты ей кстати денег на новый крем обещала, я за деньгами и пришла. Молиться не забываешь, а как обещания выполнять…
Карина была девушкой неординарной внешности, мулаткой — её отцом был африканец. Ещё у неё была сестра на два года младше, ещё более шоколадная и необычная на вид. Лидия Яковлевна уже успела рассказать Даше историю любви её дочери. Марина вышла замуж за этого африканца и поселила его у себя, ну, как у себя — в квартире, которую купила ей Лидия Яковлевна. Лидия Яковлевна, кстати, долго работала завскладом и деньги отмывать умела. Марина родила от него двоих дочек: Карину и Жанетту. Вскоре её мужу понадобилось съездить в Африку, якобы вступить в наследство, и он занял приличную сумму у Лидии Яковлевны на дорогу. Так и пропал он с концами, больше они его ни разу не видели. Содержала всю семью Лидия Яковлевна, потому что дочь Марина очень берегла свою красоту, не хотела портить её работой. И по сей день они так и живут — на пособия от государства по потере кормильца (папашу признали без вести пропавшим) и на пенсию Лидии Яковлевны.
Карина была девушкой с амбициями и считала себя красавицей, и Даша тоже находила её красивой, яркой, как для мулатки. Карина шла дальше и пыталась выбиться на подиумы в мировые топ-модели. Бабушка верила в успех внучки и оплачивала ей дорогие курсы моделей, но дальше профессионального портфолио (фотосессию тоже оплатила Лидия Яковлевна) дело пока не шло. Несколько раз Даша невольно подслушивала отрывки бабкиных молитв, в которых она горячо молила Господа помочь Карине выбиться в знаменитые модели. Ходила Карина в одном и том же голубом свитерочке, сидящем на ней в облипку и подчёркивающем большую грудь. Даша видела, что денег у девушки никогда нет… По доброте душевной она покупала всякие вкусняшки и Карина с удовольствием составляла ей компанию, приходя почти каждый вечер.
В конце сентября Лидия Яковлевна уехала на три дня в паломнический тур в монастырь на берегу Северского Донца. Карина с Дашей воспользовались её отсутствием, точнее, воспользовалась Карина на правах временной хозяйки, Даше было боязно и совестно. Они славно покутили: пригласили подруг, набрали пива, сухариков. Впервые включив телевизор, они отыскали музыкальный канал, чтобы потанцевать и погорланить песни. Хорошо посидели.
— Ах, если бы бабушка узнала как мы осквернили её квартиру, то непременно упала бы в обморок! — со смехом заключила Карина.
Лидия Яковлевна вернулась из поездки просветлённая и обрадовала девиц:
— Ох, Кариночка, я так за тебя молилась, так молилась, что колени теперь болят! И за сестру твою, и за мать, и даже за папку твоего негодного! И за тебя, Даша, я тоже помолилась!
Дружба Даши и Карины, а также проживание Даши в квартире Лидии Яковлевны, оборвались резко — всему виной были деньги, а точнее их отсутствие, а точнее то, что их украли.
Выделенные родителями деньги Даша прятала на своей полке под одеждой и особо не пересчитывала, так как кому-кому, а Лидии Яковлевне в этом плане она доверяла. В начале октября она заметила, что сумма вроде бы уменьшилась, но она точно понимала, что не тратила. Сперва девушка решила, что ей показалось, но через три дня ситуация повторилась. Даша пересчитала все деньги до копейки и, не меняя место заначки, записала сумму себе в блокнот. На следующий день, вернувшись домой после пар, она явственно увидела, что не хватает двух купюр. Подозрение падало на Карину — Даша видела, какой жадной она была до денег, тем более, что денег у неё никогда и нет. Даша вырвала из блокнота лист и написала: «Карина, я знаю, что это ты воруешь у меня деньги. Сделаешь это ещё раз и я всё расскажу твоей бабушке». Деньги она завернула в эту записку и вновь положила на место.
Без всяких слов Карина перестала приходить к бабушке в гости. Три дня нет, четыре, неделю…
— Вы с ней не поссорились случайно? — спросила она у Даши.
— Я не ссорилась.
Бабушка с истерикой вызвала внучку к себе по телефону и стала допытывать что случилось. Карина встала посреди гостиной мрачнее тучи, на Дашу и не взглянула ни разу, но под напором бабки сдалась.
— Если меня в этом доме кое в чём подозревают, то и ноги моей больше здесь не будет!
— Кто тебя подозревает?! В чём?! Да что случилось-то? Даша, отвечай давай! Господи, помоги!
Даша сидела на грязно-красном диване и не поднимала глаз.
— А вот интересно, Карина, как же ты узнала, что тебя в чём-то подозревают, если ты не рылась в моих вещах?
— Я не рылась!
— Ты у меня деньги воруешь!
— Не может быть! Наговор! Даша, побойся Бога, Карина ни за что!
И тут Даша рассказала, как заметила пропажи, и как написала записку. Возникал вопрос: если Карина и впрямь не воровала деньги, то каким образом она могла прочесть записку?
— Это не могла быть она! — кричала Лидия Яковлевна, — на Жанетту я ещё могу поверить, но на Карину — ни за что!
— Нет, это Карина украла! — стояла на своём Даша.
Никто ни в чём не признался. Перед сном бабка молилась горячее обычного и Даша постоянно слышала своё имя. «Вразуми её, Господи, клевета это тяжкий грех, она оклеветала Карину, прости её, прости, прости, не ведает что творит»… и так далее.
Карина к ним больше не приходила, Лидия Яковлевна с Дашей вела себя холодно и продолжала молиться, чтобы девочка созналась в клевете и покаялась. Через два дня Даша проходила мимо доски объявлений и увидела совсем свежее — женщина сдавала комнату для девушки-студентки. Даша тут же позвонила по указанному номеру.
— Ну надо же, я ведь только двадцать минут назад его повесила! — удивился приятный женский голос в трубке, — только в квартиру войти успела! Ну, значит, судьба! Приходи сегодня смотреть, девочка, во сколько ты сможешь?
Договорились на послеобеденное время. Комнатка была отдельной и чистенькой, а хозяйка очень милой и такой же ласковой, как и её голос. Даше она понравилась с первого взгляда.
— Если вы не против, я бы завтра к вам переехала…
— Как скажешь, милая, хоть сегодня, раз нужда такая.
Татьяна Васильевна и Даша зажили душа в душу. Обе были не очень общительными. По утрам собирались вместе по делам, вместе завтракали. Татьяна Васильевна недавно вышла на пенсию, но продолжала работать в школе учителем физкультуры. Вот уже двадцать семь лет, как она была вдовой — муж погиб молодым, оставив её вдовой с двумя сыновьями, младшему на тот момент было пять лет. С тех пор она замуж не выходила, некогда было о мужчинах думать, растила детей. Даша видела с какой теплотой отзывалась Татьяна Васильевна о покойном муже и понимала, что женщина до сих пор его любит, сколько бы лет ни прошло.
— Я бы и не сдавала комнату, да младший сын у меня такой, ой… — махнула рукой Татьяна Васильевна, — два сына у меня, вроде бы и растила их одинаково, а разные как белое и чёрное. Старший молодец, всё сам, начальник в Киеве, а младший ну до того непутёвый… и жена у него такая же. Внука жалко, вот и помогаю. Только и остаётся мне, что молиться за него, может хоть Бог пошлёт ему вразумление.
Художник Евгений Башмаков
Ни разу не видела Даша как молится Татьяна Васильевна. Не было в её доме на видном месте икон… Но однажды Даша увидела — случайно, непреднамеренно… К окну подошла Даша, чтобы полюбоваться на уходящее в фиолетовый предночное небо, а там, на выступающем вперед застеклённом балконе, стояла Татьяна Васильевна. Её седые длинные волосы были распущены перед сном и ночная сорочка ярко выделялась среди темноты. Она смотрела в одну точку на небе над многоэтажными домами и шептала что-то, и слёзы текли по щекам, и руки её были сложены на груди и сцеплены. Она молилась. Отрешённо. Искренно. Тихо. Трогательно. И Бог словно слышал её, до того это выглядело сильно.
И поняла Даша, что это и есть настоящая молитва — ибо она тайная. Ибо тайное обращение к Богу — самое искреннее, откровенное и чистое. И Даша посмотрела на тот тёмно-синий отрезок неба, к которому обращалась Татьяна Васильевна, и почувствовала вдруг, что там и вправду есть кто-то, и он слышит нас, и плачет с нами, и радуется за нас, и помогает всем, чем может помочь… И Даша вцепилась пальцами в подоконник, и с перехваченным дыханием, словно в трансе, мысленно отдавалась нахлынувшей на неё вере. Мысли лились сами собой: «Отче наш, сущий на небесах… услышь эту женщину, она такая хорошая и добрая, Господи! Пусть у неё всё будет хорошо, и у сыновей её тоже, и прости её за всё, и их прости, и мне прости все прегрешения, как и я прощаю всех, кто обидел меня… Я прощаю их и ты их прости. Да будет на то воля твоя. Во имя Отца, и Сына, и Святого духа… Аминь».
