У Сергея было три сестры: Ася, Вера и Прасковья, или просто Паша. Как единственный мужчина в семье после смерти отца, Сергей Сергеевич заботился о сестрах, как мог. Благодаря своему твёрдому характеру, трудолюбию, выдержке и смекалке, Сергей быстро завоевал уважение своих товарищей, и в результате стал уважаемым и влиятельным человеком, оброс связями. Он перевёз сестёр ближе к городу, пристроил на работу, а со временем построил большой дом, буквой «П» где всем хватило места: и сестрам с мужьями, и ему самому с женой Людмилой Николаевной и сыном. У каждой семьи был свой вход и кухня.
Младшую сестру Сергей особенно любил. Девушка была добрая, бескорыстная, чистая. Единственная из сестёр, она была ещё не замужем, и он решил выдать её за человека по своему выбору.
Он долго приглядывался к своему окружению, к тем, кто не был женат. Но его всё время что-то не устраивало. Этот — пьяница, этот — отпускает пошлые шутки, этот — гвоздь забить не в состоянии… Наконец, Сергею улыбнулась удача. К ним откомандировали некоего товарища Семёнова. Листая его личное дело, Сергей Сергеевич был удовлетворён: Алексей Семёнов был везде на хорошем счету: ответственный работник, надёжный товарищ, коммунист. Уроженец Ленинграда. Семьи у Алексея не было — жена с маленькой дочкой погибли в войну, при бомбёжке.
Сергей, не желая откладывать в долгий ящик, пригласил кандидата к себе в гости. Сестре сказал, что к ним на обед придёт его товарищ, но она сердцем почувствовала, что это будут смотрины. Когда сидели за столом, Паша бросала на Семёнова быстрые взгляды. Тот показался ей слишком старым — у Аськи, старшей сестры, и то муж моложе.
Сергея Сергеевича же больше интересовало, что думает о его сестре Семёнов. Когда мужчины вышли покурить, он спросил гостя прямо в лоб:
— Как тебе, Алексей, наша Паша?
— Хорошая девушка, — прищурил глаз Семёнов, — через пару лет отбиваться от женихов будешь, Сергей Сергеич.
Паша была не в его вкусе. Слишком худенькая, с фигуркой и личиком подростка. Девчонка совсем. А Семёнову нравились женщины представительные: чтобы грудь была, и бёдра, и… всё остальное, в общем. Как у жены Сергея Сергеевича, Людмилы.
— Ей, Алексей, уже двадцать два, — вздохнул Сергей Сергеевич, —Прасковья девушка скромная, по танцулькам не шастает. Вот, подбираю ей хорошего мужа. Вдруг ты ей по сердцу придёшься? Породнились бы, а?
— Двадцать два? Больше шестнадцати я ей ни за что бы не дал! Ты, Сергей Сергеич, извини, но я не хочу жениться, не по мне это, — он бросил окурок в заросли бузины.
— Да как же так? — возмутился Сергей Сергеевич, — на каждого мужика после войны по десять девушек приходится! Кто детей делать будет, восполнять человеческие потери нашей Родине? А что худая Пашка, не смотри. Года через два войдёт в женскую стать… Жильём обеспечу.
Семёнов подумал, подумал, и согласился. Стукнули они с Коробковым по рукам. На Красную Горку Паша вышла замуж за Алексея. Торжество было скромным. Молодая, правда, много плакала.
— Что ты плачешь, дурочка? — успокаивали её сестры, — мужик тебе достался видный, опытный, руки, ноги целы, чего ещё желать…
— Он хороший. Но… не люблю я его, — и очередная хрустальная слезинка падала на вышитый муслиновый платок.
— Стерпится — слюбится! Всё лучше, чем одной куковать! А дети пойдут, там и вовсе не до любви будет! — увещевала невесту средняя сестра, Вера. Сама она хоть и вышла за своего Кузьму по любви, но после того, как тот вернувшись с войны запил по-чёрному, бегала за любовью к кузнецу. Все об этом знали, кроме Кузьмы.
Как и обещал, Сергей Сергеевич выделил молодым две комнаты с кухней и отдельным входом в своём большом доме. Паша, после свадьбы хоть и оставалась худенькой, но стала более женственной, расцвела. Через год родился у них с Алексеем мальчик. Ребёнок был болезненный и всё время тихо плакал. Паша возила его в город, показывала врачу, тот выписал витамины и закаливание, но это не помогло: не прожив и полугода, малыш умер. Паша превратилась в ходячую тень. Алексей, и так не особо жалующий жену, стал ей совсем чужим. Он её винил в смерти сына.
Как-то раз, летом, старшая дочка Аси, прибежала на двор, где Паша вешала чистое бельё.
—Теть Паш, бежим скорее, там у метровских, ёжик попал в смолу! Мы не можем его достать, теть Паш, он погибает!
Добрая Паша поспешила за девочкой. «Метровских» — так называли старый расселенный барак, в котором жили когда-то рабочие метростроя. Повсюду возле дома валялся строительный мусор, разбитая плитка, брошенные бывшими жильцами вещи. У забора стояла худая бочка, из неё вытекла и застыла смола, туда и угодил ёжик. Извлечь его оттуда было тяжело, было похоже, что зверёк погиб. Паша взяла палку, продела под ежика и вызволила. Зверёк задышал, задергал лапками.
— Танюшка! — сказала Паша девочке, — беги домой, приготовь тазик теплой воды и мыло. Сейчас будем отмывать бедолагу!
Девочка кивнула, и убежала. Паша аккуратно завернула ёжика в носовой платок и передала Асиной дочке:
— Неси аккуратно, Юлечка.
Когда выходили с территории дома «метровских», Паша вдруг остановилась. Что-то влекло её к бараку. «Идите, я догоню» — сказала она детям. Они ушли, а Паша двинулась к дому. Лестничные пролёты были не везде целы. На стенах сохранились обои и даже репродукции: «Утро в лесу» Шишкина, «Портрет Нелидовой» Левицкого. Паша потянулась, чтобы снять картинку и рассмотреть получше, как вдруг услышала женский смех. Она затаила дыхание и прислушалась. Точно, сюда шли двое: мужчина и женщина. Они прошли совсем рядом, не заметив её, и она, боясь пошевелиться, стояла, как статуя. Она узнала голоса, это был её муж Алексей и её невестка, жена брата Людмила Николаевна.
Они шептали друг другу постыдные вещи, а потом, накинув на старую софу принесённый с собой плед, занялись любовью. У Паши запылало лицо и уши.
— Ну хватит, хватит… — засмеялась Людмила Николаевна, — а то молодой жене ничего не останется!
— Ну её, к лешему, постылую… я только твой, Людочка!
— Ладно. Пора, — голос Людмилы стал серьёзным, — не дай бог, Сергей Сергеевич заподозрит!
— А что? А может, пусть узнает? Уходи от него, а? Женюсь на тебе, не надо будет прятаться, а? И сынишку твоего заберём!
— Прекрати, безумный! — испугалась Людмила, — Если Сергей узнает, убьет обоих! О, ты не знаешь его! Это страшный человек, властный и жестокий! Он ничего не должен знать!
— Давай уедем вместе?
— Нет… Сергей не простит… найдёт и уничтожит нас. У него связи… Лёш, мне страшно. Нам не нужно больше встречаться, оставь меня! Отпусти! — она отбивалась, но видимо, не совсем успешно.
— Я не могу. Не могу отпустить тебя… Попроси что-нибудь другое!
Любовники ушли, но Паша ещё долго стояла на одном месте. Она не любила мужа, но уважала до этого дня. Когда он не проявлял к ней интереса в постели, не обижалась, а напротив, благодарила Бога. Но теперь она поняла, почему он не был настойчив. Она чувствовала себя «постылой», никому не нужной и очень одинокой. Был бы ребёночек, так и его бог забрал!
До дома она шла медленно, еле передвигая ноги. А как дошла, слегла. Сёстры дежурили у её постели, обтирали её горящее тело мокрыми тряпками. У Паши был сильный жар. Сергей привёз врача из города, но тот развёл руками.
Лишь через неделю ей стало лучше. Когда Паша пришла в себя, она удивилась, что лежит в комнате сестры Веры, а не у себя.
— Это, чтобы мне было сподручнее приглядывать за тобой! — сказала та, — Паша, ты только не волнуйся… в общем… Алексей уехал. Навсегда.
— Навсегда… — механически повторила Паша.
— Да. Совсем. Не вернётся больше. Вот, тебе велел передать. — Вера достала свёрнутое треугольником, наподобие фронтового, письмо, и вышла из комнаты.
Алексей писал, что не достоин её любви. Что смерть ребёнка выбила его из колеи, и он отправляется на Север, хочет начать жизнь с чистого листа. Он возвращает ей свободу, все бумаги о разводе им подписаны. Паша может и должна забыть его, выйти замуж и быть счастливой. «Ну её, к лешему, постылую» — прозвучал его голос в голове, но теперь боль и обида ушли.
В комнату зашёл брат Сергей.
— Ну наконец-то, милая! Смотрю, сегодня совсем молодцом! — весело сверкнул глазами Сергей и обнял сестру. — А я вот, тебе подарочек принёс! — он положил перед ней свёрток. Она развернула его: это был настоящий оренбургский платок — такой тонкий, что проходил через обручальное колечко, и в то же время тёплый и пушистый. Она мечтала о таком, но сейчас её ничего не радовало.
— Спасибо, Серёжа! — она улыбнулась одними губами. Он снова обнял её, гладя широкой ладонью по голове, как ребёнка.
— Прости меня, Пашенька. Прости. не доглядел! Теперь всё будет хорошо!
Прошло сорок с лишним лет.
Как обычно, на день рождения Сергея Сергеевича собралась вся семья. Каждый год все съезжались в тот самый дом, недалеко от столицы. Теперь в нём жили только Вера и Паша. К Вере приезжали дети и внуки, а Паша так и не вышла замуж и была одинока, если не считать двух собак и трёх кошек.
Семья разрослась, хотя кого-то уже, как например Аси с мужем, не было на этом свете. Но Сергей Сергеевич неизменно оставался во главе клана, включающего в себя три фамилии.
Он превратился в седого старика с красным, аккуратно выбритым лицом. Из-под широких, подстриженных бровей смотрели глубоко посаженные, проницательные глаза. Справа от него сидела его вторая жена, Елена. Людмила Николаевна, первая жена Сергея Сергеевича, и мать его единственного сына, умерла недавно в психиатрической клинике, где провела больше половины жизни. Слава Богу, сын её диагноз не унаследовал. Он сидел слева от отца с женой и двумя ребятами, один из которых был очень похож на деда в юности.
— Попрошу внимания! — старик встал и поднял тост. — Я рад, что все вы нашли время поздравить меня, старика! — он окинул взглядом присутствующих. — За вас, дорогие! За нашу семью!
Его беспокоило, что он не видит среди присутствующих свою младшую сестру, Пашу.
Извинившись перед гостями, он тяжело встал и вышел на воздух. Прошёлся до Пашиного крыльца. Дверь в цокольный этаж была приотворена. Старик спустился по ступеням и оказался в подвале, где уже давно никто ничего не хранил.
— Паша! — позвал он.
— Я здесь, Серёжа!
Она стояла у кирпичной стены и держала в руках незажжённую церковную свечку. На плечах у неё был тот самый оренбургский платок.
— Что ты тут делаешь, Паша? Пойдём, простудишься, здесь сыро!
— Да, он часто говорит мне, что ему здесь сыро, — странно улыбнулась она. Может быть, пришло время похоронить его по-человечески? А, Серёжа?
— Кто тебе сказал? — прошептал старик.
— Я успела Люду навестить, незадолго до того, как она умерла. Она захотела меня видеть перед смертью, — еле слышно сказала Паша.
Лицо старика исказила гримаса:
— Я дал Семёнову кров, я выдал за него любимую сестру! И чем он мне отплатил?! Собаке — собачья смерть!
— Но Люда… она всю жизнь провела в клинике! Из-за тебя! Ты лгал всем: мне, Верочке, своему сыну!
— Людмила была больна! — крикнул старик, — это подтвердили лучшие врачи!
— Это ты… ты болен!
— Пашенька… Бедная, милая, добрая моя! Если бы не ты, я ничего бы не узнал. Ты была в бреду, Вера послала за мной, мы думали, ты кончаешься… а ты, ты возьми и расскажи обо всём! Ты что же, не помнишь?
Паша склонила голову.
— Не помню… Лучше бы мне умереть тогда! А письмо кто написал? Тоже ты?
— Письмо Семёнов писал. Я убедил его, что ему лучше уехать, и он написал тебе письмо. Сам.
— Серёжа! — Она бросилась к нему и стала молотить высохшими кулачками в его широкую грудь, — Зачем? Зачем ты не дал им уехать, Серёжа! Ты же душу свою погубил! Ты… ты же всех нас погубил! Ради чего, Серёжа, зачем?!
— Пойдём, дорогая, к столу. Нас ждут. Чувствую, что это мой последний день рождения в кругу семьи, на этой Земле. Хочется побыть с сыном, с внуками, с тобой… — он поцеловал сестру в седую макушку, — и пусть прошлое хоронит своих мертвецов.
