Иван стоял в очереди и нервничал. Переживал, наверное, последний раз в жизни. А еще подсчитывал. «Вроде всего должно хватить», — он прикидывал в уме, шевелил губами, переминался с ноги на ногу. «А вдруг со вчерашнего дня подорожало? Да нет, тогда бы предупредили».
Из кабинета выходили счастливчики. Они прошли процедуру! Прямо сейчас для них начнется совершенно другая жизнь. Иван отчаянно завидовал и продолжал психовать. Хотя напрасно, у него тоже должно на нее хватить. Собственные накопления, Мишкино пожертвование, деньги от продажи мебели, плюс кредит — и его избавят от этого невыносимого бремени под названием чувства.
«А вдруг нет!» — взвыл внутренний голос. Но Иван велел ему заткнуться и отворил дверь с лаконичной табличкой «Покой».
***
Иван держался до последнего. Не верил плакатам: «Почти сто процентов наших клиентов довольны! Влейся в их ряды — купи себе спокойствие!»
Он помнил, как все это начиналось. Помнил, как набирали добровольцев на испытание «новой революционной процедуры, способной устранить все проблемы».
Поначалу испытуемым даже платили. Люди долго раскачиваются, с трудом принимают все «новое и революционное». А потом понеслось.
Процедура и правда избавляла от проблем. На них становилось просто наплевать. Ведь у человека изымали то, где эти проблемы гнездились, — душу! Да-да, ту самую невидимую мифическую инстанцию, в которую не все и верили-то.
Первопроходцы рассказывали, как им теперь распрекрасно живется, давали интервью, выступали на телевидении. Народ поверил, проникся, возжелал.
Цена на процедуру взлетела до небес. Корпорация «Спокойствие» процветала. Люди выстраивались в очереди, брали кредиты, влезали в долги, только чтобы попасть в это волшебное здание, где на стене красовался огромный плакат. На нем распахивал страждущим объятия Великий Успокоитель. Улыбчивый, могучий. А теперь еще и чудовищно богатый!
***
Хотя самого Великого Успокоителя деньги интересовали постольку-поскольку. Приятный, так сказать, бонус к основному продукту.
Откуда он появился, никто доподлинно не знал. Но появился он очень кстати.
В то время переполненные города пучило и корежило от волнений и недовольства. Население опасно подобралось к грани, за которой был всепоглощающий хаос!
И немудрено. Кризисы, словно молнии в грозу, шарашили один за другим. Рушились производства, чахла медицина. Люди нищали и зверели.
Тогда сильные мира сего созвали ученых и велели: «Изобретите-ка, любезнейшие, какую-нибудь таблетку или эликсир, чтобы принял его человек и почувствовал себя счастливым! А то ведь если рванет, так всем нам плохо будет. И наука ваша тоже загнется».
Ученые взялись за дело, только вот что-то не клеилось у них. До того самого дня, пока за дело не взялся Великий Успокоитель.
Как он прошел в секретную лабораторию, никто не ведал. Но тем не менее однажды он предстал перед измученными эскулапами и заявил, что у него есть решение!
И не просто заявил, а предоставил весомые доказательства и даже объяснения.
— Вы не в том направлении работаете, коллеги, — безапелляционно сказал Великий Успокоитель. — Вы пытаетесь устранить последствия, а убирать надо причину. А что является причиной недовольства? Я вам скажу. Душа! Самая обыкновенная человеческая душа. Именно там рождаются любовь и боль, страх и радость. Именно там вызревает недовольство. Короче, нет души — нет проблем.
Я разработал замечательную процедуру. Она изымает из индивидуума душу, и вуаля — перед нами новый гражданин. Спокойный, послушный, управляемый! Всем от этого хорошо. И гражданину, так как его больше ничего не тревожит и не мучает, и сильным мира сего, так как массы перестают бурлить!
— Но человечество вымрет! — усомнился кто-то из ученых. — Люди ведь не смогут любить, а стало быть, и детей не будет рождаться.
Но его голос потонул в гуле других голосов.
— Слишком много значения вы придаете любви! Это всего-навсего химия! Надо будет, пилюлю какую-нибудь изобретем. Съел — и вспыхнула эта ваша любовь в крови. Или вообще приказать можно. Дни размножения учредить. А чего? Если народ послушным станет, так и проблем с этим не будет!
В общем, процедуру, предложенную Великим Успокоителем, приняли на ура. Провели испытания, остались довольны результатом. Дело было за малым: заинтересовать население.
Но и это оказалось на удивление легко. Реклама сделала свое дело. Трудно устоять, когда тебе обещают покой и беззаботность вместо постоянных проблем, боли и утрат.
Народ потянулся на процедуру. Сначала тоненьким ручейком, потом полноводной рекой.
Иван с женой Машей недоумевали: неужто люди готовы добровольно стать бездушными, да еще и приплатить за это? Бред ведь какой-то. Они должны одуматься, понять, что так нельзя.
Но, увы, этого не случилось. Все больше равнодушных лиц становилось на улицах, все больше народу мечтало к ним присоединиться. Иван с женой поняли окончательно, что процесс не повернуть вспять, когда их сосед и друг Михаил однажды заявил:
— Все ребята, амба! Ухожу в режим жесткой экономии. Пиво не пью, курить бросаю, ем умеренно! На «Спокойствие» хочу накопить.
— И ты?! — изумилась Маша.
— А я, по-твоему, что, рыжий?
— Нет, я думала, ты умный.
— Я и есть умный, потому что спокойно жить хочу! И вам бы над этим подумать стоило! — парировал Михаил.
Маша долго переваривала эту новость. Наконец переварила и потребовала от Ивана:
— Обещай мне, что ты никогда не избавишься от души!
— Да я и не собирался вроде.
— Обещай!
И он пообещал. Потому что любил, потому что верил, что выполнит обещание…
***
И он держался сколько мог. Но человек не железный! После Машиной смерти прошел целый длиннющий год, прежде чем Иван оказался в очереди перед дверью с надписью «Покой».
Он не смог пережить, что ее не стало. Не простил этому миру, что она так нелепо умерла.
Сначала скорую ждали долго. Дождались, но в ближайшей больнице не было мест. И Машу повезли дальше, а потом еще дальше. И не довезли.
Она ушла одна, когда дребезжащая машина скорой помощи медленно пробиралась по разбитой дороге. Под ругань шофера и сетования уставших врачей. Она ушла, а Иван остался, и, увы, не один.
Первые несколько месяцев боль рвала его сердце зубами. Когда уставала боль, приходила тоска и вдавливала в землю своим неподъемным весом. Потом безысходность тянула ниточки-нервы из Ивана и стучала спицами, вывязывая покрывало депрессии.
— Потерпи, Ваня, со временем станет легче! — обещал сосед Михаил.
Но легче не становилось. И вот тогда Михаил совершил поступок.
— Дам я тебе денег на процедуру. Я тут кое-что накопил, кредит возьмешь, если не хватит. Боюсь я за тебя, Ванька!
Иван хотел было отказаться, вспомнил, что обещал Маше… Но сил не было.
И он принял деньги, пообещав вернуть как можно скорее. А еще он взял кредит под залог квартиры. Пока собирал средства, оправдывался про себя перед Машей: «Прости, не могу я больше. Сломался. Может, мы с тобой были и не правы. Чего ее жалеть, душу эту. Одни страдания от нее».
Процедура тем временем подорожала, пришлось продать мебель. И вот, наконец, издерганный Иван оказался в заветном кабинете.
***
— Вам повезло! — встретила его девушка в белом коротком халатике. — Сегодня у нас легендарный гость. Разработчик «Спокойствия» решил присутствовать на процедуре. Познакомьтесь: Великий Успокоитель!
Она сделала шаг в сторону, и Иван увидел высокого гостя. Увидел и аж присел от неожиданности. Перед ним стоял сам Нечистый. Именно таким его и представлял Иван. Высокий, холеный, в черном дорогом костюме, поверх наброшен белый халат. Глаза насмешливые, с алой радужкой, зрачки вертикальные узкие. И в довершение — рога, выглядывающие из салонной стрижки.
— Вы что это, любезнейший, никак испугались? Напрасно. Процедура безболезненна. — Великий Успокоитель, наклонился к Ивану, заглянул в глаза и понял. — Ах, вот оно в чем дело… Вы видите. Ну что же, поздравляю. Меня очень немногие видят таким, каков я есть.
Иван попятился к двери.
— Я передумал!
Девушка в белом халатике обернулась — ни удивления, ни досады. Зато Великий Успокоитель расстроился.
— Ну что вы как маленький, в самом деле? Подумаешь, Дьявол! Вы же в меня верили, иначе бы не разглядели мою истинную сущность. А хотите, мы вам хорошую скидку сделаем?
Иван нервно хохотнул:
— Добрый Нечистый? Скидку предлагает? Вот это номер.
— Не обижайте меня. Никакой я не добрый. Просто хороший бизнесмен. Душа у вас редкая: светлая. Грех такую упускать. Поэтому и предлагаю взаимовыгодные условия. Она же вас все равно мучает? Вот и избавьтесь. А мне в коллекции такая очень даже пригодится.
В глазах Великого Успокоителя полыхнуло пламя, длинный раздвоенный язык жадно облизнул тонкие губы.
Ивану стало страшно: «Не выбраться мне отсюда живым».
— Можно, я до завтра подумаю? — пролепетал он, не очень надеясь на успех.
— Подумайте! — неожиданно разрешил Великий Успокоитель. — Но я уверен, что вы примете правильное решение. Проводите нашего пациента, Верочка! Он вернется завтра, — велел он девушке в белом халате. И та безропотно кивнула.
***
Иван бежал домой на своих двоих, ждать транспорт не было сил. Хотелось оказаться как можно дальше от корпорации «Спокойствие».
Как это они его отпустили? Наверное, и у Нечистого есть недостатки. Например, чудовищная самоуверенность. Но как бы там ни было, надо спешить. Вдруг передумает!
Он поднялся на свой этаж, завозился ключом в замке. Руки ходили ходуном, открыть никак не получалось.
Из соседней квартиры высунулся Михаил.
— Уже домой отпустили? Быстро, молодцы! Ну как оно, легче стало?
— Мишка, не сейчас. А нет, сейчас, заходи, я тебе деньги верну. — Иван наконец распахнул дверь в свою квартиру.
— Так ты ничего не сделал? — разочаровался Михаил.
— Нет! Вот, держи! — Иван сунул купюры, перетянутые резинкой, в руки соседу.
— Да что стряслось-то? Почему передумал?
— Не хочу забывать! Хочу чувствовать, Машу хочу помнить!
— Псих! Ну и черт с тобой, самому пригодятся. — Михаил сунул деньги в карман треников.
— Может, и псих, — согласился Иван. — Только вот черт точно не со мной!
Михаил покрутил пальцем у виска, понаблюдал минуту, как сосед мечется по полупустой квартире, собирая какое-то барахло в старенький линялый рюкзачишко.
— Куда намылился?
— Не знаю, Мишка! Правда не знаю. Подальше отсюда!
Сосед махнул рукой и вышел из квартиры. Дурень Ванька, совсем, похоже, от горя спятил. Только ведь свои мозги в чужую голову не вложишь. Михаил и так сделал что мог.
***
Иван трясся в раздолбанном вагоне. Куда его везет поезд и зачем, он пока не решил. Куда глаза глядят. Чем плохое направление? С банком надо как-то разобраться. Хотя… Если просрочит платежи, заберет банк его квартиру. В накладе не останется.
А самому Ивану надо скрыться. Это единственное спасение. Ведь даже не пожалуешься никому на эту нечисть. Вон сколько народу вокруг, и ни один ни сном ни духом, кто такой Великий Успокоитель на самом деле. Умеет пыль в глаза пустить.
Нет, Иван не хочет в смирительную рубашку и в комнатку с мягкими стенами. Лучше просто исчезнуть. Телефон он выкинул. Деньги остались, те, что он на процедуру «Спокойствие» собирал. На первое время хватит, а там уже будет решать по обстоятельствам.
Тянулись за окном заросшие борщевиком поля, мелькали пустые брошенные деревеньки. Поезд вез Ивана в неизвестность.
***
Он вышел на станции под названием «Живинка». Наверное, только из-за названия и решился здесь сойти. Потому как ничем другим станция не была примечательна.
Жаркий потрескавшийся асфальт платформы, сквозь трещины проросли и тянутся к солнцу одуванчики, качается по обеим сторонам разнотравье, а сквозь него протоптана тропа. Узкая, пыльная. И далеко-далеко, за полями, торчат редкие крыши домов. Непонятно с такого расстояния, жилые или нет.
«Наверняка здесь есть жизнь», — почему-то подумалось Ивану. Он закинул рюкзак за спину и пошагал сквозь шелест травы, баюкая в душе надежду: «Не подведи, пусть хоть эта деревня не окажется пустой».
***
Когда тропа расширилась, превратившись в деревенскую улочку, Иван огляделся и вздохнул. Не оправдались его чаянья. Пусто и тихо. Как во многих других деревнях. Наверное, уже во всех.
Давным-давно случился великий исход. Устали люди жить на земле, подались в города, побросав дома да хозяйство.
Без сожаления уходили, без грусти. О чем жалеть? Нет в деревне комфорта, работы тоже нет. Изжила она себя.
Нет, остались, конечно, коттеджные поселки для толстосумов вокруг городов. Но это же совсем не то. Это игрушечное, ненастоящее. А настоящее умерло.
Но раз уж сошел на этой станции, так стоит хоть обойти эту неживую «Живинку». И Иван двинулся по пыльной улочке, сам не зная зачем.
— Опа, а ты чего здесь позабыл, сынок? — раздалось справа.
Иван аж подпрыгнул, завертел головой и увидел: седой дедок в белой майке-алкоголичке и задорной зеленой кепке с интересом разглядывал его из-за забора.
— Живых ищу! — признался Иван.
— Считай, нашел! Мы с моей бабкой вроде пока живые, — заулыбался дед, а потом крикнул в сторону дома: — Соня, выходи, гости к нам!
На крылечке посеревшего от времени бревенчатого домика появилась сухонькая старушка в цветастом халате.
— И правда, гости, — всплеснула она руками. — А я-то уж думала, Семен мой перегрелся! Заходите, молодой человек. Заходите скорее. А ты, Сеня, курей запри, а то опять будем по всем дворам собирать!
Она строго посмотрела на старичка и юркнула в дом. Иван послушно пошел следом.
***
Они жили в этой деревне с рождения. Оба появились здесь на свет, полюбили друг друга, детей родили. После проводили их в город.
— Приезжали они раньше к нам: и дочка, и сын. Не забывали. Внуков привозили. А потом… — дед Семен вздохнул, отвернулся, чем-то заинтересовался за окном.
— Да чего ты, Семен? Хватит уже! Ладно, я расскажу. — Бабка Соня погладила деда по плечу и продолжила. — Ну чего рассусоливать. Не до нас им стало. В городах ведь тоже не сахар, хоть все туда и бегут. Крутиться надо. Вот наши и закрутились.
А потом как-то незаметно одни мы с Семеном в «Живинке» остались. Соседи — кто помер, кто к детям уехал. А мы не смогли. Вросли мы здесь с дедом моим. Да и в городах, слышала я, совсем плохо сейчас стало. Бездушную процедуру какую-то придумали. Это еще наш последний сосед рассказывал. По телевизору увидел. Тогда еще телевизор у нас работал.
Увидел, поверил и загорелся. Поеду, говорит, к сыну на поклон. Пусть привечает. Я ему жизнь дал, так он пускай мою старость уважит. Очень тошно мне с тех пор, как жена померла. А тут вон за никчемную субстанцию покой обещают. Поеду!
Уехал он и не вернулся. Как там жизнь у него сложилась, кто его знает. Может, и правда с душой простился: живет теперь у сыночка, не тужит.
А мы вот по старинке скрипим. Коз держим, курей, огород сажаем. Друг дружку поддерживаем. Страшно, конечно, если кто-то из нас первым уйдет. Но тут ведь, как ни бойся: человек предполагает, а бог располагает.
А ты какими судьбами здесь, сынок?
И рассказал Иван старикам всю свою историю. От начала до конца. Бабка Соня охала, за сердце хваталась. Дед угрюмо качал головой.
— Чуяло мое сердце, что-то здесь нечисто! — изрек он, когда Иван замолчал. — Слушай, оставайся-ка ты с нами. Бежать дальше смысла нет. Не станет тебя никто искать в заброшенной деревушке. Рогатому легче другую душу найти, чем за тобой по стране бегать. А нам помощь будет. Да и тебе не одиноко с двумя болтливыми стариками под боком.
Дед Семен улыбнулся, выжидающе посмотрел на Ивана. И тот кивнул, соглашаясь. Здесь хорошо, спокойно. Живые нормальные люди под боком: с чувствами, бедами, воспоминаниями.
***
Годы бежали, Иван учился. И у козы роды принимать, и за курами ухаживать, и огород сажать. Передавали старики ему свои умения, чтобы, когда настанет их час, не растерялся он один.
Иван и не растерялся, но грустил все равно. Сначала, когда ушла бабка Соня, а потом за ней дед Семен. Недолго он без жены прожил. Связаны их души были любовью, вот и потянулась одна за другой. Не выдержала разлуки.
Остался Иван один-одинешенек. И вот тогда навалилась забытая было тоска. Мысли тяжкие стали приходить по вечерам, терзать сердце, смущать разум. «Может, зря я отказался от «Спокойствия»? К чему пришел-то? Опять один, снова сердце рвется, а душа плачет. Чего ради? Эх, Машка, дед Семен, бабка Соня, хоть бы вы меня с собой забрали!»
Неизвестно, до чего бы он так додумался. Но однажды осенним дождливым вечером кто-то тихонько постучал в дверь. «Дождь тарабанит», — решил Иван. Но тут из-за двери спросили:
— Есть кто живой? Пустите, пожалуйста, погреться.
Голос тихий. Иван подскочил как ошпаренный, к дверям бросился, открыл и увидел: женщина! Промокшая, продрогшая, струйки дождя по лицу стекают, словно слезы.
— Я живой!
Он втащил ее за руку в дом, посадил у печки, полез искать подходящую по размеру одежку. Нашел свою старую клетчатую рубаху — для нее за халат сойдет. Вон она какая: словно воробышек маленькая, худющая. По годам вроде чуток помладше Ивана. Симпатичная, только очень уж замученная. В серых глазах усталость плещется. Ну ничего, потом все расскажет.
— Возьмите, вон за печкой переодеться можно. Я на улице покурю!
Он протянул ей клетчатую рубаху, штаны тренировочные, да валенки обрезанные. От бабки Сони наследство. Наверное, впору придутся. Сам вышел под холодные злые струи, достал самокрутку.
***
Ее звали Лена, и она тоже видела истинное лицо Великого Успокоителя! Потому и сбежала. Как и Иван — от страха.
— Вы поймите, я раньше не очень-то в чертей верила. А тут смотрю: стоит передо мной этот рогатый. Холеный такой, сытый, улыбается. А народ вокруг него снует и ничего не замечает.
Хорошо же он устроился. Раньше надо было самому за душами гоняться, выкупать их у владельца, какие-то договоры кровью подписывать. А теперь: в зубах приносят, еще и приплачивают немало!
Такое меня зло взяло, что я из этого кабинета пробкой вылетела. И сразу бежать! Решила: ни за что он мою душу не получит! Сама с ней буду мучиться, а этому не отдам!
Я ведь чего в «Спокойствие»-то рванула? Не хотела, а пошла. Ребенок у меня погиб. Машина сбила, а водителя даже в тюрьму не посадили. Откупился, буржуй несчастный. Извелась, короче, вся. От горя, от ненависти, от несправедливости.
Вот и надумала с душой распрощаться. А там этот! Увидела, и мозги на место встали. Хочу помнить сына! Хочу горевать и любить!
Она замолчала, дождь за окном заплакал сильнее, словно расчувствовался от ее истории…
— А что там сейчас вообще в городах творится? — спросил Иван.
— Плохо все. Мало нас таких одухотворенных осталось. Остальные давно спокойные, невозмутимые, что твои роботы. Хорошо, что вы на них совсем не похожи.
— Останетесь?
Она кивнула. Иван улыбнулся и подумал: «Похоже, жизнь сделала новый виток».
Возможно, он прав. Рухнут со временем бездушные города, сожрут сами себя, и тогда на их руинах робко взойдет новая жизнь и любовь. Возможно…
