— Консервы… Телефон… Сапоги… Бежать! Надо бежать!
— Ты на северный полюс уезжаешь? Куда такая спешка? Рыбные консервы? Милый, я боюсь тебя такого. Может, позвоним Ивану Максимовичу? Ты в стационар ляжешь… Полежишь…
— Бежать! Ивану Максимовичу звонить не надо, он может быть в сговоре…
— В сговоре?? Милый, тебя паранойя снова накрыла? Вытаскивай из рюкзака консервы и сапоги. За тобой никто не охотится. Не надо никуда ехать! Очнись!
— Ехать… Уезжать надо. Бежать!
— Милый, это все нереально! Это игра воображения!
— Нет! Реально! Он уже в городе… Он доберется до меня… Даша, извини, но тебя я с собой взять не могу. Скрытность прежде всего, а ты девушка заметная. Прости меня. И прощай. Не скажу, куда поеду, чтобы он из тебя это не вытряс… Позвоню примерно через неделю. Звонить буду с чужого телефона, попрошу у кого-нибудь. Прощай.
***
В роддоме Егору отдали новорожденную дочку, но не отдали жену.
Некого было отдавать.
Его жена, Лариса, после родов уже не встала.
Умерла. Скоропостижно и неожиданно. Беременность была легкой. Ребенок – долгожданным. Ничего не предвещало беды:
— Все, Егор, меня уже сейчас в родильный повезут.
Сказала она напоследок.
Никто бы и не подумал, что это были прощальные слова.
Егор смотрел на копию своей жены и не понимал, куда ему идти. Вообще все вокруг было как пелена. В ушах – вата. Его хлопали по плечам друзья, его утешали мама с тещей, теща сама была, как зомби, но ради внучки собралась с силами… Его все утешали, а он шел за ними, как ослик на веревочке. Что говорили, то он и повторял.
Ненадолго он выпадал из своего забытия только благодаря дочери. Когда Настенька плакала, Егор ее укачивал. Отодвигал от нее маму или тещу, которые, как по команде, кидались к внучке, и укачивал сам.
А думал о жене.
Лариса была для него всем.
И ее у него отнял случай.
Ребенка он не винил, это было бы жестоко, Егор знал, что Лариса сама пошла на это, но никак не мог с ней проститься.
— Ты справишься. Даже без нее.
Поддерживали его друзья.
Но он без нее не хотел.
Вот никак не хотел.
Все, что его держало на этой планете – это Настенька.
Впрочем, в первые дни он даже слышать про нее не хотел.
Забрал из роддома, как положено, но тут же передал на руки теще, которая сама была не совсем в адеквате. Тогда хоронили Ларису. Рождение дочери и похороны жены. Худшего не придумаешь.
Когда церемония кончилась, Егор одним движением выхватил Настеньку из рук тещи. Не в обиду ей. Просто осознал, что у него осталась дочь. Потом повез ее домой, где обе бабушки ему помогали, чем могли.
Он стал потрясающим отцом.
Прошло около шести лет, как его друзья все еще удивлялись, почему он так редко куда-то выбирается с ними:
— Егор, поехали на охоту. Машина, еда, оборудование – все есть. Только поехали.
— Не поеду. У Насти утренник в саду.
— Какой-то утренник тебе важнее нас?
— Речь не про утренник, а про мою дочь.
Мало кто его понимал.
Его друзья привыкли, что с детьми сидят их жены. Если он и впрягаются в воспитание, то только в качестве ассистентов. Но не Егор. У него нет жены. Если бы она и осталась жива, то он бы никогда не пропустил утренник дочери, но Ларисы нет… Он и его мама (теща уже умерла) – это все, что есть у Настеньки.
***
Пронеслись года…
— Насть, тебе костюм сразу класть в сумку? Или к выступлению уже принести?
Насте уже шестнадцать, а Егор по-прежнему не пропускает ни одного ее “утренника”. Теперь это любительские спектакли в театральном кружке.
— Положи сразу… Вдруг опоздаешь.
— Когда это я опаздывал на твои выступления?
— Никогда, но все бывает в первый раз, — улыбнулась Настя, — Ой, пап, я слышала, как ты ругался с начальником, что пораньше сегодня уйдешь. Если у вас аврал, то не отпрашивайся. Мы этот спектакль уже ставили. Ты его уже видел. А я не в детском садике, чтобы расплакаться, если родители не приедут на выступление. Работай и не нервничай.
— Постараюсь вырваться… — ответил он.
Но на него сегодня столько свалилось, что Егор головы от компьютера не поднимал. Настя, конечно, всматривалась в зал перед представлением, но, поняв, что отец не просто опаздывает, а уже не приедет, не расстроилась. Ему и свою жизнь налаживать надо. Было бы супер, если бы он не только работал, но и с кем-то встречался даже…
— Смотри, мой пришли, — сказала Лена.
— Где?
Настя не увидела ее родителей.
— Не, мои друзья, — Настя указала на неприметных пареньков в последнем ряду.
— Тебе можно позавидовать.
У Насти-то было мало друзей, и совсем не было таких, которые бы интересовались ее спектаклями.
После представления Лена пошла гулять с друзьями.
Настя напросилась с ними. Если папа не приехал на спектакль и не встретил ее после спектакля, то его 100% еще нет дома. Наверное, на работе. Настя не любила навязываться, но вдруг у нее появятся друзья…
Немного пройдясь по городу, все замерзли. Не май месяц. Лена зазывала их в кофейню, но у ребят не было денег, они могли посидеть только дома, а Настя, увлеченная живейшей беседой с Костей, не захотела от них отставать.
Дома Лена окончательно заскучала и сказала Насте, что она уходит.
— Ты со мной? – многозначительно спросила Лена.
— Да…
Насте было неудобно напрашиваться снова.
— Ой, Лен, пусть посидит. Сейчас пиццу привезут. В плойку поиграем. Вчера-то я вас обоих обыграл, так что сегодня будет реванш. И ты, Лен, не суетись. Чего тебе дома-то одной куковать?
Но Лена, которая всю неделю ходила к ним после репетиций, потом еще домашку делала, а потом наряд к спектаклю новый шила, уже мечтала только об одном – поскорее упасть в кровать и отдохнуть.
Ребята остались втроем.
— Пойдемте, че покажу, — сказал Сема.
В серванте сияла бутылка элитного коньяка.
— Отцу презентовали на юбилей, — сказал Сема, — А он-то совсем не пьет. Эх, тут тысяч двадцать пропадает… Разопьем?
— Нет, — ответил Костя, — Если я домой приду с запахом, мать же за версту учует. Сразу можно в детдом ехать.
— Как знаешь. Насть, а ты хоть не синий чулок?
— Нет… Но я всего лишь глоточек, — сказала Настя, — За знакомство. У папы не такое обоняние, конечно, но я никогда не пила, поэтому мне и глотка много.
Не прошло и пары часов, как все трое уже лыка не вязали.
— Насть, скажи, ик, только честно, — полез Сема, — Чего у тебя еще никогда не было?
Она завизжала, что окна задребезжали, но Сема схватил ее за горло.
***
Потом никто из парней не мог понять, как это произошло. Утром они очнулись, как в фильме ужасов: еще темно, до рассвета несколько часов, шторы оборваны, на полу разбитая бутылка, на которой черные, а если присмотреться, то бурые пятна, и рядом Настя…
— Кость! – пнул друга Сема, — Подымайся! Отец с суток скоро придет!
Никто не помнил, как они уснули.
Сема сразу рванул за мусорным мешком, чтобы собрать все воспоминания о незапланированной гулянке, Костю он заставил повесить обратно шторы.
— Сем, что нам будет, когда она в себя придет? – спросил трясущийся Костя, — Она ж к отцу побежит…
— Не трусь, — сказал Сема, — Ничего она не вспомнит. Я сам все помню урывками.
— Но что, если вспомнит?
— Скажем, что все было по согласию! Напилась, разошлась, сама просила… Потом забыла. Поднимай ее уже.
Костя сел на корточки рядом с диваном.
— Насть… Насть… Сема… Она не дышит.
Свои сроки они получили. Оба. Были бы младше 14, вообще отделались бы легко, но им было по 16, а это уголовное преступлений. Группой лиц. Но приговор был смягчен тем, что им все-таки еще по 16, что ничего подобного раньше за ними не водилось, и что свою вину парни признали. Признали не из благородных побуждений, а элементарно струсили они. Косте еще чуть-чуть смягчили приговор, потому что он вызвал скорую. Но тоже не из благородных побуждений. Испугался. Потом, на допросе, он тоже начал врать, что “она сама хотела”, а дальше они ничего не помнят. Пробовал врать, что это все Сема, а он, Костя, вырубился моментально и ни в чем не участвовал. Дружба дружбой, а каждый сам за себя. Костя получил 10 лет. Сема – 12.
— Не ломайте мальчикам жизнь! Это был несчастный случай! Они не понимали! Они напились! – кричали родители Кости.
Отец Семы покаянно молчал.
А отец Насти даже на суд не пришел. Знал, что пожизненное (единственный приговор, который бы его устроил) им не дадут, а на что тогда там смотреть? Сколько бы им ни дали, они выйдут. Настю-то уже не вернешь.
На суд рвались все, даже Настины учителя. Всем хотелось помочь, чтобы Костя с Семой получили по заслугам. Но, конечно, пустили туда только свидетелей.
Свидетельницей была и Лена. Лену мучила совесть за то, что она тогда не уговорила Настю пойти по домам, и Лене же хватило доли секунды в зале суда, чтобы понять, что ее бывшие друзья не раскаиваются. Боятся, переживают, трясутся перед неизбежным наказанием, но не раскаиваются.
Парней развезли по колониям.
Егор еще немного прожил тут, под сочувствующими взглядами, и насовсем уехал из города, где ему довелось так много страдать.
Но это не точка.
А многоточие.
Первым из мест не столь отдаленных вернулся Костя. У него и срок был меньше, и освободили его по УДО.
Вернулся, но не встал на путь исправления. За годы в тюрьме он набрался опыта и многого нахватался. Свою лепту внесли и родители, который безостановочно рыдали — “сыночку ни за что посадили”.
И вот, после очередного сабантуя, Костя обнаружил в почтовом ящике открытку, которую явно доставили не почтой. Фотография гор, которая ему ни о чем не говорила, и приписанная снизу буква “А”.
— Дешевый спектакль…
Открытку он выбросил, но сказать родителям про нее успел.
Вечером, когда Костя пошел снимать деньги с банкомата (родители продали машину, чтобы сыночек мог встать на ноги), его ударили по голове и ограбили. Нашли его через час, за деревьями, банкомат-то место проходное, но он уже не дышал. Мотив? Деньги, естественно. Видели, наверное, как он их снимал. Или сам перед знакомыми трепался.
Правда, его родители настаивали на том, что он получил зловещую открытку в то утро, но никто не воспринял это всерьез…
Кроме Семы.
Отец приезжал к нему в тюрьму, привозил передачки, он и обмолвился о том, что случилось с Костей, да и про открытку не забыл.
— Что на открытке было?
— Горы. Насколько я знаю. Я ж напрямую с его родителями не общался, мы уж после того, как вы в суде друг друга подставлять пытались, явно не друзья… Но по слухам – горы. Его мама всем растрезвонила. Они верят, что это месть, но, как по мне, цирк. Причем тут месть и горы?
Тибет.
Открытка с Тибета.
Настя хотела туда съездить.
Сема про Тибет не знал, все помнил очень отдаленно, но то, что она говорила про горы, помнил…
Когда его выпускали на свободу, он уже был на взводе (благо, что в тюрьме достаточно времени на размышления). Если Косте отомстили, то и ему не избежать возмездия. Пожил немного у отца, не выходя из дома даже в магазин, и уехал на Урал. Никакие открытки в его почтовый ящик не подкидывали, но Сема еще долго ночевал с бейсбольной битой в руках.
Когда в его жизни появилась Даша, то она смогла вытащить его из паранойи, из-за которой он месяцами не высовывался на улицу…
А через год после свадьбы пришла поздравительная открытка.
Тоже с фотографией Тибета.
Сема уволился с работы и закрылся дома. Ему повсюду мерещились тени… Лечили Сему у лучших психиатров города. И, когда лечение помогло, Сема увидел, что угрозы нет, что никто не поджидает его в темном переулке, пришла новая открытка…
***
— Прощай, Даша.
— Сема! Милый, поедем к Ивану Максимовичу? Поедем? Сейчас. Он тебя в стационар положит.
— Нет… Если меня положат в стационар, то он точно будет знать, где я…
— Кто “он”? Сема, кто главный герой твоей паранойи?
Про отца Насти он жене ничего не рассказывал. Если рассказывать это, то надо рассказывать и о том, за что ему будут мстить. Даша с ним точно разведется.
— Он найдет меня… Даша, некогда разговоры разговаривать. Бежать, бежать надо!
Потом Сема переезжал еще трижды. Даша с ним, конечно, развелась. Заочно, потому что он туда не приехал. Сема бежал, скрывался, менял адреса и телефоны, но везде его неизбежно настигали эти открытки. Он пил. Так много, как это возможно. И ушел на тот свет добровольно.
