– Ну что, доигралась?! – Галина Ивановна резко захлопнула за внучкой дверь, так что стекло задребезжало. – Опять домой на ночь глядя! Кого ты хочешь этим удивить?
– Меня хоть раз кто-то здесь ждал? – Оля, тяжело вздохнув, кинула сумку на стул. Фотоаппарат, неаккуратно выпавший из кармана, ударился об столешницу. Девушка мельком проверила объектив, испуганно нахмурившись.
– И что это за игрушка? – Бабушка подошла ближе, протягивая руку. – За такие деньги можно было всю кухню новыми кастрюлями заставить, а ты – безделушками увлекаешься!
– Не трогайте, пожалуйста, – Оля отступила, но тон её был усталым, не резким. – Это не безделушка, бабушка, а моя работа.
– Работа! – Галина Ивановна хмыкнула, словно услышала самый нелепый анекдот. – Вот в мои годы работа была: на заводе! В цехах грохот, руки в мазуте… А тут – клац-клац, и думает, что в жизни добьётся чего-то.
Оля остановилась посреди комнаты, взглянула на бабушку исподлобья.
– Вы правда не понимаете или просто притворяетесь? Это 21-й век, а не ваша эпоха. Никто уже не делает карьеру в мазуте, потому что время другое.
– Время?! – Галина Ивановна резко повернулась, став почти нос к носу с внучкой. – Время – это то, что уходит, пока ты играешься! У человека должны быть цели, обязательства! А не беготня с этой… – она махнула рукой на фотоаппарат, словно отпугивая муху. – Ерундиной!
– Мои обязательства – жить так, как мне хочется, – твёрдо сказала Оля, слегка сжав кулаки. – А не так, как вы считаете правильным.
Бабушка устремила взгляд в потолок, будто молилась о терпении.
– Слов не осталось… Такие же вырастите, как ваша мать. Вот так же спорила со мной. И что теперь? В большом городе сидит одна, а тут все заботы на мне!
– Может, она уехала, потому что… – Оля осеклась. Слова сорвались с языка слишком быстро. – Ладно, неважно.
– Договаривай! – выкрикнула Галина Ивановна, глаза её сузились. – Неужели тебе тоже не нравится, как я веду дом?!
Оля долго смотрела на неё, молча. Потом тряхнула головой.
– Дело не в доме, бабушка. Просто я – не вы. И не хочу жить так, как вы мне диктуете. Я ухожу.
Слова прозвучали неожиданно даже для неё самой. В воздухе повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только тиканьем старинных часов на стене.
– Что ты сказала? – Галина Ивановна понизила голос, но в нём звенела угроза.
– Я сказала, что ухожу. Сниму комнату, поищу работу… – Оля поджала губы, чтобы удержать дрожь в голосе. – Я устала быть виноватой за то, что не живу вашей жизнью.
– Уходи, – резко оборвала бабушка, её голос задрожал от обиды. – Уходи, как твоя мать. Бросай старика. Мне не привыкать!
Оля сглотнула, взяла сумку и направилась к двери. Но на пороге замерла.
– Бабушка, мне жаль. Но вы сами это выбрали. Не я. – Она вышла, мягко прикрыв за собой дверь.
На кухне запахло пригоревшим борщом, но Галина Ивановна этого даже не заметила. Она стояла посреди комнаты, держась за угол стола, и смотрела в одну точку.
Тиканье часов звучало, как отсчёт чего-то необратимого.
—
Кухня встретила Галину Ивановну ледяным молчанием. Она села за стол, прислушиваясь к тихим скрипам старого дома. Где-то далеко завыла собака, но звук быстро растворился в осеннем ветре. Рядом стояли часы, методично отмеряя секунды.
Телефон в соседней комнате зазвонил неожиданно громко. Галина Ивановна поднялась и подошла к аппарату, на ходу поправляя передник.
– Да, слушаю, – сказала она, сразу узнав голос дочери.
– Мам, это я, Татьяна. Оля только что позвонила мне, – голос был взволнованным, но мягким. – Она сказала, что собирает вещи.
– Татьяна, если ты звонишь, чтобы встать на её сторону, можешь не продолжать. – Галина Ивановна чуть не швырнула трубку, но остановилась.
– Мам, послушай, – вздохнула Татьяна. – Она молодая, ей трудно. Ей нужно понять, что у неё есть выбор.
– Выбор? – голос бабушки окреп. – Какой ещё выбор? Она у меня всё под носом: дом, еда, учёба. Я что, ей мало даю?
– Ты даёшь, – согласилась дочь. – Но не то, что ей нужно. Мам, ты ведь со мной так же поступала. Ты всегда думала, что жёсткость – это забота.
– Не смей, Татьяна! – перебила Галина Ивановна. – Ты бы лучше вспомнила, сколько я ночей не спала, чтобы ты была сыта! А ты? Уехала и никогда не оглянулась.
– Я уехала, чтобы спасти себя, – едва слышно ответила дочь. – И не хочу, чтобы Оля тоже вынуждена была это сделать.
На том конце наступила долгая тишина. Потом Галина Ивановна тихо сказала:
– Пусть она попробует. Посмотрим, как далеко она уйдёт без дисциплины.
Татьяна не успела ответить, бабушка уже бросила трубку. Она долго стояла над аппаратом, не глядя на него.
—
Оля сидела на кровати, методично складывая вещи в дорожную сумку. В голове шумело: звуки ссоры с бабушкой до сих пор не отпускали её. Рядом на полу стоял телефон, на котором только что закончился разговор с матерью.
– Ты уверена, что хочешь уйти? – голос Татьяны звучал как-то виновато.
– Да, мам. Я больше не могу, – Оля остановилась, на секунду зажмурив глаза. – Но если честно… мне страшно.
– Это нормально, – сказала мать после паузы. – Но ты должна понимать: бабушка любит тебя. Просто она не знает, как это показать.
– Любит? – Оля коротко усмехнулась. – Она считает, что если я не копирую её жизнь, то я просто неблагодарная.
– Ты ведь знаешь, она такая же была и со мной, – продолжила Татьяна. – Это не про тебя, Оля. Это про её страх. Её боязнь, что её труд окажется напрасным.
– А я что, должна всё это терпеть? – резко ответила Оля. – Только потому, что она боится? Почему я должна расплачиваться за её страхи?
Татьяна не нашла, что ответить. На линии повисло молчание, пока Оля не добавила:
– Всё, мам, мне нужно заканчивать. Я скоро приеду.
Сквозь окно комнаты пробивался тусклый свет уличного фонаря. Оля оглянулась на свои полупустые полки и почувствовала, как горло подкатывает ком. Уходить было труднее, чем она ожидала.
—
Галина Ивановна вернулась на кухню, заварила себе крепкий чай и села, обхватив чашку обеими руками. Её взгляд упал на старую фотографию, стоящую на шкафу: маленькая Татьяна на коленях у молодой и жизнерадостной матери. Рядом – рамка с фото Оли. Та смеётся, сжимая в руках свой фотоаппарат.
«Может, я была слишком жёсткой?» – пронеслось у неё в голове, но она тут же прогнала мысль. Жёсткость всегда помогала выжить.
Галина Ивановна вздохнула и посмотрела на окно, за которым гудел осенний ветер.
—
Галина Ивановна сидела в полутёмной комнате, прислушиваясь к мерному стуку ветра за окном. Старые рамы дребезжали, словно подчиняясь его капризам. Она задумчиво обвела взглядом привычные очертания комнаты, пока глаза не остановились на коробке в углу шкафа. Маленькая, почти неприметная, она хранила в себе воспоминания, к которым Галина Ивановна давно боялась прикоснуться. Там лежали письма Татьяны — выцветшие страницы, каждая строка которых напоминала о её равнодушии в прошлом.
Эти письма, как и Оля, были немым укором. Три года назад хоть это и было трудно, но Татьяна приехала к матери, после развода ей нужна была поддержка, не осталось ни денег, ни сил. Ради дочери она хотела остаться в большом городе, но это требовало полной отдачи. Ей предстояла жизнь полная разъездов и бесконечной работы, не оставляла времени на заботу о девочке. Тогда Татьяна попросила: «Мама, забери Олю к себе, пока я не встану на ноги. Это ненадолго». Но обещанное «ненадолго» давно растянулось на годы.
– Я ведь думала, что делаю для неё лучшее, – пробормотала бабушка в тишине. – Думала, что порядок и дисциплина спасут её от ошибок.
Телефон вновь громко зазвонил. Галина Ивановна не торопилась поднимать трубку, но звук стал невыносимым. Наконец она ответила.
– Бабушка, это я, – голос Оли звучал неуверенно. – Я уехала.
– Ну и что? Думаешь, я тебя умолять вернуться буду? – резко ответила она, но внутри что-то оборвалось.
– Нет, я не думаю… Я просто хотела объяснить.
Галина Ивановна молчала, сжимая трубку. Оля продолжила:
– Я жила у вас, потому что маме нужно было время, чтобы встать на ноги. Но это не значит, что я должна была проживать не свою жизнь. Вы хотели, чтобы я стала похожей на вас, а я – нет. Я хочу быть собой. Это всё.
– Собой, – повторила бабушка. – А кто ты без семьи, без корней? Ты же ни шагу без нас не сделаешь.
– Я это узнаю, – с горечью сказала Оля. – Но хотя бы узнаю сама.
Разговор прервался. Галина Ивановна несколько секунд просто смотрела на трубку. Затем она отложила её и медленно поднялась.
—
Оля стояла в чужой комнате, разглядывая её. Квартира матери была маленькой, но уютной. На диване лежали пледы, на кухне горела тёплая лампа. Мать смотрела на дочь из-за чашки с кофе.
– Ты звонила бабушке? – спросила Татьяна, кладя чашку на стол.
– Звонила. Она не изменилась, – с грустью ответила Оля, садясь напротив. – Но я хотя бы попыталась.
Татьяна задумчиво провела пальцем по краю чашки.
– Она всю жизнь боялась, что её усилия пропадут зря. А её усилия – это контроль. Я слишком поздно это поняла.
– Мам, – Оля подняла глаза, – ты ведь могла сказать мне об этом раньше. Почему ты никогда не вмешивалась?
Татьяна растерянно посмотрела на дочь. Её голос стал тише:
– Я боялась. Боялась, что если скажу что-то против, бабушка откажется помогать. А тогда мы обе потеряли бы многое.
Оля отвернулась к окну. Она видела отражение матери и думала, как часто они обе подчинялись бабушкиным правилам. Но в этот раз она не собиралась сдаваться.
—
Галина Ивановна перелистывала письма Татьяны. Одно из них было написано в день, когда та уехала из дома.
«Мама, я благодарна тебе за всё, что ты сделала. Но я больше не могу жить под твоим давлением. Я хочу быть счастливой, а это значит – уйти.»
Эти слова эхом отдавались у неё в голове. Она отложила письмо, глядя в окно.
Её внучка тоже выбрала уход.
—
Галина Ивановна, уже который вечер подряд, сидела в темноте, словно погружённая в вязкий туман мыслей. Перед глазами мелькали фразы из писем Татьяны, жестокие слова, которые она бросила Оле. Старая фотография с полки, где она с дочерью и маленькой внучкой, вдруг упала, как будто сама природа решила встряхнуть её.
В этот момент раздался громкий стук в дверь. Галина Ивановна вздрогнула, затем встала и открыла. На пороге стояла Оля. В руках у неё был фотоаппарат, лицо раскраснелось от холода.
– Ты вернулась? – голос бабушки дрожал от смеси обиды и надежды.
– Нет, бабушка, – Оля перешагнула порог, как бы устанавливая границу. – Я пришла поговорить. Я должна была сделать это раньше.
Галина Ивановна, как ни странно, отступила, жестом приглашая Олю в дом.
– Ну, раз пришла, говори, – холодно бросила она, садясь за стол.
Оля не села. Она стояла напротив, смотрела прямо в глаза бабушке.
– Почему вы думаете, что любовь – это только дисциплина? Почему вы не можете просто быть рядом, поддерживать, без упрёков и указаний?
– Потому что жизнь – это борьба! – резко выпалила бабушка. – Если не научиться выживать, то сломаешься при первом же ударе.
– А вы не думаете, что этим «выживанием» вы ломаете нас? – голос Оли зазвенел, как натянутая струна. – Вы заставили маму уйти. Вы пытались сделать то же самое со мной. Но вы даже не задумывались, почему мы от вас убегаем.
Галина Ивановна на миг отвернулась. Её губы поджались, глаза заблестели.
– А что мне было делать? – голос её сорвался на шёпот. – Как я могла иначе? Я же не знала… Я просто хотела, чтобы у вас было лучше, чем у меня.
Оля подошла ближе, присела на корточки рядом с бабушкой, положив руку на её дрожащие пальцы.
– Бабушка, мы ценим всё, что вы сделали. Но ваш страх потерять нас делает только хуже. Мы не хотим бороться с вами. Мы хотим быть с вами.
Галина Ивановна, казалось, впервые за долгое время посмотрела на внучку по-настоящему. В её глазах появилась растерянность.
– Я… не умею иначе. Я думала, что только так можно…
– Можно иначе, – мягко сказала Оля. – Просто попробуйте. Начните с малого. Поговорите с мамой. Позвоните ей. Она тоже этого ждёт.
Тишина повисла в комнате. Только старые часы тихо тикали, отсчитывая что-то важное.
– Ты вернёшься? – наконец, спросила бабушка.
Оля покачала головой.
– Пока нет. Я должна сама разобраться в своей жизни. Но это не значит, что я исчезну. Просто дайте мне быть собой.
Галина Ивановна кивнула, но в её глазах стояли слёзы.
– Я… я постараюсь. – Она поднялась, подошла к шкафу и достала старый альбом. – Хочешь посмотреть, как мы жили раньше? Может, поймёшь, почему я такая.
Оля улыбнулась уголками губ.
– Конечно. Покажите.
Они сели за стол, перелистывая страницы альбома, где среди фотографий временами мелькали счастливые лица. Между ними начало возникать хрупкое, но важное понимание.
—
Оля сидела в своей новой комнате, уткнувшись в экран ноутбука. Она редактировала фотографии, сделанные в те дни, когда у неё ещё была возможность бродить по окрестностям старого дома бабушки. На одном из снимков она увидела силуэт Галины Ивановны в саду, согнутую над клумбой. Лицо бабушки было серьёзным, но в этом кадре читалась какая-то странная уязвимость.
Звук входящего звонка прервал её мысли. На экране высветилось имя бабушки. Оля замерла, потом медленно приняла вызов.
– Здравствуй, – голос Галины Ивановны был тихим, почти осторожным. – Не отвлекаю?
– Нет, бабушка, всё нормально. Как вы? – спросила Оля, сама удивившись, насколько спокойно прозвучал её голос.
– Нормально, – ответила она. Несколько секунд тишины, потом бабушка вдруг добавила: – Я тут с мамой твоей разговаривала.
Оля слегка приподняла брови.
– Правда? Как всё прошло?
– Трудно. Мы обе… – голос бабушки задрожал, и она прочистила горло. – Слишком долго молчали. Но, кажется, что-то получилось. Она говорит, что ты у неё хорошо устроилась.
– Да, у нас всё в порядке, – сказала Оля. – Я работаю над проектами. И, знаете… ваши уроки дисциплины, возможно, не так уж бесполезны.
На том конце линии послышался тихий смех.
– Оля, я… – Галина Ивановна замялась. – Я думала… Ты не такая, как я. И, наверное, это хорошо. Мне бы хотелось быть больше похожей на тебя, но, боюсь, уже поздно.
– Никогда не поздно, – мягко сказала Оля. – Главное, что вы пытаетесь. Это много значит.
Галина Ивановна молчала. Наконец, она сказала:
– Спасибо, что не отвернулась. После всего…
– Бабушка, – перебила её Оля. – Мы семья. Я могу быть злой, но я никогда не перестану любить вас.
Тишина. Затем бабушка выдохнула:
– Ты меня чуть не довела до сердечного приступа с этими своими словами. Я ещё не старая, чтобы от таких фраз умирать!
Оля рассмеялась, и это был первый раз за долгое время, когда смех не был натянутым. На душе стало немного легче.
– Приезжай как-нибудь, – добавила бабушка. – Посмотришь, как сад за зиму пережил.
– Обязательно, – ответила Оля. – У меня есть парочка идей для новых снимков. Заодно покажу вам, что я делаю.
– Вот и покажи, – сказала Галина Ивановна, и в её голосе звучала искренняя гордость.
Оля закончила звонок, чувствуя себя удивительно спокойно. Её комната казалась менее чужой. А в доме бабушки, возможно, тоже стало чуточку теплее.
