Вроде и утро обычное, как всегда летом в деревне.
Ветра с утра не было, лишь тонкие, берёзовые ветки, украшенные зелёной свежестью, будто дрожали вответ, на утренние, колокольные звоны, что плыли от села за речку и дальше, разливаясь малиновым звоном, оставляя в душе радость и веселье.
Звон был торжественный, не будничный, тот самый, который будит в душе всё самое светлое, чистую, незамутнённую радость.
Троица.
Троица Святая наступила.
Тянутся в церковь люди наряжённые, лица просветлённые, благостно…
У старика Артемьева с утра все пошли в церковь, пойдёт и он, сидит дожидается сына Петра, да внучку Дарёнку, шестилетнюю, весёлую девчонку, что никак не может определиться, какой сарафан ей надеть? Зелёный или красный.
Вот и Троица ужо, — рассуждает старик, — а недавно токма Масленица была, да Пасха, от время -то летит…
-Деда, дедааа…
-Ойяяя, Дарёнушка.
-Деда, а ты не ушёл ещё?
-Так нет же ещё, наши -то все у церкви уже, токма мы с тобой, да тятька твой копошимся.
-Тяяять, — высовывается в оконце Дарёнка, -какой сарафан надеть? Выбрать не могу.
-Так оба надевай…
-Как это?
-Дарья Петровна, мы уйдём сейчас с дедом, а ты останешься, я уже всё, готов…
-Тятька…ну постой, не уходите, уууу.
-Тьфу ты, Дарья, одевайся уже быстрее, ну.
-Деда?
-Зелёный, внуча, надевай зелёный…
-Хорошо, деда, я чичас. Ой.
-Что там у тебя опеть стряслось, стрекоза ты этакая?
-Деда, я косу расплела.
-Ну, как же так?
-Нечаяянооо.
-Ой, иди сюды. Нуу не плакай, ой, кака у нас девка, глянь Петро, иди, чичас деда с тятькой, заплетут косу-то…
-Тять…а я того я не умею.
-Уууу.
-Да не плакай, всё он умеет, — толкает сына в бок старик.
Вдвоём, они бойко заплели косу девчушке, умыли её и отправились к церкви.
Вся семья уже была там, в сборе.
Оглядывалась на дорогу мать Дарёнкина, красивая, с толстой косой Алёна, держащая на руках годовалого Сёмушку, старшие сыновья — Архип, Антип и Василий, умытые и причёсанные, стояли рядом с матерью и бабкой.
-Ну вот иде они, Алёна? — спрашивает свекровь, то и дело оглядываясь, — разбаловали мы девку, ну, виданное ли дело? До сей поры, сарафан выбират?
-Так вы сами, мамаша и разбаловали, кто мне завсегда говорит, мол, не ругай Дарёнку, Алёна, виданное ли дело, столько поколений девок не было в роду, а тут Дарёнка — подарёнка…
-Это так, — кивает свекровь, -это чудо какое -то, Дарёнка наша.
-Пётр же ездил покос, смотрел с утра, оне заранее договаривались, а папаша вон, ждали пока барышня наша снарядится.
Здравствуй мама, — говорит Алёна подошедшей, пожилой уже, но красивой и статной женщине, — а где тятя?
-Здравствуй, дочка, — целует в щёки Алёну, — здравствуй сватья, — то же целуются, — мальчики, что-то давно у бабушки не были с дедом? — это к внукам старшим обращается, суёт в руку младшенькому петушка на палочке.- Да тятька твой, Алёна, по пути Петра со сватом встретил, да с Дарёнкой, вон они…
-Вон они, идут…ага. Ну иде вы? Ужо все собрались.
Идёт остальное семейство, чинно, по дороге свата встретили, ещё одного Дарёнкиного деда.
-Дедуня, я красивая?- крутится девчушка перед дедом.
-А то, Дарёнка, самая красивая…
Идут по деревенской улице, все дома, дверные проёмы, окна, все ворота, даже стоящие без дела телеги, украшены ветками берёзы.
Троица…
Подошли чинно, со всеми в щёчки троекратно целуются.
-Матерь божья, мама, мамаша, вы погляньте, а чего это? А, как это? Дарёнка, а что с косой?
-Это деда с тятькой заплели, нравится?
Женщины переглядываются, но уже ничего не сделаешь, пора заходить в церковь…
После службы, все просветлённые, выходят на улицу, улыбаются, блаааагостно.
Запах стоит особый какой-то, вот вроде бы и каждый день летом такой, а вроде и нет…
Запах свежескошенной травы, цветов и вселенского счастья…
Летичко.
Пошли за церковь, на поляну.
Там уже и скамейки стоят, столы сбитые деревянные.
Нанесли яств всяких и угощений, жбаны с квасом и бражкой сладкою, яйца сваренные в крутую, редис, огурчики, сальце, стряпня разная, пироги там, булочки, полные столы.
Начинается веселье.
На веселье и барин с барыней пожаловали, с угощениями, а как?
Не побрезговали, своё привезли, девкам — ленты, да орехи, ребятишкам конфеты, старухам с женщинами ситцу на платки, да красенькую, а парням, да мужикам- казёночки, а как?
Сами не погнушались, отведали угощения.
Барин-то барин, стариной тряхнул, кааак с девками да парнями, в круг -то встал, да кааак сплясал.
Ой, и хороводы водил, и под гармонь отплясывал.
Кучер Архипка, пьяненького барина в возок погрузил, помог барыне усесться и поехали, знать, домой.
А барин, барин, вот неугомонный, из возка встаёт, вылезти хочет, рукой машет, песни поёт.
Дома, пока ехали, на солнышке -то, разморило его. он того, вступать придумал.
Начал требовать наливки, плясать пытался, зачем -то за петухом погнался, за хвост его ухватил, перо выдрал, за ухо себе вставил улюлюкать зачАл, смешной тот барин, говорят по -молодости, ой, какой проказник был.
А на поляне меж тем веселье…
Старики в тени сидят, вместе с женщинами, мужики под берёзками попрятались, о чём-то говорят, а молодёжь хороводы водит.
-Ты гляди, гляди, Акулька, как пляшет, что ногами выделыват, а?
-Но…она и в работе такая, бойкая.
-Глянь- ка, Катерина, а Игнат -то Улькин, никак к твоей девке антирес имеет? Ты гляди…
-За своим глядите, а за моей пригляд имеется.
-Ох, ты ж, и вострая на язык, Катерина.
-Да ладно вам, бабоньки…праздник такой светлый, ну…Мужики вон гляньте, перекумились все, сидят, похохатывают, а мы чего? Давайте споём,- говорит Фёкла взрослая, но ещё красивая женщина, статная, с высокой грудью, с тугими косами.
И затягивает своим чистым, грудным голосом песню, подхватывают женщины и старухи, и льётся песя, по простом Земли — матушки и никто остановить ту песню не сможет, да и зачем…
К вечеру, когда солнце тихонько начало клониться к закату, потянулись и люди по домам.
Уснула набегавшаяся Дарёнка, на плече у тятьки своего.
Дедушка взял на руки разморенного и уставшего Сёмушку, самого младшего из внучат, положил Сёма голову дедушке на плечо, взял в ротик пальчик свой пухлый и зачмокал, засопел счастливо прикрывая глазки…
Идёт домой всё семейство Артемьевых, отдохнули повеселились.
-Ну вот, Троица знать прошла, таперича Петровок буду ждать.
-Чё, папаш?
-Не, ничё, ничё, Олёнушка, ничего моя милая, посижу здеся -ка, вождухом подышу.
-Оёёй, ишшо не надышался, — откуда -то вывернулась старуха.
-Не надышалси, Аграфёнушка, иди сюды, иди, посиди спокойно…Ну…А помнишь, как мы с тобой, молодые были, плясали…
-Помню…чё уж, поди при памяти…
-Мы с тобой кажись и это…Феденьку тогда заделали, да? Под берёзкой -то, в логу?
У нас же Федюнька-то, того..пятимесячный, да навроде? Посчитай- ка…На Покров почитай свадебка, а к началу марта Федюнька народилси…
-Тьфу ты, от похабник…
-Здорово, батя, здорово, мамань, — басит огромный, крупный мужик, местный кузнец, первенец старика и старухи, Фёдор.
-Здорово, Федюнь, никак заблукал?
-Та не, бать…душа горить, мамань есть чарочка, не хватило…
-Я вот чичас, как встану Федька, да как крапивой — то по одному месту добавлю, враз хватить. Это чего ишшо удумал? По деревни ходить, чарочки собирать. А?
-Да, мамаш…Я ить никуды, я к вам…
-А ну…отец, куды смотришь…а вон Аринка идёть.
Никого не боялся здоровяк Фёдор, а жену свою Арину, маленькую и хрупкую, боялся и уважал, потому, что любил её очень.
-Ой, я домой, через огород ваш проскочу…
-Здорово мамаш, здорово папаш, а Фёдора мово не видали?
-Нет Арина, не видали, — говорит старуха, а сама брови поднимает и глазом в сторону косит.
-Ааа, ну пойду тожеть домой, раз не видали…
-Да ты посиди с нами, Аринушка.
Женщина присаживается на скамейку, усиленно делая вид, что не заметила прячущегося в ограде супруга своего, даёт ему время убежать и лечь дома спать…
-Вот тебе и пятимесячный, — крутит головой старик, от тебе и…
-Что говорите, папаша?
-А, говорю, Аринушка…Троицу проводили, скоро Петровки будуть…Мать, а иде мои носки из шерсти Шарика?
-На что они тебе, олух?
-Ноги мёрзнуть.
-Ну не зря гворять: «Шелдивому поросёнку и в Петровки мороз…»
-Так ишшо нету Перовок-то, ково ты, мать…
-Ково я?
-Носки говорю дай, ноги мёрзнуть.
-Аааа.
-Ну…
-Ой, ладно, мамаш, папаш, побегу я…
-Беги, Ариша…Беги…
Зашла старуха в избу, старик сидит, ещё хочется ему насладиться этим уходящим днём и исчезающим в ночи вечером.
-Мамаша, вы посмотрите, — шёпотом говорит Алёна, — как они тут наплели ей? Развязать не могу.
-А ну, дай…Ох, ты ж, а что такое? Пётр, Петруша, а мы расплести Дарёнке коску не могём.
-Так-то тятька плёл.
-Тятька знать?
-Но.
-Стой, Алёна…он только одним способом мог плести.
-Каким?
-А, как бичи плетут, о, как…
-Аааа… а ещё думаю, красиво, как заплели…
-Но…чичас, придержи головушку-то…от, так…
Старик сидит на скамейке, прикрыв глаза вспоминает молодость свою и девчонку босоногую, да белозубую, весёлую и красивую, что ударила вот так однажды его на Троицу по руке веточкой берёзовой…
С тех пор и не расстаются…
-А Федька всё равно пятимесячный, — похохатывает старик, принимая и рук старухи носки из собачьей шерсти, дай почелую.
-Отстань, Прош…
-А ежели не отстану, а?- Играет густым бровями старик.
-Да ну тебя, к лешему, хохочет старуха, подставляя сморщенную, что печёное яблочко щёчку. А старику -то чудится, что девчонка перед ним, та сама, озорная и смешливая…со щёчками, что яблочко наливное.
-Ииии, эххх, — хватает старик старуху свою, прижимает к себе, — вот мать…мы с тобой тогда…пошалили…Федька -то нас…
-Да отзынь ты…
-Чего вы там, мамань, тять?
-Ничего, Петруша, в хату идём…
-Петруха -то того…доношенный получился , и Степан, и Селиван…А вот Федюнька…
-Ты о чём, тять? О чём это он, мамань?
-Федька, говорю, здоровый у нас, видали, как подковы гнёть? Зараза, от тебе и…
-Чего?
-Да забыл ужо, — поймав старухин взгляд, хитро смеётся в усы старик…
Запыхался, укладываясь на широкой лавке Фёдор, попросив ребятишек не выдавать его мамке…
-Дома тятька? — грозно спрашивает Арина.
-Дома, мамань, спит…
Улыбается Ариша, ну Федька…о чём там свёкр говорил? Надо у свекрови спросить…
