Самир умел наносить удары так, что следов не оставалось, зато последствия экзекуции ощущались не один день.
Надежда сидела на полу и обхватив руками голову, качалась из стороны в сторону, как метроном. Это её успокаивало. Когда её бил муж, она не кричала, боясь разбудить детей. Однако сегодня маленький Ульмас проснулся и увидев отца, избивающего мать, кинулся на него с кулаками. Самир, не говоря ни слова, перехватил тоненькие запястья сына и потащил его в чулан, в наказание.
На этот раз его злость вызвало письмо племянницы жены, Татьяны. Та, получив тревожные вести о событиях в Узбекистане в целом, и в семье Надежды в частности, звала её с детьми к себе.
Татьяна была дочерью родной Надиной сестры, Веры. Девчонкой она часто гостила у тёти с дядей. И сама Вера приезжала однажды, но Самир был недоволен, за что-то невзлюбил сестру жены. Наверное, за то, что она говорила Надежде, что та слишком «обузбечилась». Сама же Верочка ходила в слишком открытых платьях и смеялась слишком громко.
В те времена ещё всё было тихо и в стране, и в семье Самира. Но наступил тысяча девятьсот девяносто первый год, он потерял работу, связался с недобрыми людьми, и …изменил отношение к своей русской жене, несмотря на наличие сына и дочки. Попросту говоря, это стал совсем другой человек.
— Из-за тебя на меня уважаемые люди косо смотрят! — злобно шипел он на неё вернувшись из чайханы, где по вечерам собирались мужчины.
— Но… что же я могу поделать? Я стараюсь быть тебе хорошей женой.
— Да, да! Стараешься! Родила мне волчонка и идиотку!
— Зачем ты так говоришь? Если бы ты тогда… — она поймала мрачный взгляд мужа, замолчала и отвернулась.
Дочка Лейла и правда, была не от мира сего. Все, кроме матери и брата, называли её идиоткой.
Вскоре Надежда поняла, что беременна третьим, и разрыдалась. Редко выдавался день, когда Самир не издевался над ней, и она всё чаще представляла себе, как однажды вырвется из его душного, враждебного мира, забрав детей. Беременность сильно отодвигала тот самый счастливый день, она может не дожить.
Муж пришёл вечером чернее тучи. Он никогда не рассказывал Надежде о своих делах, но она поняла, что у него неприятности. Ей было его не жаль. Она давно не любила его, единственное что держало её — страх за детей.
Она накрыла перед ним нехитрый ужин и повернулась, чтобы уйти, но он остановил её.
— Эй, куда собралась? Подай воды!
Она поставила перед ним кувшин и не поднимая глаз, спросила:
— Можно мне пойти к себе?
— Опять глаза на мокром месте? Что ты всё время ревёшь? Что тебе не хватает? — муж запустил пальцы в плов.
— Я плохо себя чувствую, Самир. Уложу детей и лягу сама. — бесцветным голосом сказала она и вышла.
Ночью муж явился к ней и грубо развернув к себе, потребовал любви.
— Оставь меня, Самир. Мне плохо, меня тошнит, — сказала она.
— Что? Тебя тошнит от мужа? Недаром люди говорят, что вы, русские, все б…ди!
— Почему же не женился на узбечке? Зачем привёз меня сюда?! — усмехнулась Надежда сухими губами. Ей вдруг стало всё равно. Пускай он сейчас её убьёт. Так даже лучше. Нет сил больше смотреть на это ничтожество, дышать с ним одним воздухом. Самира, которого она полюбила, давно нет, остался этот полубезумный фанатик.
Он встал и пошёл на выход, и Надежда обрадовалась, подумав, что легко отделалась — муж не обратил внимания на её дерзость. Но она ошиблась: сделав несколько шагов, он остановился, и когда обернул к ней своё лицо, ей стало по-настоящему жутко.
Той ночью она скинула. Увидев кровь, муж позвал свою старшую сестру, а та вызвала врача.
Фельдшер скорой помощи оказался «не-узбеком». Он сделал Надежде укол, и сказал, что ей придётся лечь в больницу на несколько дней.
— Никуда она не поедет! Она должна оставаться здесь, с детьми! — заявил Самир.
— Уважаемый, поймите, нельзя. Ваша жена нуждается в специальном уходе. В противном случае, всё это плохо кончится! Попросите родню присмотреть за детьми!
Самир с ненавистью посмотрел на него, но возражать больше не стал.
Пока ехали в больницу, фельдшер развлекал Надежду рассказами из своей практики. Она его не слушала, думала о своём: как хорошо, что Всевышний забрал её дитя, не позволив ему родиться…
— Я сестёр отправил в Россию. — вдруг сказал фельдшер. — А родители не хотят, как не прошу… а вы? Почему не уедете?
— Не могу. Дети у меня.
— Тем более, нужно уезжать.
— Я бы хотела… но для этого нужны силы, средства… в России у меня ни кола, ни двора. Никто нас там не ждёт. Родители мои умерли… Племянница, правда, зовёт.
— Здесь оставаться опасно. Уезжайте. Я помогу.
Спустя месяц Надежда уже красила стены своего дома, который ей купила племянница Татьяна. Это был старый дом, но с исправной печью и крепкой крышей. Стоял он в центре полувымершей деревни, зато в трёх километрах от посёлка, где была почта, медпункт, магазины и школа. Надежда забыла, когда последний раз плакала. Ульмас ходил в школу в посёлок, учителя его хвалили.
Прошли годы. Ульмас вернулся из армии, женился. Его жена, Лариса, вот-вот должна была родить. Надежда с радостью ждала внука, и вечерами они с Лейлой вязали ему крохотные пинетки и чепчики. В один из таких вечеров они услышали лай собак, и вскоре в окошко стукнул человек. Надежда узнала его. Это был Назим, её бывший сосед, с каким-то парнем.
— Хозяйка, работа найдется? — начал он, но всмотревшись в Надежду, издал возглас:
— Ассалям алкейкум, Надия-апа!
— Валейкум ассалям, Назим. Вот уж не ожидала увидеть тебя здесь. Проходи, гостем будешь.
Она помнила Назима ещё юношей, а сейчас перед ней сидел почти старик, сгорбленный и похудевший. Она собрала на стол, что Бог послал. Оба гостя были тощими, Назим постоянно кашлял, выглядел больным.
— Это мой средний сын, Карим. А твой-то, Ульмас, где? — спросил он, принимая у хозяйки тарелку.
— Ульмас недалеко. Женился, скоро бабушкой стану! — вспомнив о сыне, Надежда улыбнулась. Она боялась спрашивать о родных Назима — не всех помнила, и боялась услышать плохие вести.
Назим рассказал Надежде, что после её бегства Самир пропал. Появился лишь недавно, стал уважаемым человеком, обзавёлся двумя женами. Говоря это, Назим не спускал с лица Надежды слезящихся глаз. Но она выслушала это совершенно без эмоций.
— Ну, и Слава Всевышнему, Назим! — сказала она, с удовольствием наблюдая, как Карим с аппетитом ест суп.
Поев, гости собрались разместиться у неё, но Надежда твёрдо сказала, что это невозможно, она не может дать им кров ни на каких условиях. Она испугалась за дочь, которую пожирал глазами сын Назима. Сразу заболела отбитая Самиром спина. Нет, ни за что! Назим, похоже обиделся, ну и пусть.
Иногда Лейла закрывает красивые миндалевидные глаза и вспоминает Узбекистан: знойное небо, сладкие дыни, соседскую девчушку, что часто приходила играть с ней, за что мама угощала её конфеткой.
Ёжась на холодном весеннем ветру, девушка видит старую чинару во дворе своего узбекского дедушки и красивые блюда, которые восточным орнаментом расписывал его сосед, имени которого она не запомнила. Лейла никак не возьмёт в толк, зачем мама и брат уехали из тёплого дома сюда, где от холода стынут руки, и сладкие арбузы бывают только в августе.
Она вздыхает и идёт кормить скотину. Вечером обещал приехать брат с женой Ларисой. А значит, они всей семьёй будут играть в лото и пить чай с наватом под оранжевым, видавшим виды абажуром.
