— Алина, я тебе звоню уже третий раз! Ты что, оглохла? — кричала в трубку Раиса Павловна.
Ее голос дрожал не то от злости, не то от боли.
— Я тут лежу на Садовой! Упала, понимаешь? Упала я!
Я в этот момент работала в своей мастерской. Хотя это было громко сказано о комнатушке в двенадцать метров. Но мне нравилось думать о ней именно так. Я расписывала платок, натянутый на мольберт вместо холста.
— Еду, — сказала я и положила трубку.
Еще полгода назад я бы сказала совсем другое, что-нибудь вроде «позвоните в скорую» или «у вас же есть подруга Зинаида Марковна с первого этажа». Но что-то изменилось между нами, когда мой муж Игорь уехал в трехмесячную командировку с перспективой продления. А я осталась одна с его матерью.
Помню наш первый семейный ужин. Боже, как я готовилась! Я купила новое изумрудное платье в мелкий рубчик. Оно подчеркивало нужное и скрывало лишнее.
А еще я испекла свой фирменный пирог с брусникой по рецепту бабушки из Архангельска. Она его называла «поморским соблазном». Я даже ногти накрасила бордовым лаком под цвет помады, хотя обычно не крашусь вообще.
Раиса Павловна открыла дверь, окинула меня взглядом и сказала:
— Ну что ж, проходите. Игорек предупреждал, что вы… творческая личность.
«Творческая личность» она выговорила так, будто я занималась чем-то неприличным. А я всего лишь расписывала шелковые платки и шарфы. Я продавала их через интернет и неплохо, между прочим, зарабатывала. Но для Раисы Павловны, преподавателя физики нам пенсии, это было несерьезно. Как и все во мне.
— Мам, — Игорь тогда попытался сгладить ситуацию, — Алина очень талантливая! У нее своя клиентская база, заказы из Европы даже есть.
— Из Европы, — повторила она, поджав губы. — Ну-ну. А суп варить она умеет?
Я умела варить даже солянку. И хинкали лепить научилась ради Игоря.
Потом были другие ужины, праздники, дни рождения. Раиса Павловна научилась виртуозно унижать меня между делом, как бы невзначай.
— Алиночка, а вы за свое… как его… творчество налоги платите? Нет, я просто спрашиваю, сейчас же проверки всякие.
Или:
— Игорек мне рассказывал, что вы из простой семьи. Ничего, это не порок. Главное — стремиться к лучшему.
Да, я была из простой семьи. Мои родители не были профессорами. Папа работал на заводе наладчиком цеха, а мама была медсестрой в детской поликлинике. Но они дали мне то, чего Раиса Павловна со всеми своими регалиями дать сыну не смогла, — умение любить без условий.
Я пыталась наладить отношения, дарила ей подарки к праздникам. Она их откладывала со словами «спасибо, пригодится». Я регулярно звонила ей узнать о здоровье.
Раиса Павловна отвечала односложно и тут же спрашивала, дома ли Игорь. Я предлагала помощь по хозяйству.
— Я пока не настолько дряхлая, справлюсь сама, — отвечала свекровь.
А потом я просто перестала что-либо делать. Не сразу, конечно. Сначала перестала улыбаться ее колкостям. Потом перестала приходить на семейные ужины под предлогом работы. Потом прекратила здороваться первой. Игорь, конечно, это заметил.
— Алин, почему ты такая холодная с мамой? — говорил он. — Она же пожилой человек, у нее характер такой. Потерпи немного.
«Терпи, девочка, терпи» — вся наша женская доля в этом слове. Бабушка моя терпела деда-алкоголика. Мама терпела папины загулы, а теперь я терплю свекровь.
Когда Игорь уехал в командировку, Раиса Павловна первую неделю названивала каждый день.
— Алина, Игорь просил передать, чтобы вы забрали его костюм из химчистки.
— Алина, не забудьте оплатить интернет, Игорь волнуется.
— Алина, вы там не завели ли кого? Молодая женщина одна, мало ли…
И так далее в том же духе. На последнее я ответила спокойно:
— Завела. Двоих. Братьев-близнецов из Аргентины. Танцуем танго втроем.
Раиса Павловна фыркнула и бросила трубку. После этого она не звонила две недели.
А сегодня вдруг позвонила. Упала. Садовая улица в гололед — это вообще каток. Я сама там на прошлой неделе чуть не грохнулась, хорошо, за фонарный столб успела ухватиться.
Я приехала быстро, благо пробок не было. Она сидела на лавочке возле аптеки, держалась за бок. Лицо белое как мел, только губы поджимала по-прежнему упрямо.
— Давайте руку, — сказала я.
— Я сама могу… — начала она свою старую песню.
— Раиса Павловна, прекратите! — сказала я. — Давайте руку.
В травмпункте, слава богу, народу было немного. Пока мы ждали рентген, она сидела молча, только морщилась от боли. Перелома не было, оказался сильный ушиб ребер и растяжение связок голеностопа. Ей наложили тугую повязку, выдали костыли и велели соблюдать покой.
— Где вы живете? — спросил молодой доктор.
— Пятый этаж без лифта, — буркнула Раиса Павловна.
— Ну тогда вам нужен помощник на первое время, — сказал он. — Родственники есть?
— Невестка, — свекровь посмотрела на меня так, будто я была последним человеком на земле, кого она хотела бы видеть. — Больше некому.
Больше действительно было некому. Подруга Зинаида Марковна уехала к дочери в другой город еще месяц назад. Соседи все молодые, поэтому днем на работе. Игорь далеко, оставалась только я, творческая личность из простой семьи.
Я отвезла ее домой на своей старенькой машине. Она сидела, вцепившись в ручку над дверью, и молчала. Только когда мы подъехали к ее дому, сказала тихо:
— Я сама поднимусь.
— Конечно, — согласилась я. — На пятый этаж. На костылях. С ушибом ребер. Давайте уж я вас провожу, а там как хотите.
Поднимались мы минут двадцать. На каждом пролете она останавливалась, тяжело дышала, но помощь принимать отказывалась. Только на последнем этаже позволила взять себя под локоть.
Квартира у нее была типичная для преподавателя старой закалки, повсюду книги, на стенах фотографии в рамках, в углу старенький рояль, накрытый кружевной салфеткой. На салфетке — фотография Игоря в выпускном костюме.
— Чаю хотите? — спросила я, усадив ее в кресло.
— Не надо, — буркнула свекровь. — Я сама.
Она попыталась встать и тут же охнула от боли.
— Раиса Павловна, давайте договоримся, — сказала я, усаживаясь напротив. — Врач сказал, минимум неделя покоя. Максимум месяц, если не хотите осложнений. Я буду приходить, помогать. Готовить, убирать, что нужно покупать. Но если вы будете продолжать в том же духе, я просто найму сиделку и буду ей платить. Выбирайте.
Она смотрела на меня долго. Потом отвернулась к окну.
— Чай в синей коробке. На верхней полке.
Первые дни нам обеим было непросто. Свекровь критиковала все, что я делаю, как я завариваю чай, как готовлю омлет, как убираюсь. Я молчала и делала по-своему.
На четвертый день она устроила скандал. Оказалось, я принесла не тот творог.
— Я же просила девятипроцентный, а вы купили пять! Вы что, издеваетесь? — кричала она.
— Врач сказал, вам нужна диета, — напомнила я.
— Да что вы понимаете?! Необразованная, бестолковая! — бушевала свекровь. — Игорь с вами связался по молодости, по глупости!
Я молча собрала сумку и ушла. Не пришла я на следующий день и на второй тоже. Вечером второго дня свекровь позвонила сама.
— Алина… вы придете?
— Не знаю, — ответила я.
— У меня продукты кончились, — пожаловалась свекровь.
— Закажите доставку, — сказала я. — Или сиделку наймите. Я же предлагала.
— Алина, я… Я прошу прощения, — тихо-тихо сказала свекровь.
Я чуть телефон не выронила. Раиса Павловна извиняется? Это как снег в июле!
— Я приду завтра утром, — сказала я и повесила трубку.
С тех пор все изменилось. Она больше не критиковала меня. Иногда даже благодарила, скупо, односложно, но искренне. А через неделю, когда я принесла ей ее любимые эклеры из французской кондитерской, она вдруг расплакалась.
— Вы хорошая, — сказала она сквозь слезы. — А я… Я думала, Игорю нужна девушка с образованием, из хорошей семьи, чтобы поговорить было о чем. А он выбрал вас. И правильно сделал.
Я молча подала ей платок.
— Знаете, — продолжала она, утирая слезы, — мой муж тоже был из простой семьи. Моя мать его терпеть не могла. Деревенщина, говорила. Тебе с ним не о чем будет разговаривать. А мы прожили тридцать лет. И всегда было о чем поговорить. И помолчать вместе тоже было хорошо. А потом он умер, и я… Я стала как моя мать. Старая, злая, всем недовольная.
— Вы не злая, — сказала я. — Вам просто одиноко.
Она кивнула.
Когда через месяц вернулся Игорь и сразу пришел к матери, он не поверил своим глазам. Мы с Раисой Павловной пили чай смотрели старый фотоальбом.
— Это что происходит? — спросил он изумленно.
-Я воспитала твою жену и теперь она все делает правильно, — вдруг выпалила свекровь и я аж отпрянула…
Я настолько была ошарашена ее ответом, что не придумала ничего лучше, кроме как молча одеться и уйти. Прошло 2 недели. И до сих пор я с ней не разговариваю. И даже не планирую.
