Лена стояла на крыльце дачи и не могла сдвинуться с места. В руке она сжимала связку ключей — тех самых, что висели здесь с её детства. Но теперь дверь не поддавалась.
— Бабушка не просто так оформила дарственную, — раздался за её спиной молодой голос.
Лена обернулась. На дорожке стояла её внучка Маша, держа за руку невысокого парня в строгом костюме. В её другой руке болтался новенький ключ.
— Что это значит? — тихо спросила Лена.
— Я вышла замуж, — улыбнулась Маша. — Теперь ваша дача перешла мне. Бабушка всё оформила на меня.
Лена медленно разжала пальцы. Ключ с выцветшим синим браслетом — тем самым, что она когда-то сплела в пионерлагере — упал на землю.
Они купили этот дом сорок лет назад, когда Лена только ждала дочь. Всё лето они с мужем красили стены, сажали яблони, строили баню. Муж сам сложил печь — кривоватую, но такую тёплую.
— Здесь будут расти наши внуки, — говорил он, забивая последний гвоздь в перила крыльца.
Но внуков он не дождался. После его смерти Лена перебралась сюда навсегда. Дочь, Катя, звала в город.
— Мам, тебе тяжело одной, — уговаривала она.
— Здесь мне ближе к отцу, — отвечала Лена.
И Катя смирилась. Привозила каждое лето маленькую Машу. Девочка бегала по тем же дорожкам, что когда-то её мать, собирала яблоки с тех же деревьев.
— Бабуль, я так люблю эту дачу, — говорила она, обнимая Лену. — Я буду всегда о ней заботиться.
Лена гладила её по голове и верила. Кто же ещё, как не единственная внучка?
Когда здоровье стало подводить, Лена пошла к нотариусу. Оформила дарственную на Машу.
— Ты обещаешь сохранить дом? — спросила она, подписывая бумаги.
— Конечно, бабуля, — улыбнулась та. — Это же наша семейная крепость.
Лена успокоилась. Теперь её дача в надёжных руках.
Прошло два года. Маша приезжала всё реже. Сначала раз в месяц, потом только по праздникам. В последний визит она привезла молодого человека.
— Это Артём, — представила она его. — Мы скоро поженимся.
Лена накрыла стол, достала своё вишнёвое варенье. Артём осматривал дом с холодным деловым интересом.
— Нужно снести эти перегородки, — говорил он. — Сделать open-space.
— Здесь же наша история, — попыталась возразить Лена.
— История не продаётся, — усмехнулся он.
После их отъезда Лена почувствовала тревогу. Она позвонила Маше.
— Всё в порядке, бабуля, — та ответила раздражённо. — Не драматизируй.
Но тревога не уходила. И сегодня утром Лена решила приехать на дачу без предупреждения. И увидела новенький замок на своей двери.
Теперь она стояла перед внучкой и не могла вымолвить ни слова.
— Как ты могла? — наконец прошептала она.
— Бабушка сама подарила, — пожала плечами Маша. — Мы с Артёмом будем делать здесь евроремонт и сдавать туристам.
Лена посмотрела на яблони, посаженные рукой мужа. На ту самую скамейку, которую он сделал. Всё, что было её жизнью, теперь становилось чужим активом.
— Ты обещала, — тихо сказала Лена.
— Взрослые люди должны держать слово.
— Я не ребёнок, — вспыхнула Маша. — И мне не нужен этот старый хлам.
Лена медленно подняла с земли ключ с синим браслетом. Развернулась и пошла к своей старой «Ладе». Руки дрожали, но внутри вдруг стало спокойно.
Дома она достала из шкафа старую коробку с документами. Перебирала письма мужа, фотографии, справки. И нашла то, что искала — копию дарственной с особыми условиями.
Юрист, оформлявший документы, оказался старым другом семьи.
— Лена Ильинична, я же советовал прописать условия, — покачал головой он, рассматривая документ.
— Я думала, это не нужно с родными.
— Завтра подадим иск о признании дарственной недействительной, — сказал он. — У вас все шансы.
Ночью Лена не спала. Она вспоминала лицо Маши — холодное, чужое. Вспоминала мужа, который строил этот дом для внуков. Какой смысл сохранять стены, если в них нет души?
Утром раздался звонок. Дочь, Катя, кричала в трубку:
— Мама, как ты могла подать на мою дочь в суд? Она же твоя внучка!
— Она перестала быть моей внучкой, когда назвала нашу жизнь старым хламом.
— Верни документы! — требовала Катя.
— Нет, — твёрдо сказала Лена и положила трубку.
Суд состоялся через три месяца. Маша пыталась доказать, что бабушка сама всё подарила. Но нотариальные условия были железными — дом передавался только при условии сохранения его в первоначальном виде и пожизненного права Лены там проживать.
Судья зачитал решение — дарственная признана недействительной. Маша выбежала из зала, не глядя на бабушку.
Лена вышла на ступени здания суда. Шёл дождь. Она смотрела на мокрый асфальт и думала о том, что потеряла сегодня. Не дом — он вернулся к ней. Она потеряла веру в свою кровь.
Через неделю она приехала на дачу. Новый замок уже сняли. Войдя внутрь, она увидела — всё было перевёрнуто с ног на голову. Стены местами ободраны, в углу валялись упаковки от новой плитки.
Она подошла к печи — той самой, кривоватой, которую сложил муж. Прикоснулась к шершавой поверхности.
— Прости, что чуть не потеряла наш дом, — прошептала она.
Потом достала телефон и нашла номер местной строительной бригады.
— Завтра можно начинать, — сказала она. — Восстанавливаем всё, как было.
Когда она выходила из дома, к калитке подъехала машина. Из неё вышла Катя. Они молча смотрели друг на друга.
— Я не знала, что она так… — начала дочь.
— Знаешь, — перебила её Лена. — Дом можно восстановить. А доверие — нет.
Она прошла мимо дочери, села в машину и завела мотор. В зеркале заднего вида она видела, как Катя стоит у калитки и плачет. Но Лена не свернула назад. Она поехала вперёд — к своей новой, одинокой, но честной жизни.
