— Валентина Сергеевна, а вы знаете, что у вас кто-то живёт? — соседка тётя Клава перегнулась через забор с любопытством в глазах.
Я поставила ящик с рассадой перцев на землю и медленно обернулась. В груди что-то сжалось — нехорошее предчувствие.
— Как это кто-то живёт?
— Да мужчина какой-то. Уже неделю машина стоит, свет вечером горит. Я думала, вы предупредили…
Ключи дрожали в моих руках, когда я открывала калитку. Дача тёти Лиды стала моей десять лет назад, и каждый май я приезжала сюда с особым чувством — здесь я была не женой инженера Виктора Ивановича, не бабушкой студентки Кати. Здесь я была просто Валентиной, которая могла часами возиться с цветами и никого не спрашивать, правильно ли она живёт.
На веранде, развалившись в плетёном кресле с газетой, сидел Олег — младший брат мужа. Рядом стояли его ботинки, на столике дымилась кружка кофе.
— О, Валечка! — он отложил газету и улыбнулся, словно встречал старую приятельницу. — А я думал, ты в понедельник приедешь.
— Олег… — голос застрял в горле. — Что ты здесь делаешь?
— Как что? Витька разрешил. Сказал, ты не против, раз дача всё равно простаивает. Мне после развода с Наташкой совсем плохо — алименты плачу, на съёмную квартиру денег не хватает.
Витька разрешил. Эти слова прозвучали как пощёчина. Сколько раз за тридцать пять лет брака я слышала: «Витька решил», «Витька сказал», «Витька считает». И каждый раз соглашалась, думая, что так правильно, что так положено.
— Я не знала, — прошептала я.
— Странно, — Олег пожал плечами. — Брат говорил, что вы обо всём договорились. Даже ключи дал.
Я опустилась на ступеньки крыльца. В голове стучало: Как он посмел? Как он посмел без меня решить? А вслух сказала только:
— Понятно.
— Валечка, ты не переживай. Я аккуратный, ничего не испорчу. И могу за участком присматривать — сорняки полоть, поливать что надо.
Он говорил добродушно, по-родственному. Наверное, искренне считал, что делает мне одолжение. А я сидела на ступеньках своего дома и чувствовала, как внутри нарастает что-то холодное и решительное.
Виктор Иванович пришёл с работы в обычном настроении — усталый, но довольный. Повесил пиджак, вымыл руки, сел за стол. Я поставила перед ним тарелку с макаронами и котлетой.
— Как дела? — спросил он, разворачивая салфетку.
— Сегодня ездила на дачу.
— И как там? Олег устроился?
Вот так. Буднично и просто. Как будто мы обсуждали, хорошо ли соседский кот ловит мышей.
— Виктор, ты дал ему ключи от моего дома, не спросив меня.
— Нашего дома, — поправил он, не поднимая глаз от тарелки. — И что тут спрашивать? Человек в беде, брат всё-таки. А ты там всё равно появляешься от случая к случаю.
— Это мой дом, — повторила я тверже.
— Наш, — он наконец посмотрел на меня с лёгким раздражением. — Валя, не будь собственницей. Семья — это когда помогают друг другу. Олег на пару месяцев, пока на ноги встанет.
— А если я хочу ездить туда каждые выходные?
— Хочешь? — он усмехнулся. — Валя, когда ты последний раз там была? В сентябре. А сейчас май. Полгода дача пустовала.
Он был прав. Работы прибавилось, заказчики требовали срочных переводов с английского, времени катастрофически не хватало. Но дело было не в том, как часто я туда ездила. Дело было в том, что он решил за меня.
— Пусть так, — сказала я. — Но решение должна была принимать я.
— Решение? — Виктор отложил вилку. — Валя, о чём ты говоришь? Какие решения? Мы тридцать пять лет вместе, я лучше знаю, что нам нужно.
Нам нужно. Не мне нужно, а нам нужно. И это «нам» почему-то всегда совпадало с тем, чего хотел он.
— А что, если мне не нужно?
— Тебе? — он посмотрел на меня так, словно я сказала что-то абсурдное. — Валя, не выдумывай проблем на пустом месте. Олег там временно, дом под присмотром, всем хорошо.
Он снова взялся за еду, давая понять, что разговор окончен. Как всегда. Тридцать пять лет он заканчивал наши разговоры именно так — решительно и окончательно.
Но сегодня я не замолчала.
— Виктор, завтра же звони Олегу. Пусть освобождает дачу.
Он поднял голову, в глазах мелькнуло удивление.
— Что?
— Завтра же. Я хочу, чтобы он съехал.
— Валя, ты что, заболела? О чём ты говоришь?
— О том, что мой дом будет занимать тот, кого я туда приглашу. А не тот, кого туда вселит мой муж без моего ведома.
Виктор Иванович медленно положил вилку. На лице появилось выражение, которое я хорошо знала — смесь удивления и снисходительного недоумения. Так он смотрел на меня, когда я «капризничала», как он это называл.
— Валентина, — он произнёс моё имя полностью, что случалось редко. — Ты ведёшь себя как ребёнок. Что случилось? Проблемы на работе? Климакс?
Климакс. Вот к чему он свёл мой протест — к гормональным изменениям. Не к тому, что у меня могут быть собственные мнения и чувства.
— Ничего не случилось, — сказала я спокойно. — Просто я хочу жить в своём доме тогда, когда захочу. И приглашать туда тех, кого захочу.
— Своём доме? — он повысил голос. — Валя, мы же семья! Что значит «свой»? У нас всё общее!
— Дача была завещана мне. На меня оформлена. Значит, решаю я.
— Формально, может, и так, — он махнул рукой. — Но по сути мы же вместе всё нажили, вместе живём…
— Значит, завтра звонишь Олегу.
Мы смотрели друг на друга через кухонный стол. Он — с недоумением человека, который привык, что его слово — закон. Я — с неожиданным для себя спокойствием. Будто что-то во мне встало на своё место.
Светлана жила одна в двухкомнатной квартире на окраине. Мы дружили с института, и она была единственной из моих подруг, которая развелась. Тогда, пятнадцать лет назад, я её осуждала. Сейчас завидовала.
— Рассказывай, — сказала она, наливая чай. — По голосу слышу — что-то серьёзное.
Я рассказала про Олега, про разговор с мужем, про своё требование. Светлана слушала, иногда покачивая головой.
— И что Виктор? Позвонил брату?
— Нет. Сказал, что я «взбесилась», и ушёл к телевизору. А утром, как ни в чём не бывало, пожелал доброго утра и ушёл на работу.
— Классика, — усмехнулась Светлана. — Не обращать внимания, авось само пройдёт. У меня Михаил так же делал.
— И что ты делала?
— Терпела. Думала, что стерплю — он поймёт, оценит, изменится. Не изменился. Только наглел больше.
Мы сидели на кухне, за окном шумели липы. Точно такие же росли у тёти Лиды на даче.
— Света, а как понять — стоит ли за это бороться?
— А ты сама как думаешь?
— Думаю, что хочу просто поехать на дачу в субботу. Посидеть на веранде с книжкой. Посадить цветы. И чтобы никто не решал за меня, правильно я живу или нет.
— Тогда и борись. Только готовься — будет тяжело. Мужчины не любят, когда их авторитет подрывают.
Я допила чай и встала.
— Света, а ты не жалеешь, что развелась?
— Жалею, что не сделала это раньше, — она улыбнулась грустно. — Сколько лет потратила на то, чтобы быть удобной женой. А могла быть просто собой.
В субботу утром я приехала на дачу с твёрдым намерением. Олег был дома — стирал на веранде, развесив мокрые рубашки на перилах. Увидев меня, приветливо помахал рукой.
— Валечка, привет! Как дела?
— Олег, мне нужно с тобой поговорить.
— Конечно, садись. Кофе будешь?
— Не надо, — я осталась стоять. — Олег, мне нужно, чтобы ты освободил дачу.
Он замер с рубашкой в руках.
— Как это?
— Съехал. До конца недели.
— Но… Валечка, ты что? Витька же разрешил…
— Витька не имел права разрешать. Это мой дом.
Олег повесил рубашку и обернулся ко мне. На лице было недоумение и обида.
— Валя, я же ничего не порчу. Наоборот — слежу, порядок поддерживаю. И потом, мне правда некуда идти…
— Есть съёмные квартиры.
— Дорого очень. Алименты плачу, на работе урезали…
Он говорил, а я смотрела на свою веранду. На перилах висели чужие рубашки, на столе стояла чужая кружка, в углу лежали чужие ботинки. И вдруг поняла: дело не в том, портит он что-то или не портит. Дело в том, что здесь должна решать я.
— Олег, я не выгоняю тебя на улицу. Я просто хочу, чтобы ты съехал с моей дачи.
— Но Витька сказал…
— А теперь говорю я, — голос прозвучал тверже, чем я ожидала. — До воскресенья.
Олег смотрел на меня с растерянностью. Наверное, не мог поверить, что тихая, покладистая Валечка может быть такой категоричной.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Если так хочешь. Но знай — Витька будет недоволен.
— Это уже мои проблемы.
Виктор Иванович вернулся домой в воскресенье вечером мрачнее тучи. Я сидела на кухне, проверяла переводы — сдавать заказ завтра.
— Ты сдурела! — сказал он вместо приветствия. — Олег звонил. Рассказал, как ты его выставила.
— Попросила съехать, — спокойно ответила я, не отрываясь от бумаг.
— Попросила! — он сел напротив, лицо красное от возмущения. — Валя, ты понимаешь, что натворила? Он мой брат!
— И что?
— Как что? Семья должна помогать семье!
— Тогда помогай из своей зарплаты. Сними ему квартиру, если так переживаешь.
— При чём тут зарплата? У нас есть дача, которая простаивает…
— У меня есть дача, — перебила я. — И она не простаивает. Я туда езжу.
— Раз в полгода!
— А хочу — каждые выходные. Хочу — каждый день. Моё право.
Виктор Иванович встал и принялся ходить по кухне.
— Валентина, что с тобой происходит? Тридцать пять лет мы прожили нормально, а тут вдруг… Ты на климакс проверялась?
Опять климакс. Опять попытка списать мои чувства на физиологию.
— Виктор, — сказала я, откладывая ручку. — А ты когда-нибудь спрашивал, чего хочу я?
— О чём ты?
— О даче. О том, где проводить отпуск. О том, покупать новую мебель или нет. О чём угодно.
— Но мы же обсуждали…
— Ты сообщал мне свои решения. А я соглашалась, потому что думала — так правильно, так должна вести себя хорошая жена.
— И сейчас должна!
Вот оно. Главное слово — «должна». Я должна соглашаться, должна быть удобной, должна не иметь собственного мнения.
— Больше не буду, — сказала я тихо, но твёрдо.
— Что значит не будешь?
— Не буду автоматически со всем соглашаться. Не буду молчать, когда за меня решают. И не буду разрешать селиться на моей даче людям, которых я туда не приглашала.
Мы смотрели друг на друга через стол. В его глазах было недоумение и что-то похожее на страх. Наверное, он впервые понял — что-то действительно изменилось.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Олег съехал, ты добилась своего. Но учти — такими капризами семьи не строят.
И ушёл к себе в комнату. А я сидела на кухне и думала: а может, и правда не строят? Может, семья — это когда один решает, а другой подчиняется? Тогда, получается, у нас никогда и не было семьи. Была имитация.
Катя приехала на дачу в следующую субботу с рюкзаком и альбомом для рисования. Она училась на архитектора, и я часто думала — откуда в ней эта уверенность, это умение знать, чего хочешь? От меня она такого точно не унаследовала.
— Бабуль, — сказала она, устраиваясь на веранде, — мама рассказала про дядю Олега. Молодец, что выставила.
— Ты правда так думаешь?
— Конечно! Это же твой дом. Как дедушка мог без тебя решать?
— Он считает, что раз мы семья…
— Семья — это не значит, что у тебя нет права голоса, — Катя открыла альбом и достала карандаши. — У моих одногруппников родители тоже так живут — папа решает всё, мама кивает. Знаешь, как это выглядит со стороны?
— Как?
— Грустно. Как будто мамы вообще нет как личности.
Я смотрела на внучку — двадцать лет, вся жизнь впереди, такая уверенная в своих правах. И завидовала ей. В её возрасте я уже была замужем и считала, что главное для женщины — быть хорошей женой.
— А ты как думаешь — я правильно поступила?
— Правильно. И ещё правильно было бы дедушке извиниться.
— Он не извинится. Считает, что это я неправа.
— Его проблемы, — Катя пожала плечами и принялась рисовать. — Бабуль, а ты счастлива?
Вопрос застал меня врасплох.
— Как это?
— Ну, в жизни. С дедушкой. Вообще.
Я подумала. Счастлива ли я? Привычна, стабильна, знаю, чего ожидать от завтрашнего дня. А счастлива?
— Не знаю, — честно ответила я. — Наверное, привыкла не думать об этом.
— А надо бы, — сказала Катя, не отрываясь от рисунка. — Жизнь одна.
Вечером мы сидели на веранде, пили чай с мёдом. Катя рисовала закат, а я просто смотрела, как солнце садится за лесом. Тишина, покой, никто не решает за меня, как мне проводить время.
— Бабуль, — сказала Катя вдруг, — а ты эту дачу мне завещаешь?
— А ты хочешь?
— Хочу. Здесь хорошо. И потом, — она улыбнулась лукаво, — я буду знать, что это мой дом, и никто не имеет права распоряжаться им без моего разрешения.
В этот момент я поняла: да, завещаю. Пусть у неё будет своё место, где она главная. Где она может быть собой.
— Завещаю, — сказала я. — Обязательно.
А через месяц поехала к юристу. Оформила дарственную. Катя теперь собственница дачи, и пусть попробует кто-нибудь решить за неё, кому там жить.
Виктор Иванович, когда узнал, долго молчал. Потом сказал:
— Ну что ж, добилась своего. Теперь внучка будет такой же эгоисткой, как ты стала.
А я подумала: если эгоистка — это женщина, которая имеет право на собственные решения, то пусть будет эгоисткой. Лучше так, чем всю жизнь быть удобной.
Сейчас я езжу на дачу каждые выходные. Иногда остаюсь на всю неделю — работаю с ноутбуком на веранде. Катя приезжает, когда может, и мы сажаем цветы, красим забор, планируем, что ещё изменить.
Виктор Иванович на дачу больше не ездит. Говорит, что атмосфера там теперь «не та». И знаете что? Мне нравится эта «не та» атмосфера. В ней есть что-то новое — вкус свободы.
