— Я ухожу к Ире! — Алексей швырнул ключи на стол.
Валентина замерла с половником в руке, словно не расслышала. На сорок лет брака хватало и меньших сотрясений, но такого…
— Ты что сказал? — голос у неё дрогнул, но лишь чуть-чуть.
— Не глухая же! Ухожу я от тебя. К молодой. К красивой, — он задрал подбородок, будто готовился к бою. — Ира меня понимает, а не пилит с утра до вечера.
Валентина опустила половник в кастрюлю. Сорок лет… Сорок лет она каждое утро варила ему кашу, гладила рубашки, терпела его храп по ночам. А он — к какой-то Ире.
— И давно у тебя… эта Ира? — спросила она тихо, присаживаясь на табуретку.
— Месяц уже. Она совсем другая, Валь. Понимает, что мужчине нужно, — Алексей расхаживал по кухне, размахивая руками. — А ты только ворчишь! «Алёша, не пей», «Алёша, в огород иди», «Алёша, деньги трать».
— Значит, месяц ты мне врал?
— Не врал, а… ну, не говорил. Зачем тебя расстраивать раньше времени?
Валентина встала и подошла к окну. Во дворе цвели яблони — те самые, что они сажали молодыми, когда Настенька маленькой была. Алёша тогда такие планы строил: дом расширить, баню поставить, детишек нарожать…
— А дочь как же? — спросила она, не оборачиваясь.
— Настя взрослая, сама разберётся. У неё своя семья.
— Сорок лет, Алёша…
— Вот именно! Сорок лет одно и то же! — он подошёл к ней, но не притронулся. — Я ещё не старик, хочу пожить для себя.
Валентина повернулась к нему. Лицо у Алексея было решительное, но глаза бегали — то в сторону, то на неё, то снова в сторону.
— Для себя, говоришь? — она усмехнулась. — А я тут что делала сорок лет? Для кого борщ варила, носки штопала?
— Валь, не надо так. Я же не виноват, что любовь прошла.
— Любовь? — она подняла бровь. — Ты у этой Иры любовь нашёл?
— Нашёл! Она меня ценит, восхищается мной!
— Ага, — Валентина кивнула. — А сколько ей лет, интересно?
— Тридцать пять. И что с того?
— А работает где?
— При чём тут её работа? — Алексей нахмурился. — Она… в сфере услуг.
— Понятно, — Валентина села обратно на табуретку. — Ну что ж, Алёша. Если решил — то решил.
Он остановился посреди кухни, явно ожидая другой реакции. Слёз, может, или мольб. А Валентина спокойно взяла тряпку и начала протирать стол.
— И всё? — спросил он неуверенно.
— А что «всё»? Ты же взрослый человек. Сам за себя отвечаешь.
— Валь…
— Только одно скажу, — она посмотрела на него в упор. — Дочери сам объяснишь. И маме своей сам расскажешь, как семью разрушил.
Алексей дёрнул плечом.
— Мама поймёт. Я имею право на счастье.
— Конечно, имеешь. Иди к своему счастью.
Он постоял ещё минуту, потом развернулся и вышел. Дверь хлопнула так, что задребезжали стёкла в серванте.
Валентина сидела на кухне и смотрела на тарелку с остывшим борщом. Сорок лет… Как же так получилось?
Настя приехала на следующий день. Валентина услышала, как хлопнула калитка, и выглянула в окно — дочь шагала по дорожке с таким видом, будто собиралась кого-то убивать.
— Мам, это правда? — Настя ворвалась в дом, даже не поздоровавшись. — Папа правда ушёл к какой-то бабе?
— Правда, доченька.
— Да как он посмел! — Настя швырнула сумку на диван. — В пятьдесят семь лет! Совсем ума лишился?
— Тише, соседи услышат, — Валентина погладила дочь по волосам. — Сядь, чаю попьём.
— Какой чай! Мама, ты понимаешь, что он натворил? Сорок лет брака!
— Понимаю, Настенька.
— И что теперь? Ты что, так просто его отпустила? — дочь уставилась на мать широко раскрытыми глазами. — Нужно же что-то делать!
Валентина поставила чайник на плиту и достала печенье — то самое, овсяное, что Настя любила с детства.
— А что делать-то? Силой домой тащить?
— Ну… не знаю! Поговорить с ним! Или с этой… как её там…
— Ирой.
— Вот! С этой Ирой поговорить!
— И что ей сказать? «Отдайте мне мужа»? — Валентина усмехнулась. — Смешно получится.
Настя помолчала, потом вдруг спросила:
— Мам, а ты его любишь? До сих пор?
Валентина замешкалась с ответом. Любит ли? Или просто привыкла? Сорок лет — это же целая жизнь. Он стал частью её, как рука или нога. Больно ли, когда часть тебя отрезают?
— Люблю, наверное, — сказала она наконец. — Только не знаю, того ли, кем он стал, или того, кем был.
— Мам…
— Ладно, хватит об этом. Как внуки? Максимка как дела в школе?
Но Настя не отвлекалась:
— Мама, а ты знаешь что-нибудь об этой Ире? Где папа её встретил?
— Говорит, в сфере услуг работает.
— В сфере услуг? — Настя фыркнула. — Это ещё что за формулировка?
— Не знаю, доченька. Не спрашивала подробностей.
— Мам, по-моему, тут что-то не так, — Настя нахмурилась. — Папа же не дурак совсем. Что ему вдруг понадобилось от семьи бежать?
Валентина пожала плечами, но в душе тоже закралось сомнение. Алёша всегда был домашним, семейным. Даже когда с товарищами выпивал, всегда домой возвращался. А тут…
— Может, и правда влюбился, — сказала она вслух.
— В пятьдесят семь лет? Да ладно, мам. Мужики в этом возрасте влюбляются только в молодость и глупость.
Чайник засвистел, и Валентина поспешила выключить газ. Но мысль, которую посеяла дочь, уже пустила корни.
Прошло две недели. Алексей пару раз заходил за вещами — брал то рубашки, то инструменты из сарая. Каждый раз смотрел виновато, но решительности не терял.
— Как дела? — спросил он в очередной такой визит, стоя на пороге с сумкой в руках.
— Живу, — коротко ответила Валентина.
— Валь, я не хотел, чтобы так получилось…
— Но получилось.
Он помялся, потом неожиданно сказал:
— А денег у тебя хватает? На продукты, на коммуналку?
— Пенсия есть.
— Мало же она… Может, я буду помогать?
Валентина подняла на него удивлённые глаза.
— А у тебя есть лишние? Ирочка-то небось не дешёвая?
— При чём тут Ира? — он покраснел. — Я просто… мы же не враги.
— Ладно, Алёша. Иди к своей молодой.
После его ухода Валентина долго сидела в прихожей, глядя на крючок, где раньше висела его куртка. Странно он себя вёл. Будто что-то его мучило.
На следующий день к ней зашла соседка Тамара — та самая, что всегда всё про всех знала.
— Валь, а твой-то где теперь обитает? — спросила она, устраиваясь за столом с чашкой чая.
— У той женщины, наверное.
— А я слышала, будто он на Первомайской снимает комнату в коммуналке.
— Откуда ты знаешь?
— Да Верка Петрова видела его там. Говорит, совсем замызганный ходит, небритый.
Валентина нахмурилась. Если Алёша живёт с Ирой, зачем ему комната в коммуналке?
— Тома, а ты эту Иру не видела случайно?
— Видела, как же! — Тамара оживилась. — Красивая, спору нет. Но дорогая больно. Всё на ней брендовое — сумка, туфли. И машина у неё иномарка новая.
— Машина?
— Да, белая такая, блестящая. А зарплата у неё, видать, хорошая, раз на такие тряпки тратится.
После ухода Тамары Валентина задумалась. Алёша всю жизнь в отделе кадров работал, пенсия у него небольшая. Откуда у Иры деньги на брендовые вещи, если она его содержит?
Вечером позвонила Настя:
— Мам, я тут разузнавала про эту Иру. Знаешь, что выяснилось?
— Что?
— У неё уже третий муж! Первый, говорят, дом потерял — продал, а она деньги забрала и ушла. Второй машину продавал, чтобы ей кольцо купить.
— Откуда ты это узнала?
— Подруга моя в той же парикмахерской стрижётся. Там все языки чешут. Мам, она же профессиональная разводила! Мужиков обманывает!
Валентина почувствовала, как что-то холодное екнуло в груди.
— Настя, может, сплетни это?
— Мам, а ты подумай! Папа деньги откуда берёт на её содержание? Пенсия-то у него копейки!
— Не знаю…
— А я знаю! Он же нашу заначку взял — ту, что в банке лежала на чёрный день!
Валентина похолодела. Заначка… Пятьсот тысяч рублей, которые они копили годами. На крышу, на внуков, на старость…
— Мам, ты проверь! Сходи в банк!
Руки у Валентины задрожали, когда она клала трубку. Неужели Алёша мог…
На следующее утро она поехала в банк. Молодая девушка-операционист с вежливой улыбкой сообщила:
— Счёт закрыт две недели назад. Снята вся сумма.
— Кем?
— Вашим мужем. У него же есть доверенность.
Валентина вышла из банка, шатаясь. Пятьсот тысяч… Вся их жизнь, все надежды. И он отдал это какой-то мошеннице.
Валентина три дня не находила себе места. Пятьсот тысяч… Как он мог? И главное — зачем молчать? Неужели думал, что она не узнает?
В четверг не выдержала. Оделась получше, взяла сумочку и поехала на Первомайскую. Если Тамара права, Алёша там.
Коммуналка оказалась в старом доме, облезлые стены, вонь в подъезде. Валентина поднялась на третий этаж и постучала в дверь с табличкой «12».
Открыл сосед — мужичок лет шестидесяти в застиранной майке.
— Вам кого?
— Алексея Петровича Громова. Он здесь живёт?
— А, этот… — мужик почесал затылок. — Живёт, да только его нету. С утра ушёл.
— А когда вернётся?
— Да кто ж его знает. Он тут только ночует, а днём всё мотается куда-то. Расстроенный такой ходит.
— Спасибо.
Валентина спустилась во двор и села на лавочку. Решила подождать. И правильно сделала — через час увидела знакомую фигуру. Алёша шёл медленно, сгорбившись, будто нёс на плечах мешок картошки.
— Алёша! — окликнула она.
Он вздрогнул и обернулся. Лицо у него было осунувшееся, глаза красные.
— Валь? Ты что тут делаешь?
— За тобой пришла.
— Зачем?
— Поговорить нужно. Про деньги.
Он побледнел и опустил голову.
— Ты знаешь…
— Знаю. Пятьсот тысяч. Вся наша заначка.
— Валь, я верну! Клянусь, верну!
— Чем? — она встала с лавочки и подошла к нему. — Откуда у тебя такие деньги возьмутся?
— Ира… Ира поможет. У неё бизнес хороший, она…
— Алёша, — Валентина положила руку ему на плечо. — Очнись. Какой бизнес? Она тебя обманывает.
— Что ты говоришь?! Ира меня любит!
— Любит? — Валентина горько усмехнулась. — А где же она? Почему ты в коммуналке живёшь, а не у неё?
— Она… у неё ремонт сейчас. Временно так.
— Алёша, она мошенница. Уже троих мужчин обобрала.
— Врёшь! — он отшатнулся от неё. — Ты просто ревнуешь!
— Тогда пойдём к ней прямо сейчас. Спросим, где деньги.
— Не пойду!
— Почему?
— Потому что… — он замялся. — Она сейчас занята.
— Чем занята?
— У неё встреча… с партнёрами.
— С какими партнёрами, Алёша? — Валентина почувствовала, как в ней закипает злость. — Ты же видишь, что тебя дурят! Открой глаза!
— Не дурят! Ира честная! Она мне объяснила — деньги в оборот пустила, через месяц отдаст с процентами!
— Какой оборот?
— Ну… бизнес у неё. Косметика…
— Алёша, — Валентина взяла его за руки. — Послушай меня. Я сорок лет с тобой прожила. Когда я тебя обманывала?
Он молчал, глядя в сторону.
— Никогда, — прошептал наконец.
— Тогда поверь мне сейчас. Эта женщина тебя использует. И как только деньги кончатся, бросит.
— Нет… Она не такая…
— Тогда докажи. Пойдём к ней.
— Валь…
— Боишься? Значит, и сам понимаешь, что что-то не так.
Алёша стоял, переминаясь с ноги на ногу. Потом вдруг выпрямился:
— Хорошо! Пойдём! Увидишь, какая она замечательная!
Через полчаса они стояли у подъезда девятиэтажки на Ленинском. Алёша нажал кнопку домофона.
— Ира, это я. С женой.
Долгая пауза, потом недовольный голос:
— Зачем ты её привёл?
— Нужно поговорить.
— Поднимайтесь.
Дверь квартиры открыла действительно красивая женщина лет тридцати пяти. На ней было дорогое платье, золотые украшения. Но глаза холодные, как у змеи.
— Проходите, — процедила она сквозь зубы.
Квартира была обставлена дорого, но безвкусно. Валентина сразу поняла — здесь не живут, здесь только принимают клиентов.
— Итак, — Ира села в кресло, закинув ногу на ногу. — Что вам нужно?
— Деньги, — сказала Валентина прямо. — Пятьсот тысяч рублей, которые вы взяли у моего мужа.
— Какие деньги? — Ира удивлённо подняла брови. — Алёша, ты что ей наговорил?
— Ира, ну скажи ей! Про бизнес наш! — умоляюще произнёс Алексей.
— Какой бизнес, милый? — Ира рассмеялась. — Ты что, совсем?
Алексей застыл как громом поражённый.
— Как это… какой бизнес? Ты же говорила…
— Я ничего не говорила. Ты сам всё придумал.
— А деньги?
— Какие деньги? Ты мне подарки дарил, я их принимала. Разве это плохо?
— Подарки? — Алексей осел на диван. — Пятьсот тысяч… подарки?
— А что? Мало, что ли? — Ира пожала плечами. — Другие больше дают.
Валентина смотрела на мужа и видела, как у него рушится мир. Сорок лет честной жизни против месяца красивой лжи.
— Совесть есть? — тихо спросила она Иру.
— А при чём тут совесть? — та фыркнула. — Бизнес и ничего личного.
Алексей сидел на диване, уставившись в пол. Потом медленно поднял голову и посмотрел на Иру:
— Значит, ничего не было? Любовь, планы, будущее… Ничего?
— Алёша, ну что ты как ребёнок? — Ира закатила глаза. — Взрослые люди, всё понимают.
— Я не понимаю! — он вскочил. — Ты же говорила, что любишь меня!
— Говорила. И что? Слова — это же просто слова.
Валентина смотрела на мужа и вдруг поняла — он постарел. За этот месяц постарел лет на десять. Седой, сгорбленный, потерянный.
— Алёша, — позвала она тихо. — Пойдём домой.
— Какой дом? — он повернулся к ней с горькой усмешкой. — Я же всё разрушил. Дом, семью, доверие…
— Не всё.
— Валь, я дурак. Старый дурак. Как ты меня простишь?
— А ты попроси.
Ира поднялась с кресла:
— Ладно, милые, кончайте тут сопли разводить. Мне пора.
— Куда пора? — спросила Валентина.
— На встречу. У меня ещё один клиент намечается. Тоже семейный, тоже с заначкой.
— Так нельзя с людьми! — выпалил Алексей.
— Почему нельзя? Кто запретит? — Ира надела туфли. — Сами же ведётесь на красивые глазки.
Валентина подошла к ней вплотную:
— А материнское сердце у тебя есть? Ты же чья-то дочь.
— При чём тут сердце? Жизнь жестокая штука, каждый сам за себя.
— Жалко тебя, — сказала Валентина искренне. — Очень жалко.
Ира хмыкнула и направилась к двери. На пороге обернулась:
— До свидания, Алёша. Было неплохо.
Дверь захлопнулась. Алексей и Валентина остались одни в чужой квартире.
— Валь…
— Что?
— Прости меня. Прости, дура старого.
— За что прощать? За то, что поверил в сказку? Или за то, что всю нашу жизнь на ветер пустил?
— За всё. За то, что бросил тебя. За деньги. За то, что дураком оказался.
Валентина долго молчала. Потом сказала:
— Знаешь, что больше всего болит? Не деньги даже. А то, что ты меня не спросил. Сорок лет рядом прожили, а ты решил за нас обоих.
— Я думал… Думал, что у меня есть право на счастье.
— Есть. Но не за счёт других.
Они вышли из подъезда молча. На улице было тепло, пахло сиренью. Обычный майский вечер, а казалось — целая жизнь прошла.
— Домой поедешь? — спросила Валентина у остановки.
— А ты… возьмёшь обратно?
— Алёша, дом наш общий. Всегда был.
— А любовь?
Валентина посмотрела на автобус, который подъезжал к остановке.
— Любовь… Её заново нужно будет строить. Как дом после пожара.
— Я буду стараться. Честное слово.
— Посмотрим, — она поднялась в автобус. — Посмотрим.
Алексей сел рядом. В окне отражались их лица — постаревшие, усталые, но всё-таки вместе.
— Кто тебе жизнь подарил? — вдруг спросила Валентина, и в голосе её прозвучала едва заметная улыбка.
— Ты, — ответил он просто. — Ты, Валечка.
Автобус тронулся, увозя их домой. К их яблоням, к их сорока годам, к новому началу на старом фундаменте.
