Он стоял в прихожей, застывший, с распахнутым кошельком в руке. Его пальцы скользнули по пустому отделению для купюр, и в комнате повисло молчание, густое и тягучее, как смола.
— Ты опять без спроса взяла мою зарплату? — его голос был негромким, но каждое слово било точно гвоздь. Он не смотрел на меня, он смотрел на пустой кошелек, будто в нем было написано что-то важное.
Я чувствовала, как по спине бегут мурашки. Это был не вопрос. Это был приговор. Осуждение нашей общей жизни, растянувшееся на семь лет. Осуждение меня.
В горле встал ком. Я хотела крикнуть, объяснить, но вместо этого лишь молча сглотнула. Как же часто я это делала за эти годы. Молчала. Сносила. Прощала.
Он, наконец, поднял на меня глаза. В них не было ни злости, ни удивления. Только усталое разочарование, которое ранило куда больнее любого крика.
— Ну? — только и произнес он.
И в этом одном слове прозвучала вся история нашего брака.
Все началось не вчера. Не с этой зарплаты. Все началось семь лет назад, когда я, двадцатидвухлетняя наивная дура, поверила в сказку про принца на белом «Хёндэ». Он казался таким надежным, таким взрослым. Мне было восемнадцать, когда мы познакомились, и его уверенность гипнотизировала.
— Я все беру на себя, — сказал он тогда, на первом свидании. — Моя женщина не должна ни в чем нуждаться.
Я поверила. Как же я поверила.
Первые два года были похожи на красивую открытку. Цветы, рестораны, подарки. Он решал, куда нам поехать в отпуск, какой диван купить в гостиную, какой телефон мне нужен. Мне это нравилось. Я чувствовала себя за каменной стеной.
А потом каменная стена начала давить.
— Зачем тебе работать? — удивился он, когда я заговорила о карьере после университета. — У нас все есть. Сиди дома, занимайся хозяйством.
Я послушалась. Тогда еще послушалась.
Перелом наступил год назад. Моя младшая сестра Катя, та самая, что всегда была «белой вороной» в семье и в двадцать пять лет умудрилась открыть свой маленький цветочный магазин, приехала к нам в гости.
Мы сидели на кухне, он ушел к друзьям.
— Ты как? — спросила Катя, глядя на меня своими пронзительными глазами.
— Нормально, — буркнула я, отводя взгляд.
— Врешь. Ты вся сжалась в комок. Ты на него как будто молишься, а он на тебя смотрит, как на неудавшееся вложение.
— Он обо мне заботится! — вспылила я.
— Это не забота, Лер. Это контроль, — Катя положила свою худую, но сильную руку на мою. — Помнишь, как мы в детстве, бывало, делили шоколадку? Пополам. Всегда пополам. А у тебя с ним что? У тебя даже своей половины нет.
Она уехала, а ее слова продолжали звучать у меня в голове. «Своей половины нет». Я посмотрела на свои руки. Что я могу? Чему я научилась за эти годы? Готовить, убирать, молчать.
И впервые за долгое время во мне что-то дрогнуло. Маленький, слабый огонек надежды. Может, она права? Может, я еще что-то стою?
Я тайком от мужа записалась на онлайн-курсы флористики. У Кати в магазине всегда была нужна подмога, и я начала помогать ей, собирая простые букеты. Сначала получалось криво, но с каждым разом — все лучше. Я чувствовала, как ко мне возвращается что-то давно забытое — уверенность. Я заработала свои первые, совсем крошечные деньги. Спрятала их в потайной карман старой сумки. Это была моя тайна. Мой маленький побег.
А потом грянул гром. Свекровь, которая всегда считала, что ее сын женился на непутевой дуре, объявила, что приезжает погостить на неделю. Ее визиты всегда были для меня испытанием на прочность.
Она приехала, и привычный уклад жизни окончательно рухнул.
— Ира, скатерть помята, — говорила она за завтраком.
— Ира, суп пересолен. Ты что, не помнишь, что мой сын не любит соль?
— Ира, твоя новая кофта? Дорогое платье для похода в магазин. На что это куплено?
Муж лишь молча кивал, погружаясь в телефон. Он никогда не вступался. Ее критика была для него подтверждением его правоты — он великий добытчик, а я — неблагодарная обуза.
В один из таких вечеров, когда свекровь уже ушла в свою комнату, а муж сидел перед телевизором, я подошла к нему. Огонечек, зажженный Катей, еще тлел внутри.
— Знаешь, — начала я осторожно, — я тут подумала… Может, мне найти подработку? Небольшую. Чтобы свои деньги были.
Он медленно повернул голову, его лицо вытянулось от изумления.
— Ты с ума сошла? Какая подработка? У нас что, денег не хватает? Или тебе мало того, что я делаю? Сидишь дома, ни в чем не нуждаешься, а тебе еще чего-то надо.
— Мне надо чувствовать себя человеком! — вырвалось у меня, голос задрожал.
— Человеком? — он фыркнул. — Ты мой человек. И тебе не надо ни о чем беспокоиться. Забудь эту чушь.
Он повернулся к телевизору, демонстративно закончив разговор. Разговор, который длился меньше минуты и перечеркнул месяцы моих тайных надежд.
На следующее утро он ушел на работу, оставив на тумбочке пять тысяч на «мелкие расходы». Свекровь, довольная, устроилась в гостиной смотреть сериал.
А я стояла на кухне и смотрела на свои руки. Руки, которые научились собирать красивые букеты. Руки, которые могли заработать. Пусть немного. Но сами.
Я вспомнила его лицо вчера. «Забудь эту чушь». И лицо Кати. «Это не забота, это контроль».
И что-то во мне щелкнуло. Окончательно и бесповоротно. Огонек не просто разгорелся, он вспыхнул костром.
Я тихо прошла в спальню, открыла шкаф и достала свою старую сумку. Из потайного кармана я вынула все, что скопила за эти месяцы. Это была не большая сумма. Но она была моя.
Я вышла в прихожую, где на вешалке висел его пиджак. Тот самый, в котором он вчера получил зарплату. Я знала, что он носит деньги в внутреннем кармане. Я открыла кошелек. Пачка новеньких хрустящих купюр. Его зарплата. Символ его власти надо мной.
Я не взяла все. Я отсчитала ровно половину.
Дрожащими руками, я позвонила Кате.
— Приезжай, забери меня. И захвати пару коробок.
Через сорок минут она была на пороге. Ее глаза блестели.
— Наконец-то, — только и сказала она, видя мое решительное лицо.
Мы молча, быстро и слаженно стали собирать мои вещи. Не все. Только самое важное. Книги, документы, несколько любимых платьев, ноутбук. Свекровь, услышав шум, вышла из гостиной.
— Что это происходит? — возмутилась она.
— Я уезжаю, — сказала я, не оборачиваясь. Мой голос звучал непривычно твердо.
— Сын мой тебе этого не простит! — зашипела она.
— Мне все равно, — ответила я, застегивая последнюю коробку. И в тот момент это была правда.
В этот момент в дверь позвонили. Я вздрогнула. Катя посмотрела на меня вопросительно. Я кивнула.
Это был он. Он вернулся с работы раньше — то ли что-то забыл, то ли шестое чувство сработало. Он застыл на пороге, ошеломленно глядя на Катю с коробкой в руках, на чемодан, на мою собранную фигуру в прихожей.
Его взгляд скользнул по нам, а потом упал на свой пиджак, все еще висевший на вешалке. Он молча подошел, сунул руку в карман и вынул кошелек. Открыл его.
На его лице сначала было просто недоумение. Потом оно сменилось медленным, растущим осознанием. Он поднял на меня глаза.
— Ты опять без спроса взяла мою зарплату? — спросил он, открыв кошелек.
В его голосе прозвучало все — та самая усталая уверенность в своей правоте, осуждение, упрек.
Раньше бы я опустила глаза. Растворилась бы от стыда. Попыталась бы оправдаться. Но сейчас что-то изменилось.
Я выпрямила спину. Посмотрела ему прямо в глаза. Впервые за долгие годы.
— Нет, — сказала я четко и ясно. — Я взяла свою. Ровно половину. За семь лет работы твоей домработницей, поварихой и психологом. Считай, что я тебе еще должна.
Он остолбенел. Его рот приоткрылся от изумления. Он явно ожидал чего угодно — истерики, оправданий, слез, — но только не этого спокойного, твердого взгляда и этих слов.
— Ты… куда? — растерянно пробормотал он.
— Это уже не твоя забота, — ответила я.
Я взяла свою коробку из рук Кати, твердым шагом вышла за порог и пошла по лестнице, не оглядываясь. Я не обернулась ни на его молчаливый шок, ни на возмущенные возгласы свекрови. Я шла вперед, к машине Кати, к своей новой, неизвестной жизни. Я дышала полной грудью, и воздух был невероятно свеж и вкусен.
Прошло три месяца. Я живу в маленькой, но своей комнате в квартире у Кати. Работаю в ее магазине, учусь, развиваюсь. Это трудно. Иногда страшно. Но я свободна.
Сегодня утрой я получила свою первую настоящую, официальную зарплату. Я положила деньги на свою, собственную банковскую карту.
Я стояла у банкомата, сжимая в руке пластиковую карточку, и смотрела на цифру на экране. Это была не огромная сумма. Но она была моя. Заработанная моими руками, моим трудом, моими решениями.
Я глубоко вздохнула, вынула карту и положила ее в кошелек.
— Все, поехали, — сказала я сама себе тихо и уверенно. — Впереди у меня целый день и целая жизнь.
