— Ты мне не сын, если отказываешься от кредита за меня!
Её слова повисли в воздухе, острые и тяжёлые, как нож. Сергей молча смотрел на мать, на её искажённое гневом лицо, и не верил. Не верил, что это та самая женщина, которая когда-то пела ему колыбельные и целовала в макушку перед сном. Сейчас перед ним стоял чужой, озлобленный человек, требовавший расплаты за своё материнство.
— Мама, — тихо начал он, но она тут же перебила.
— Не мама я тебе! Настоящий сын не оставил бы свою мать в такой ситуации. Все нормальные дети помогают, а ты… ты откупаешься жалкими подачками!
Она презрительно махнула рукой в сторону коробки с новым телефоном, который Сергей привёз ей на прошлой неделе. Он чувствовал, как почва уходит из-под ног. Казалось, весь воздух в комнате выкачали, и дышать было нечем.
Всё началось три месяца назад. Тогда Лидия Ивановна впервые осторожно, с намёком, заговорила о деньгах.
— Сереж, ты не смотри, что я жалюзи новые повесила, — говорила она, поправляя вазу на комоде. — Это я с последней пенсии выкрутилась. А тут подруга Марья зовёт в санаторий. Говорит, путёвки от профсоюза, со скидкой. Но всё равно, знаешь, как дорого…
Сергей тогда сразу предложил оплатить ей этот санаторий. Он работал инженером, денег хватало, а на матери экономить не хотелось. Отец ушёл из семьи, когда Сергею было десять, и она одна его поднимала. Он видел, как она ночами шила на заказ, как считала каждую копейку. Он вырос с твёрдым убеждением — он должен ей за всё. За все её бессонные ночи, за все её тревоги, за все её некупленные себе платья.
Лидия Ивановна тогда сияла. Рассказывала всем соседкам, какой у неё заботливый сын. Эти рассказы согревали его, давали чувство нужности. Он был её героем. Её опорой.
Но вскоре запросы стали расти. Сначала понадобился новый холодильник. Потом — ремонт на кухне. Потом — поездка не в санаторий, а на настоящий курорт. Сергей работал без выходных, беря сверхурочные. Его жена, Катя, сначала относилась с пониманием, но потом начала настороженно качать головой.
— Сережа, ты себя совсем загоняешь, — говорила она вечером, видя, как он, бледный от усталости, приползал с работы. — И ты не замечаешь, что твоя мама уже просто сидит на твоей шее? Ремонт на кухне? У неё был нормальный ремонт!
— Она мне жизнь отдала, Кать, — устало отвечал Сергей. — Я не могу ей отказать.
— Отдать жизнь и сесть на шею — это разные вещи, — парировала Катя.
Она стала его тихой гаванью, его «катализатором», как её назвали бы в книге. Она тянула его эмоцию вверх, пытаясь вернуть ему ощущение реальности. Но для Сергея реальностью было чувство долга, вбитое в него с детства.
Надежда теплилась в нём, когда он в очередной раз выполнял просьбу матери. Он ждал её одобрения, её улыбки, того сияния в глазах, которое делало его снова маленьким мальчиком, защищённым и любимым. Он думал, вот, ещё немного, ещё одна большая покупка, и она успокоится, поймёт, что он её любит, и будет просто счастливой мамой, а не начальником, выдающим новые задания.
Новый удар пришёл с просьбой о кредите. Лидия Ивановна позвонила поздно вечером. В её голосе не было ни намёка, ни просьбы. Было требование.
— Мне нужен миллион, — сказала она без предисловий. — На новую однокомнатную. Для сдачи. Чтобы у меня, старухи, был хоть какой-то постоянный доход. Ты же в банке работаешь, тебе одобрят.
Сергей остолбенел. Он не работал в банке, он был инженером в проектном институте.
— Мам, я не в банке. И миллиона… У нас с Катей ипотека, мы сами в долгах.
— Значит, возьмёшь кредит! — голос матери зазвенел. — Или твоя жена не разрешает? Она тебе всю душу вытянула, а на мать жалко?
Он попытался возражать, объяснять, уговаривать. Но она не слушала. Она уже всё решила. Она нашла идеальную квартиру, подсчитала будущий доход и назначила Сергея своим спонсором. Его отказ она восприняла как личное оскорбление, как предательство.
И вот он стоял перед ней в её гостиной, слыша эти страшные слова. «Ты мне не сын». Они отдавались в нём пустотой и болью. Казалось, рухнул весь его мир, построенный на долге и желании быть хорошим.
Но тут случилось нечто странное. С этими словами, с этой несправедливой, ранящей фразой, боль вдруг отпустила. Будто нажали на какой-то тумблер. Он посмотрел на мать — на её сжатые кулаки, на её гневный взгляд, требовавший, вымогавший любовь через деньги, — и не увидел в ней ту самую маму, которая когда-то пела колыбельные. Он увидел одинокую, испуганную женщину, которая пыталась заполнить пустоту своей жизни его деньгами, его жизнью, его силами.
И в этот момент он нашёл в себе силу.
Он не стал кричать. Не стал оправдываться. Он просто выпрямился и посмотрел ей прямо в глаза. Его голос был тихим, но твёрдым, без дрожи.
— Хорошо, — сказал он. — Если я тебе не сын, тогда и кредита не будет. И новых холодильников. И санаториев. Ничего.
Он повернулся и пошёл к выходу. В его движениях была не злость, а спокойная, холодная решимость. Долг, который он нёс всё это время, будто сбросил с его плеч тяжёлый груз.
— Куда ты?! — закричала ему вслед мать. — Вернись сию же минуту! Я тебя растила, я на тебя жизнь положила!
Сергей остановился у двери, не оборачиваясь.
— Ты положила жизнь на своего сына. А его, как ты сказала, больше нет.
Он вышел, прикрыв за собой дверь. Крики матери тут же стихли, остался лишь глухой шум из-за стены. Он спустился по лестнице и вышел на улицу. Вечерний воздух был прохладным и свежим. Он сделал глубокий вдох, потом ещё один. Он ждал, что нахлынет чувство вины, опустошения, горя.
Но его не было. Было странное, непривычное чувство… лёгкости. Свободы.
Он достал телефон и набрал номер Кати.
— Всё, — сказал он, услышав её голос. — Я свободен.
Она ничего не спросила. Просто сказала — «Я жду тебя дома».
Он пошёл по улице, и с каждым шагом тяжесть, давившая на него годами, таяла. Он больше не был мальчиком, пытающимся заплатить за своё детство. Он был взрослым мужчиной, который только что отстоял своё право на собственную жизнь. Он не отрёкся от матери. Он просто отказался от её правил игры. От игры в «сына», которого можно шантажировать и требовать с него бесконечную плату.
Финал наступил не громким скандалом, не примирением, а тишиной. Тишиной, которую он нёс в себе. Он шёл домой, к своей жене, к своей жизни, которую он наконец-то почувствовал по-настоящему своей. Он больше не оглядывался назад.
