— Максим, ты что, совсем обезумел?! — Галина Петровна резко поставила стакан с водой на стол, расплескав половину. — В Москву? Сейчас, когда я…
— Мам, это же шанс всей моей жизни! — Он не смотрел ей в глаза, нервно теребя смятый конверт в руках. — Зарплата в три раза больше, квартира служебная, карьерный рост…
— А я что, мебель?! — Голос дрожал от обиды. — Кто будет уколы делать? Кто в больницу возить станет?
Максим наконец поднял голову. Мать стояла у окна, опираясь на подоконник. За два месяца болезни она постарела лет на десять — седые пряди выбились из привычного пучка, плечи поникли, а руки заметно дрожали.
— Мам, ну что ты сразу так… — Он попытался подойти ближе, но она отшатнулась.
— Не подходи! — Галина Петровна развернулась к нему всем телом. — Тридцать пять лет тебе! Я думала, хоть сейчас поймёшь, что семья — это святое!
— Святое? — Максим швырнул конверт на диван. — А моя жизнь? Мне что, до гроба в этой дыре торчать? Продавцом в магазине работать?
Слова висели в воздухе как пощёчина. Галина Петровна медленно опустилась на стул, положив руки на колени.
— Значит, дыра, — проговорила она тихо. — А я думала, это дом. Твой дом.
— Мам, я не это имел в виду…
— Имел, имел! — Она встала так резко, что стул качнулся. — Всю жизнь на тебя потратила! Отца твоего хоронила одна, потому что ты в армии служил. В институт поступать помогала — последние деньги отдала. Квартиру эту покупала, чтобы тебе после меня досталась. И что получила взамен?
Максим стоял, сжав кулаки. В кухне тикали старые часы — единственный звук в натянувшейся тишине.
— Понимаешь, мам, — начал он осторожно, — я не просил тебя обо всём этом. Ты сама решила…
— Сама? — Галина Петровна всплеснула руками. — Конечно, сама! Потому что ты — мой сын! Мой единственный сыночек! — Последние слова она выкрикнула с такой болью, что Максим невольно вздрогнул.
Она подошла к комоду и достала старую фотографию — они вдвоём на его выпускном. Молодая красивая женщина и высокий парень в костюме.
— Помнишь, что ты тогда сказал? — Голос стал почти шёпотом. — «Мама, я буду всегда рядом. Ты — самый дорогой человек на свете».
Максим отвернулся к окну. За стеклом моросил серый октябрьский дождь, и провинциальная улочка выглядела особенно уныло.
— Мам, мне тридцать пять. Пора создавать свою семью, строить карьеру…
— А я что, помеха? — Она прижала фотографию к себе. — Больная старуха, которая мешает твоему счастью?
— Не говори так! — Он резко обернулся. — Ты знаешь, что это не так.
— Знаю? — Галина Петровна горько усмехнулась. — Тогда почему ты уже месяц мечешься, как загнанный зверь? Почему не можешь мне в глаза посмотреть спокойно?
Максим провёл рукой по волосам. Она была права — с тех пор, как пришло это предложение о работе, он не находил себе места.
— Я просто… — Он запнулся, ища слова. — Понимаешь, там такие возможности открываются! Я смогу…
— Сможешь забыть про меня, — закончила за него мать. — Как удобно получается! Новая жизнь, новые люди… А здесь что останется? Пустая квартира да больная женщина, которая когда-то была нужна.
— Мам, прекрати! — Максим стукнул кулаком по столу. — Ты специально всё извращаешь!
— Извращаю? — Галина Петровна поставила фотографию обратно и повернулась к сыну. — Хорошо. Тогда скажи честно — ты поедешь в эту Москву или останешься со мной?
Вопрос повис в воздухе. Максим смотрел на мать, и в её глазах читались одновременно надежда и обречённость. Он понимал — от его ответа зависит всё их будущее.
— Ты вообще помнишь, как я ночами работала? — Галина Петровна медленно опустилась в кресло, прижав к себе подушку. — Три смены подряд в больнице, чтобы тебе на репетиторов хватило.
Максим неловко переминался с ноги на ногу. Эти воспоминания всегда были болезненными.
— Помню, мам. Но ведь я не просил…
— Не просил? — Она прерывисто засмеялась. — А кто в слезах умолял поступить именно в Московский институт? Кто кричал, что без высшего образования пропадёт?
— Мне было восемнадцать! Все мечтают о столице в этом возрасте.
— И что получилось? — Галина Петровна потёрла висок, где пульсировала боль. — Институт закончил, вернулся сюда же. Пять лет назад женился на той… как её… Светлане. Год прожили — развелись. Теперь опять в Москву рвёшься.
Максим сел на диван напротив матери. За окном стемнело совсем, и комната освещалась только настольной лампой с выцветшим абажуром.
— Мам, я же тогда молодой был. Не понимал, что к чему. А сейчас совсем другое дело — серьёзная компания, настоящие перспективы.
— Ага, перспективы, — она кивнула с горечью. — А что делать будешь, если там тоже не сложится? Опять домой прибежишь?
— Не прибегу, — ответил он тише, чем хотел.
Галина Петровна внимательно посмотрела на сына. В его голосе прозвучало что-то окончательное, что заставило её внутренне сжаться.
— Понятно. Значит, теперь мосты жечь будешь.
— Да нет же! — Максим встал и заходил по комнате. — Просто я больше не могу здесь. Понимаешь? Все друзья разъехались, работы нормальной нет, жизнь проходит мимо.
— А диабет мой тоже мимо пройдёт? — Голос Галины Петровны дрогнул. — Кто сахар мерить будет, когда у меня руки трясутся? Кто в реанимацию повезёт, если приступ случится?
Максим остановился у окна. На подоконнике стояли лекарства — целый арсенал флаконов и упаковок. Некоторые названия он уже знал наизусть.
— Мам, ты же не одна. Соседка Нина…
— Нина? — Галина Петровна всплеснула руками. — У неё самой давление скачет! Какая она помощница?
— Тогда сиделку наймём. Я буду деньги присылать.
— Сиделку… — Она повторила это слово так, будто оно обожгло губы. — Значит, чужой тётке доверишь то, что сын делать должен.
Максим обернулся. Мать сидела, сгорбившись, и в тусклом свете лампы выглядела особенно хрупкой и беззащитной. Впервые за много лет он увидел её не как строгую, требовательную женщину, а как пожилого, больного человека.
— Мам, я не хочу тебя бросать. Просто…
— Просто я для тебя обуза, — закончила она. — Ну что ж, сыночек. Может, ты и прав. Может, пора мне научиться жить без тебя.
В её словах прозвучало нечто такое, что заставило Максима насторожиться. Обычно мать боролась, убеждала, давила на жалость. А сейчас в её голосе послышалось странное смирение.
На следующее утро Максим проснулся от звука разбившейся посуды. Выскочив из своей комнаты, он увидел мать на кухне, собирающую осколки тарелки.
— Мам, что случилось? — Он бросился помогать.
— Ничего, — Галина Петровна отмахнулась. — Руки задрожали, вот и выскользнула.
Максим заметил, как она с трудом нагибается, как медленно поднимается. Укол совести был острым и болезненным.
— Давай я приготовлю завтрак, — предложил он.
— Не надо. Справлюсь сама.
— Мам, ну зачем же так? Давай поговорим нормально…
— О чём говорить-то? — Она выпрямилась, держась за стол. — Ты уже всё решил. Документы собираешь, билет покупаешь. Что тут обсуждать?
Максим хотел возразить, но в этот момент зазвонил телефон. Галина Петровна сняла трубку.
— Алло? Нина, привет… Что? Серьёзно? — Голос матери вдруг изменился, стал живее. — Конечно, схожу! А что, интересно звучит… Да нет, Максим как раз собирается… Хорошо, во вторник встретимся.
Она положила трубку и обернулась к сыну с неожиданно светлым лицом.
— Нина предлагает в клуб записаться. Для людей с диабетом. Говорит, там и лекции читают, и экскурсии организуют.
— Клуб? — Максим нахмурился. — Мам, тебе разве можно так активничать?
— А почему нельзя? — Галина Петровна села за стол и налила себе чай. — Врач говорил — движение полезно. И людей новых увижу.
Что-то в её тоне насторожило Максима. Обычно мать скептически относилась ко всяким новшествам, а тут вдруг загорелась идеей.
— Мам, а как же уколы? Диета? Тебе же постоянный контроль нужен.
— Справлюсь, — она пожала плечами. — В клубе этом медсестра есть. Научит, как правильно сахар мерить, какие продукты можно.
— Но ведь я могу…
— Ты можешь сегодня, завтра, — Галина Петровна посмотрела на сына прямо. — А потом уедешь. И что, мне помирать что ли?
Максим сел напротив. Впервые за долгое время мать говорила о его отъезде без слёз и упрёков.
— Мам, ты же понимаешь, как мне тяжело это решение даётся?
— Понимаю, — кивнула она. — Потому и думаю — может, не стоит тебя мучить?
— То есть как?
Галина Петровна встала и подошла к окну. На улице соседи развешивали бельё, и обычный дворовый быт выглядел почему-то особенно мирно.
— А так. Ты молодой, перспективы у тебя хорошие. Зачем из-за больной матери всё портить?
— Мам, я же не так думаю!
— Думаешь, думаешь, — она повернулась к нему. — И правильно думаешь. Сколько мне осталось? Лет десять, если повезёт. А тебе всю жизнь впереди строить.
Максим растерянно смотрел на мать. Этот спокойный, рассудительный тон был для неё абсолютно не характерен.
— Мам, что с тобой? Вчера ты…
— Вчера я была эгоисткой, — перебила Галина Петровна. — Хотела тебя удержать любой ценой. А ночью думала — правильно ли это?
— И к какому выводу пришла?
Она села обратно за стол и взяла в руки его руку.
— К тому, что если я тебя люблю по-настоящему, то должна отпустить. Без слёз, без упрёков. Как любящая мать.
Максим почувствовал, как внутри всё переворачивается. Он готовился к борьбе, к слезам, к давлению на совесть. Но не к этому спокойному принятию.
— Мам, но ведь ты болеешь. Тебе помощь нужна…
— Нужна. И я её найду. Люди как-то же живут без детей? Вдовы, разведённые… Научусь и я.
В её голосе прозвучала такая решимость, что Максим впервые засомневался — а правильно ли он поступает?
Через неделю Максим наблюдал за матерью как за чужим человеком. Галина Петровна вставала рано, делала зарядку по видео из интернета, тщательно измеряла сахар и записывала показания в специальную тетрадь.
— Мам, а что это у тебя? — Он заглянул через плечо в тетрадь, испещрённую цифрами и пометками.
— Дневник диабетика, — ответила она, не отрываясь от записей. — В клубе сказали, что обязательно нужно вести. Видишь, тут и время уколов, и что ела, и как себя чувствовала.
Максим пролистал несколько страниц. Аккуратный почерк матери выводил: «7.00 — глюкоза 6.2, нормально», «14.30 — после обеда 8.1, немного высоко», «20.00 — перед ужином 5.8».
— Раньше ты же никогда так педантично не подходила…
— Раньше думала, что ты за мной присмотришь, — Галина Петровна закрыла тетрадь. — А теперь понимаю — надо самой учиться.
В её словах не было ни упрёка, ни горечи. Простая констатация факта, которая почему-то больнее всего ранила Максима.
— Мам, я же ещё никуда не уехал!
— Но уедешь, — она убрала тетрадь в ящик. — Поэтому лучше подготовиться заранее.
В этот момент раздался звонок в дверь. Галина Петровна пошла открывать, а через минуту в квартире раздался незнакомый мужской голос.
— Галя, ты готова? Автобус через полчаса!
Максим вышел в коридор и увидел высокого седого мужчину в куртке и кроссовках.
— Максим, знакомься — это Виктор Семёнович, — мать представила гостя. — Он в нашем клубе старшим группы работает. Сегодня едем в областную больницу, там лекцию читают о новых методах лечения.
— Очень приятно, — Виктор Семёнович протянул руку. — Много о вас слышал. Мать вами очень гордится.
Максим машинально пожал протянутую руку, чувствуя себя не в своей тарелке.
— А вы часто… вместе куда-то ездите?
— Раз в неделю обязательно, — ответил Виктор Семёнович. — У нас в группе двенадцать человек, все с диабетом. Поддерживаем друг друга, делимся опытом.
Галина Петровна быстро собрала сумку, положила туда тетрадь, глюкометр, лекарства.
— Максим, ужин в холодильнике. Вернусь поздно, не жди.
— Мам, а может, я с вами? — вдруг предложил он.
Мать удивлённо посмотрела на сына.
— Зачем? Тебе же не интересно. Там специфические вопросы, медицинские термины…
— Но всё-таки…
— Максим, — Виктор Семёнович мягко вмешался, — ваша мама у нас самая активная в группе. Она даже согласилась стать помощником руководителя.
— Что?! — Максим уставился на мать. — Мам, ты мне ничего не говорила!
— А зачем? — Галина Петровна застегнула куртку. — Ты же уезжаешь. Какая разница, чем я буду заниматься?
— Как какая разница?! Я же твой сын!
— Именно поэтому не хочу тебя обременять своими старческими увлечениями, — ответила она с лёгкой усмешкой.
Максим почувствовал, как земля уходит из-под ног. Вместо беспомощной больной женщины, которую он собирался оставить на произвол судьбы, перед ним стояла энергичная, деятельная мать, у которой появились новые интересы.
— Галя, нам пора, — напомнил Виктор Семёнович.
— Иду, — она подошла к сыну и поцеловала в щёку. — Не скучай. И подумай хорошенько о своей поездке.
— Мам, подожди! — Максим схватил её за руку. — Мне кажется, мы должны серьёзно поговорить!
— О чём? — Галина Петровна мягко высвободилась. — Максим, ты принял решение, и я его уважаю. Но это не значит, что моя жизнь должна остановиться.
— Но ведь ты болеешь! Тебе нужен покой, уход…
— Мне нужна жизнь, — сказала она твёрдо. — Настоящая, полноценная жизнь. А не существование в ожидании, когда сын соизволит навестить.
Эти слова ударили как пощёчина. Максим стоял в дверях и смотрел, как мать уходит с чужим мужчиной, как обсуждает с ним что-то по дороге, как смеётся его шуткам.
Вернувшись в квартиру, он сел в кресло и попытался разобраться в своих чувствах. Месяц назад он мечтал о том, чтобы мать стала самостоятельной и не зависела от него. Теперь, когда это происходило, ему становилось не по себе.
На столе лежал конверт с предложением о работе. Ещё неделю назад он казался билетом в новую жизнь. Сейчас — просто бумажкой.
Максим встал и подошёл к фотографии на комоде. Молодая красивая мать обнимала его на выпускном. Тогда ему казалось, что он — центр её вселенной. Оказывается, у матери может быть и другая жизнь.
Галина Петровна вернулась поздно вечером, румяная и оживлённая. Максим дожидался её в кухне, мысленно репетируя серьёзный разговор.
— Как съездили? — спросил он осторожно.
— Замечательно! — Мать сняла куртку и села напротив. — Представляешь, там врач рассказывал про новые препараты. Оказывается, с моим типом диабета можно вполне нормально жить!
— Мам, нам нужно поговорить.
— О чём, сынок?
— О… обо всём. О моём отъезде, о тебе, о том, что происходит.
Галина Петровна внимательно посмотрела на сына.
— Максим, ты хочешь остаться?
— Я… — Он запнулся. — Я не знаю больше, чего хочу.
— А я знаю, — сказала мать твёрдо. — Ты должен ехать. Обязательно должен.
— Как можешь так говорить? — Максим вскочил. — Ты же болеешь!
— Болею. И что? — Галина Петровна пожала плечами. — Виктор Семёнович уже пятнадцать лет с диабетом живёт. Путешествует, работает гидом. А Анна Васильевна из нашей группы в семьдесят лет компьютерные курсы закончила!
— Но ведь ты — моя мать!
— Именно поэтому и отпускаю тебя, — она встала и подошла к сыну. — Максим, я поняла одну вещь. Пока ты здесь, мы оба живём неполноценно. Ты мучаешься чувством долга, а я превращаюсь в обузу.
— Ты не обуза!
— Превращаюсь, — повторила Галина Петровна. — А когда ты уедешь, я стану просто Галей. Женщиной, которая учится жить с болезнью, заводит новых друзей, открывает в себе новые возможности.
Максим сел обратно, чувствуя себя растерянным.
— Но как же я? Что, если с тобой что-то случится?
— Случится — значит, случится. Но не потому, что ты уехал, а потому, что так жизнь сложилась, — мать села рядом и взяла его за руку. — Максим, послушай меня внимательно. Я прожила уже немало. Поднимала тебя, работала, отдавала всю себя семье. И знаешь что? Я не жалею ни о чём.
— Мам…
— Но теперь пришло время отпустить. И тебя, и свои страхи. Я хочу попробовать жить для себя. Хочу узнать, на что способна Галина Петровна помимо роли матери.
Она встала и подошла к комоду, где лежал конверт с предложением о работе.
— Когда вылет?
— Через две недели, но я могу перенести…
— Ни в коем случае! — Галина Петровна решительно протянула сыну конверт. — Две недели — как раз успеем всё оформить. Доверенность на квартиру сделаем, мои дела устроим.
Максим взял конверт, но не открывал его.
— Мам, а если я буду скучать?
— Будешь, — улыбнулась она. — И я буду. Но это нормально. Любовь не исчезает от расстояния.
— А если не получится у меня там?
— Получится. А если нет — домой вернёшься. Но уже другим человеком. Тем, кто попробовал.
Галина Петровна подошла к окну и посмотрела на ночную улицу.
— Знаешь, Виктор Семёнович сегодня сказал интересную вещь. Что дети — это не наша собственность, а подарок жизни. Мы их воспитываем, учим, любим. А потом отпускаем в свободный полёт.
Максим встал и обнял мать сзади.
— Прости меня за то, что так долго мучился с решением.
— Не за что прощать, — она накрыла его руки своими. — Трудные решения и должны даваться трудно.
— Я буду звонить каждый день.
— Будешь, — согласилась Галина Петровна. — Первое время. А потом у тебя появится новая жизнь, новые заботы. И это правильно.
Она повернулась к сыну и крепко его обняла.
— Лети, мой сыночек. Лети и не оглядывайся. А я научусь быть счастливой без тебя рядом. Это тоже искусство — отпускать тех, кого любишь.
