Я ложилась спать уже совсем без сил, когда Кирилл вдруг протянул руку, коснувшись моего плеча.
— Аня, мы почти заканчиваем строительство, — сказал он, стараясь говорить негромко, чтобы не потревожить моё сонное состояние. — Думаю, уже через месяц сможем заняться отделкой и, как говорится, начать новую главу.
Я еле приоткрыла глаза. Внутри всё ещё бродило странное чувство тревоги, которое преследовало меня последние недели.
— Ты уверен, что «скоро»? Мы же планировали закончить к концу осени, а сейчас уже середина октября… — пробормотала я, с трудом подавляя зевок.
— Всё под контролем, — тихо усмехнулся Кирилл. — Завтра встанем пораньше, мне ещё нужно закончить несколько проектов, а там глядишь — и за ремонт возьмёмся.
Он потянулся за выключателем прикроватной лампы, и мягкий тёплый свет медленно исчез. В полумраке я чувствовала себя странно: казалось, будто что-то должно произойти. Но что? Три года назад мы с Кириллом поженились. И все эти три года мы без устали трудились, чтобы достроить и привести в порядок дом, который Кирилл унаследовал от своего отца. Я вкладывала в это строительство не только душу, но и значительную часть своих доходов, не задавая лишних вопросов. Ведь, как считала, «наше» — значит общее.
Но в то же время я никак не могла отделаться от какой-то внутренней неуверенности. Казалось бы, логично радоваться скорому переезду из тесной съёмной квартиры в большой и просторный дом. Однако в глубине души всё зудело: а вдруг что-то пойдёт не так?
В моей семье всегда царили понимание и доверие. Мама, Галина, была добрейшей души женщиной, которая обожала стряпать пирожки с капустой и всегда кормила всех — меня, друзей, соседских ребятишек — горячей выпечкой прямо из духовки. А папа, Евгений, хоть и был довольно строг по характеру, но всегда относился ко мне с теплотой. Мне кажется, в детстве я вообще не знала, что такое ложь и двуличие: разве может кто-то обманывать, если твой мир — это мир доброты и дружбы?
Я помню, как в семь лет меня привели в музыкальную школу, хотя никто в семье особенно не играл. Мама уверяла, что у меня «прекрасный слух», и что я обязательно стану виртуозной пианисткой. А папа вставлял своё любимое: «Лишь бы девочка здоровой выросла, остальное — пустяки». Я ходила туда пару лет, а потом поняла, что вовсе не тяготею к музыке. И, представьте себе, родители поняли, поддержали меня. Папа сам пошёл с директором музыкалки разговаривать о моём отчислении. Сказал, что «насильно мил не будешь».
Такой родительский стиль дал мне простую уверенность: если рядом есть любимые люди, они всегда поддержат. И если любишь человека — нужно ему верить. Взяв эту установку во взрослую жизнь, я, разумеется, и в браке не усматривала никаких подвохов. Зачем? Кирилл — мой муж, мы ведь семья.
Мы познакомились четыре года назад в одной и той же строительной компании, куда я устроилась бухгалтером, а он — инженером по техконтролю. У Кирилла с первой минуты было заразительное обаяние: голубые глаза, насмешливая улыбка, умение коротко и метко шутить. Он явно выделялся среди других инженеров, которые обычно либо слишком молчаливы, либо заговаривают до смерти. А тут — смешливый, лёгкий на подъём парень, который брался за всё, что ему поручали.
Первое время мы работали над общим проектом. Кирилл часто рассказывал про свой недостроенный дом за городом. Говорил: «Это мечта моего отца, он когда-то хотел жить поближе к природе, но так и не успел довести дело до конца». Тогда мне казалось, что голос Кирилла звучал искренне и с теплотой.
Потом мы стали встречаться. Он был галантен, приносил цветы, приглашал в разные кафе. Я снимала однокомнатную квартиру, и Кирилл начал бывать у меня всё чаще, пока однажды не переехал окончательно. Я думала: вот оно, настоящее семейное счастье.
Его мама, Тамара Петровна, казалась поначалу приветливой, милой женщиной. При первой встрече она напекла ватрушек. Я помню тот аромат — свежие дрожжевые булочки с щедрой порцией творожной начинки… Она была так радушна и постоянно повторяла, что «главное — взаимопонимание в семье, остальное наживём».
Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что некоторые её фразы всё же звучали двусмысленно:
— Анна, а ты что, правда одна у родителей? Они без ума от тебя, наверное? — интересовалась свекровь, печально вздыхая.
— Да, одна. Мама с папой всегда меня баловали, я, наверное, до сих пор немножко наивная…
На что она могла загадочно отвечать:
— Ну, наивность иногда и вредна, сама поймёшь.
Тогда я расценила это как добрую жизненную мудрость. Кто бы мог подумать, что в этих словах была доля сарказма, даже насмешки…
После свадьбы мы решили, что детей сразу заводить не будем: надо вложиться в дом, чтобы потом растить малыша в просторном месте, близко к природе. Мне идея казалась замечательной. Кирилл тоже горел энтузиазмом: «Ну вот увидишь, у нас будет классный дом! Я сам займусь некоторой частью отделки, чтобы не тратиться на мебельщиков и ремонтников».
Я неплохо зарабатывала на тот момент, поскольку в строительной сфере бухгалтеры ценятся, особенно если у них есть знания в области смет и калькуляций. Мы сложили наши деньги вместе. Кирилл внёс часть сбережений, доставшихся ему от отца (помимо дома), но требовалось еще гораздо больше. Я стала перекрывать все основные расходы. Тратить на себя, на одежду или отдых уже не получалось, да и не хотелось. Всё было ради будущего, ради нашего общего дома.
Иногда Кирилл напоминал мне, что юридически дом принадлежит ему — наследство всё-таки. Но я была абсолютно убеждена, что между супругами, любящими друг друга, такие моменты не важны. Разве делят муж и жена, кто на что потратился, если они вместе?
С того дня, когда Кирилл заявил, что скоро мы займёмся отделкой, в моей душе поселилась ещё большая тревога. И вот однажды, за ужином, мы обсуждали детали ремонта. Я предложила сделать кухню в светло-зелёных тонах, с просторными подоконниками, чтобы расставить там горшки с базиликом и мятой. Кирилл вроде бы кивнул:
— Да, хорошая идея, Аня. Можно придумать что-нибудь интересное, я на днях видел классную подборку по современной мебели.
В голосе его не было особого энтузиазма, но я списала это на усталость. Да и я сама после рабочей недели была достаточно вымотана. Вспомнив своё детство, как мама всегда украшала кухню подсолнухами, я воодушевилась:
— А давай ещё повесим на стену картину в стиле прованс, как у моих родителей! Тамара Петровна любит такие вещи или нет? Может, я у неё спрошу?
— Э-э, ну… спроси, конечно, — Кирилл пожал плечами. — Но вообще ты же понимаешь, что мама по дизайну не советчица. Мне кажется, мы и сами справимся.
Когда я шла мыть посуду, мне пришло в голову, что если бы Кириллу и впрямь была важна моя инициатива, он бы реагировал чуть теплее. Но, увы, у него был лишь короткий дежурный отклик. Меня это едва заметно укололо, хотя я постаралась не зацикливаться.
Обычно мы нечасто ездили к Тамаре Петровне, она жила в другом конце города в квартире. Но в последнее время она чуть ли не каждую неделю звала нас на чай. Говорила: «Дети, вы так устаете, я хоть пирогом накормлю, побалуйте старушку беседой». Я в ответ лишь улыбалась, чувствуя её лёгкий сарказм, но считала, что это нормальный стиль общения.
— Анечка, дорогая, заходи, раздевайся, — встречала меня свекровь, брала пальто, вешала на плечики. — Пирог у меня сегодня со шпинатом и семгой, совсем как в итальянском ресторане.
Я делала комплименты её стряпне, причем вполне искренние: выпечка и правда была волшебной. Кирилл по привычке налегал на еду, а свекровь всё поглядывала то на меня, то на него, всё подливала чаю и говорила:
— Знаешь, Анечка, у меня долгое время не получалось постичь мудрость выпечки, так что если уж тебе что-то не удаётся — не расстраивайся. У тебя и другие таланты есть: работаешь ведь великолепно, да и Кирилл тебя любит.
В тот вечер я осторожно заговорила об обоях для гостиной:
— Хотелось бы что-нибудь спокойное, например пастельные оттенки песка. Я тут картинки подобрала. Смотри, Кирилл, здесь вот…
Но не успела я достать телефон, как он вдруг нахмурился:
— Ты что, забыла? Это дом мой. Мне он достался от отца. Так что не надо лезть со своими обоями.
От такой резкой фразы я чуть не выронила телефон из рук. Сердце сжалось, лицо, наверно, побледнело. Какой же контраст с теми разговорами, которые у нас были раньше. Ведь мы вместе выбирали всё, планировали… А тут — «не лезь».
— Но мы же вместе его достраиваем… — начала я, глотая ком в горле.
— Зато вкус у тебя… так себе, — с сарказмом протянул Кирилл. — Я уже решил, что в гостиной будут другие цвета.
Я горько замолчала. Тамара Петровна вроде попыталась разрядить обстановку:
— Кирюша, сынок, что за тон, Аня же твоя жена…
Но я видела по её глазам, что смятения никакого нет, скорее формальное замечание, чтобы выглядеть «миротворцем».
Мы допили чай быстро, почти без слов. На душе было тягостно. Когда мы вышли из квартиры, сели в машину, я так и не смогла заговорить. Кирилл тоже молчал, будто замкнулся. Он вертел в руках ключи, глядя на дорогу перед собой, а за окном осенний город медленно утопал в промозглых сумерках.
Вернувшись домой, я автоматически начала раздеваться, словно на автопилоте. Кирилл бросил куртку на стул и сразу пошёл в ванную, явно избегая разговора. На кухонном столе лежал его телефон. До этого момента мне в голову не приходило заглядывать в личные сообщения мужа. Но воспоминания о его унизительных словах, о явном холоде, о каких-то странных разговорах свекрови — всё это копилось во мне, и я, поддавшись порыву, взяла этот телефон в руки.
Пароль я знала. Не специально, просто однажды Кирилл разблокировал при мне устройство, и цифры отпечатались в моей памяти. Стараясь бороться с нервной дрожью, ввела их.
Сразу открылась переписка с «Мама», то есть с Тамарой Петровной.
— «Мам, уже нет сил терпеть эту серость. Она, как овца, идёт за мной всюду. Ну, ничего, ещё чуть-чуть, и я заберу дом. Надо достроить и свалить», — прочитала я сообщение Кирилла.
— «Терпи, сыночек, она ведь платит за стройматериалы, ты сам говорил, что почти всё идёт с её зарплаты. Покупай ещё, пока её хватка позволяет. А потом разводись», — отвечала ему мать.
В груди всё похолодело. Казалось, что сердце превратилось в кусок льда. Руки дрожали. Я прочитала эти короткие фразы несколько раз, а потом заблокировала телефон и положила его на место.
В ванной всё ещё шумела вода. Я не хотела оставаться здесь ни секунды дольше. Быстро зашла в спальню, надела джинсы, свитер, наспех собрала в сумку пару вещей — кошелёк, документы, зарядку. Ранним утром я могла бы поехать автобусом к родителям, но в тот момент я поняла, что не могу оставаться и минуты в этой квартире.
Открыла приложение для вызова такси. «Ваша машина подъедет через десять минут» — высветилось на экране. Из ванной всё ещё доносился плеск. Я стояла, глядя на закрытую дверь, будто в немом оцепенении. Потом услышала, как вода стихла, и сердце моё чуть не выскочило из груди. Пришлось срочно выходить, чтобы не столкнуться взглядом с Кириллом.
Уже стоя у подъезда, я надела пальто, подняла воротник от холодного ветра. Глубокая ночь, но мне не было страшно — было тошно. Такси подъехало, и я, кое-как уместив сумку на колени, назвала адрес своих родителей, что в соседнем небольшом городке. Четыре часа пути.
Мама и папа, как только я сообщила о приезде, сразу забеспокоились. Они сидели в гостиной, когда я вошла. На часах было за полночь. Папа быстро вскинулся:
— Доченька, что случилось? Ты вся дрожишь. Кофе, чай? Галя, достань вон ту махеровую шаль.
Я хотела что-то сказать, но слова застревали в горле. Лишь прижала руки к груди, стараясь унять дрожь. С трудом сдерживала слёзы, но мама уже всё видела в моих глазах.
— Пойдём на кухню, там теплее, — тихо сказала мама. — Расскажешь, что у тебя стряслось.
Мы сидели за круглым дубовым столом, за которым ещё в моём детстве пекли блины, обсуждали уроки, смотрели фотографии. Сейчас я ощущала себя подростком, пришедшей с жалобой на дурного одноклассника. Хотя на самом деле дело было куда серьёзнее.
Я поведала родителям всё, не скрывая ни деталей, ни своих чувств. Про стройку, про деньги, про свекровь, про переписку. Когда я закончила, папа был мрачен, как грозовая туча:
— Ну что ж, Анют, это серьёзно. Знаешь, у меня есть старый друг, Борис Павлович. Он адвокат, разбирается во всех семейных и имущественных делах. Думаю, мы с ним свяжемся.
Мама взяла мою ладонь и сжала её:
— Солнце моё, ты сделала правильно, что уехала. Это нечестно с их стороны. Они пользуются тобой. Не позволим оставить тебя ни с чем.
Слова родителей звучали, словно спасительные круги. Наконец-то я могла дышать свободнее, хотя сердце всё ещё ныло от обиды и разочарования.
Весь следующий день папа названивал Борису Павловичу, а я выплакивала остаток слёз у себя в комнате. Городок, где жили мои родители, был тихим, осенние листья уже лежали под ногами мокрым слоем. Я вглядывалась в окно, вспоминая, как когда-то горела мечтами о доме, о саде, о том, что там будут бегать наши дети с Кириллом… И всё рухнуло.
Когда Борис приехал к нам домой, он с ходу спросил:
— Девочка, у тебя есть документы, подтверждающие, что ты вкладывала деньги на стройматериалы, отделку, ремонт? Чеки, квитанции, выписки со счёта?
Я кивнула:
— Да, я же бухгалтер, всё хранила, потому что сначала мы собирались их систематизировать, как смету расходов.
На лице Бориса появилась уверенная улыбка.
— Отлично. Тогда мы сможем доказать в суде, что дом достраивался совместно. И хотя формально право собственности у Кирилла, он не сможет просто оставить тебя ни с чем.
В тот же день я подала заявление на расторжение брака. Сама написала Кириллу сообщение: «Я ухожу. Подала на развод. Чеки все у меня. Со мной свяжется твой адвокат». Кирилл не ответил сразу, но через несколько дней началось: «Аня, как ты смеешь, это всё моё!», «Ты мне не жена, ты предала меня, а теперь хочешь ещё и обобрать?» — и прочие оскорбления. Я старалась не отвечать, ведь знала: всё решит суд.
Месяцы пролетели в череде юридических консультаций, слушаний и сборов бумаг. Оказалось, что закон не так уж и беспомощен: мы сумели доказать, что я фактически финансировала основные этапы строительства. Кириллу и Тамаре Петровне пришлось выплатить мне большую сумму компенсации.
Я не торжествовала, когда вышла из зала суда. Да, по справедливости я получила деньги обратно, но на душе всё же было пусто. Меня предала не только когда-то любимая мною семья мужа, но и моя собственная вера, что люди все добрые и искренние.
— Дочка, ты победила, вот что важно, — сказал папа, похлопав меня по плечу. — А насчёт остального… время всё вылечит.
И папа, и мама окружили меня заботой. Пришло время решить, что делать дальше. Возвращаться на старую работу в городе, где всё так напоминает о нашем неудавшемся браке, мне не хотелось. К счастью, вскоре подвернулась должность бухгалтера в другом месте. И я начала всё с нуля.
За сумму, которую мне выплатили Кирилл с матерью, я взяла в ипотеку небольшую, но уютную двухкомнатную квартиру на окраине другого города. Родители помогли с первоначальным ремонтом. Мама привезла старинный шкаф, в котором хранила мою детскую одежду, а папа провёл мне маленький мастер-класс по укладке ламината. Теперь я делала всё для себя.
Каждый день я понемногу обживала своё пространство. Купила мягкий пушистый плед, поставила на подоконник горшочки с травами — теми самыми, о которых мечтала в «том» доме. Теперь они радовали именно меня, росли рядом, когда я варила утренний кофе.
О Кирилле и его матери я почти не слышала. Пару раз он присылал очередные колкие сообщения: «Ты испортила мне жизнь!», «Думал, что ты поскромнее будешь», «Сразу видно — никакой благодарности за всё, что я для тебя сделал». Я молча удаляла все эти сообщения.
Иногда я ловила себя на мысли: «А вдруг в тех переписках с матерью он всё же не так имел в виду? Может, это была шутка?» Но тут же вспоминала, как прочла слова: «Терпи, сынок, пусть ещё купит стройматериалов» — и понимала, что никакая это не шутка. Это было настоящее предательство, причём обоюдное.
Главное, чему я научилась: доверять людям нужно, но проверять свои иллюзии. Наивность и слепая вера в «доброту по умолчанию» не подходят для взрослой жизни. Я не стала озлобленной или замкнутой, но теперь у меня есть собственные границы.
Сейчас, когда я захожу к родителям, я с удовольствием пью мамины чаи и болтаю с папой о его новых увлечениях. Мой отец снова берётся за столярное дело, что-то там вытачивает в своей маленькой мастерской. При этом они оба с пониманием и любовью смотрят на меня, зная, через что мне пришлось пройти.
— Не печалься, дочка, — говорит папа. — Ещё встретишь хорошего человека, который полюбит тебя не за деньги и не за твой «удобный» характер. А если и не встретишь — у тебя есть мы и твоя новая квартира.
Я улыбаюсь. Я знаю, что путь открыт. И эта улыбка уже не показная, а самая настоящая. Ведь я поняла: чтобы быть счастливой, достаточно сначала поверить в себя, а уж потом — в других. И если вдруг внутри затаится смутная тревога, лучше проверить, всё ли в порядке.
Так заканчивается мой маленький, но такой важный урок. Стоило ли оно тех обид, боли и тревог? Возможно, да: теперь я иду по жизни увереннее, не отказываясь от любви, но и умея в нужный момент сказать «стоп». И пусть следующий дом, если он когда-нибудь появится, будет действительно нашим — а не только по бумагам, а главное, без горького привкуса предательства.
