— Нет, сыночек, не оставляй меня здесь! Прошу тебя! — Анна Петровна вцепилась костлявыми пальцами в рукав сына и заплакала горькими, отчаянными слезами при виде санитаров в белых халатах.
Но руки Михаила дрожали от усталости, словно свинцовые, а сам он стоял как истукан, бледный и измученный. Не поднимая глаз, он прошептал дрожащим голосом:
— Мама, так надо… Врачи говорят, что тебе будет лучше здесь. Я не могу больше справляться один.
Старая женщина затихла на мгновение, потом медленно разжала пальцы. В ее глазах промелькнуло что-то страшное — понимание, что сын действительно готов ее оставить.
— Миша, — тихо позвала она, — помнишь, как я тебя в детстве качала, когда у тебя температура была? Пела тебе песенки, сидела всю ночь рядом… Помнишь?
Михаил стиснул зубы так сильно, что заболела челюсть. Конечно, он помнил. Помнил, как мать работала на двух работах, чтобы купить ему новые кроссовки к школе. Помнил, как она отказывала себе в еде, лишь бы он мог поехать в летний лагерь с одноклассниками.
— Я помню, мам, — хрипло ответил он. — Но сейчас все по-другому.
Санитары терпеливо ждали в стороне. Один из них, молодой парень с добрыми глазами, подошел ближе:
— Что случилось? Может, еще подумаете?
Михаил яростно замотал головой:
— У меня двое маленьких детей, жена на больничном, я работаю по шестнадцать часов в сутки! — голос его сорвался. — Мать забывает выключить газ, может уйти из дома и заблудиться. На прошлой неделе соседи нашли ее в парке в одной ночной рубашке в два часа ночи!
— Сынок, — прошептала Анна Петровна, — я буду стараться. Я буду очень хорошей. Только не оставляй меня с чужими людьми…
Но было поздно. Санитары уже подошли и осторожно взяли старушку под руки. Она больше не сопротивлялась , только повторяла, как заведенная:
— Миша, Мишенька… Я же твоя мама…
Когда их силуэты скрылись за поворотом коридора, Михаил остался стоять один посреди больничного холла. Люди проходили мимо, кто-то говорил по телефону, кто-то нес цветы. Обычная жизнь продолжалась, а он чувствовал себя так, словно предал самое дорогое, что у него было.
Вечером дома жена спросила:
— Ну как? Устроил маму нормально?
— Да, — коротко ответил Михаил, не поднимая глаз от тарелки. — Там хорошие условия. Врачи опытные.
Жена кивнула с облегчением:
— Слава богу. А то я уже не знала, что делать. Дети боялись к бабушке подходить, когда она начинала свои… странности.
Михаил молча доел ужин и пошел к себе в комнату. Лег на кровать и уставился в потолок. В голове крутились слова матери: «Я же твоя мама…»
На следующий день он позвонил в больницу узнать, как дела. Медсестра бодрым голосом доложила:
— Анна Петровна адаптируется. Правда, плохо спала ночью, часто спрашивает, когда приедет сын.
— Скажите ей, что я скоро приеду, — попросил Михаил.
Но не приехал ни через неделю, ни через месяц. Работа, дети, бесконечные дела — всегда находились причины отложить визит. А в глубине души он знал правду: боялся увидеть мамины глаза.
Звонок поступил поздним вечером в четверг. Дежурный врач говорил осторожно, подбирая слова:
— Михаил Анатольевич, вам нужно приехать. Анна Петровна… Ее состояние ухудшилось.
Когда он приехал, мать уже не могла говорить. Лежала маленькая, сморщенная, дышала тяжело и прерывисто. Но когда увидела сына, в ее глазах промелькнул узнавание.
— Мам, — сел он рядом на кровать, взял ее холодную руку, — прости меня. Я не хотел… Я просто не знал, как по-другому…
Анна Петровна слабо пожала его руку. В последний раз.
— Мама никогда не бросила бы меня, — прошептал он, когда все было кончено.
Медсестра, стоявшая рядом, тихо сказала:
— Она каждый день ждала вас. До самого конца. Говорила: «Мой Мишенька придет, он не забыл про маму».
Михаил вышел из больницы другим человеком. Понимание того, что некоторые решения нельзя исправить, что некоторые слова нельзя взять обратно, навсегда изменило его.
Дома он обнял своих детей крепче обычного. И подумал о том времени, когда состарится сам. Будут ли его дети помнить, как он их качал, когда они болели? Или вспомнят только то, как он поступил со своей матерью?
Время покажет. Но шрам в душе останется навсегда — напоминанием о том, что любовь не имеет срока давности, а материнское сердце бьется для детей до последнего вздоха.
