— Мама! Ну скажи уже, на кого ты оформила дом? — Лена встала, скрестив руки на груди. — Ты что, думаешь, мы потом по судам должны бегать?
Мария Степановна устало потерла виски. Было жарко, духота стояла невыносимая, а разговор — как ножом по нервам.
— Я просто оформила дарственную, Лена. Чтобы потом не бегать с бумагами. Пока в уме, пока ноги носят…
— Дарственную?! — выдохнула вторая дочь, Ирина. — И кому, если не секрет?
— Артему, — негромко ответила Мария.
На кухне повисла тишина. Густая, как кисель. Только у старенького холодильника противно урчал мотор.
— Внуку?! — Ирина подняла голос. — Не дочерям, а внуку?
— Внук — единственный, кто не делит меня с твоей ипотекой и Ленкиным «у меня трое детей». Он единственный, кто приезжает ко мне просто так. Не когда зубы болят и нужны деньги .
Лена вспыхнула:
— То есть мы тебе, выходит, чужие?
— Вы взрослые, самостоятельные женщины. С семьями. Дом вам не нужн. Вам нужно владение. А Артему — дом.
— А ты спросила у нас?! — Ирина сжала губы. — Знаешь что, мама… Жди гостей. Мы не оставим это просто так.
Она схватила сумку и, не прощаясь, вышла в коридор. За ней, клокоча обидой, пошла Лена.
Прошло две недели.
Мария Степановна лежала в палате неврологии, с капельницей в руке и отсутствующим взглядом. Соседка по койке — бодрая женщина лет семидесяти, с челкой цвета баклажана — вздыхала, глядя на нее:
— Ты, Маш, хоть поесть бы попробовала. У тебя сахар падает.
— Не хочется, Зоя.
— Из-за дочерей?
— Они меня предали, Зоя. Своими словами. Своим равнодушием…
— А если бы дом на них оформила — было бы по-другому?
Мария горько усмехнулась:
— Думаешь, я не понимаю? Им не я нужна. Им квадратные метры нужны. А внук — он мне крышу перекрыл весной. Сам. Без просьбы. Без разговоров. Вот и вся разница
Тем временем Ирина уже сидела у адвоката.
— …в общем, мать оформила дарственную на внука. Но она была под давлением. Я уверена.
— У вас есть доказательства давления? Медицинская справка о недееспособности?
— Нет. Но есть моральная несправедливость!
— Моральная — не юридическая, — развел руками адвокат. — Если только она не была в момент подписания бумаги невменяема — шансов нет. Разве что…
— Что?
— Разве что — оспаривать через суд. Давление, манипуляции, подлог. Но это долгий и грязный путь.
— Значит, будем идти по нему, — зло сказала Ирина.
Артем, узнав о завещании, сжал губы и сел в кресло.
— Бабуль… Зачем?
— Потому что ты мой. Ты — единственный, кто со мной рядом. Я хочу, чтобы ты жил в этом доме. Чтобы он не стал камнем раздора.
— Ох бабуля, он уже стал…
А вечером того же дня в доме Марии Степановны раздался звонок. Артем открыл — на пороге стояла Ирина с Леной. С документами и холодными лицами.
— Нам нужно осмотреть дом, — сухо произнесла Лена. — Для оценки рыночной стоимости. Вдруг тебе вздумается его продать.
— Это теперь моя дом, тётя, — спокойно сказал Артем. — Вам здесь нечего делать.
— Мы подали в суд. И вскоре это будет решать суд, а не ты.
И суд действительно не заставил себя долго ждать.
Адвокат Ирины, высокий мужчина с острым носом и глазами, как у ястреба, задавал Марии Степановне неприятные вопросы:
— Скажите, Мария Степановна, вы понимаете, что, оформив дарственную, фактически лишили своих дочерей наследства?
— Я ничего им не должна.
— А почему,вы , не оформили на обеих?
— Потому что им плевать на меня.
— А вам не кажется, что внук просто воспользовался вашим доверием?
— Нет. Он меня любит.
Адвокат хитро прищурился:
— А если бы Артем сказал, что не хочет квартиру? Вы бы оставили её себе?
Мария молчала.
— Суд учтёт ваше состояние здоровья на момент подписания. У нас есть заключение терапевта, что вы страдаете гипертонией и депрессией.
— А ещё у меня шестьдесят лет трудового стажа, — холодно ответила Мария. — И ясный ум. Так что мне решать, кому оставлять мой дом.
После заседания Лена подкараулила Артема в коридоре.
— Слушай, Тём. Ну будь человеком. Верни дом. Продадим, разделим — всем по-честному.
— Ты называешь «по-честному» — отобрать у бабушки то, что она мне отдала?
— Она старая! Она не понимает, что делает!
— Она понимает лучше, чем вы все вместе.
— Ты ж не думай, что всё так просто тебе пройдет .Мы дойдём до конца. И ты еще пожалеешь.
Артем смотрел ей в глаза. Холодно, без страха.
— Я уже жалею. Что родился в этой семье.
А тем временем в доме Марии Степановны начали происходить странности.
Сначала сгорел дверной звонок. Потом исчезли документы — прямо из ящика. Через неделю, вернувшись из больницы, Мария застала в спальне перевернутый шкаф.
— Кто-то приходил, Тём. Я ничего не трогала.
— Кто мог?
— Не знаю… Только один раз Лена приходила — хотела «просто поговорить».
Артем нахмурился.
Он поставил видеокамеру. Маленькую, неприметную. Под верхнюю полку серванта.
На следующий день — всё стало ясно.
На видео видно, какЛена рылась в шкафу, доставала конверты, щёлкала сейф. Потом вытащила пачку документов, сфотографировала и аккуратно положила обратно.
— Ну как вам, дамы? — Артем положил флешку на стол адвоката Ирины. — Это называется «семейное участие»?
Адвокат побледнел.
— Откуда у вас это?
— Вы же сами говорили: всё должно быть по закону. Давайте играть по правилам.
Суд отложили. Адвокат Ирины снялся с дела. Второй тоже отказался. Доказательства были слишком серьёзные.
Но Ирина не сдавалась.
— Всё равно добьюсь. Через опеку, через соцзащиту… Бабку признают недееспособной.
—— Да ты хоть понимаешь, как ты меня подставил?! — Ирина стояла в коридоре, закусив губу до крови. — Я тебя рожала в девяносто третьем, одна, без копейки! Где был твой папаша? Где ты сам был все эти годы?
Ты ушел от меня,а сейчас пытаешься отнять дом…
Артем вздохнул и спокойно посмотрел на мать.
— Я был у бабушки. Она меня кормила, лечила и одевала . А ты… Ты пыталась сдать меня в интернат. Помнишь?
Ирина побледнела. В глазах зажглось что-то злое.
— Я не пыталась! Я просто… устала. Мне было двадцать два, я одна! Ты хоть раз думал, каково это — жить с младенцем в коммуналке с тремя алкашами за стенкой?!
— А бабушка не уставала?
— Она не мать! Это было не её дело!
— Но она сделала то, что ты не смогла. Не отвернулась.
Ирина замолчала. Она всё ещё стояла с видом обиженного подростка, будто пыталась доказать свою правоту перед учителем, который давно уже вынес приговор.
— Знаешь что, Тём, — сказала она, натянуто усмехаясь. — Вот и живи со своей бабушкой. Только не жди от меня прощения, когда всё рухнет. Ты предатель. Сын, который отвернулся от матери. А таких жизнь не щадит.
Артем молча закрыл дверь. Он не знал, плакать или смеяться. Это был не разговор — это был выстрел. В спину. В сердце.
На следующий день Мария Степановна сидела на лавочке у ворот. Был август, листья уже начали чуть желтеть, а небо натянулось, как хмурое лицо.
— Мам, — Артем присел рядом, — скажи мне честно… Ты уверена, что всё правильно сделала?
— А ты сомневаешься?
— Я сомневаюсь в себе. Я стал причиной войны. Родственные узы — это ведь не просто кровь. Это ещё и ответственность.
Мария посмотрела на него внимательно. Глубоко. С тем самым материнским взглядом, который видит боль, даже если ты молчишь.
— Ответственность — это когда ты не бросаешь человека, который в тебе нуждается . Неважно, кто он тебе. А твоя мать… Она не понимала, что ты — не обуза, а смысл.
— Она меня не любила, да?
— Она любила, по-своему .Но ты для нее был помеха. Её жизнь тогда только начиналась. А ты был как якорь, за который она сама себя ненавидела.
— Почему ты никогда не говорила об этом?
— Потому что это её путь. А ты выбрал свой. И я просто хотела, чтобы у тебя был дом. Если я что-то в этой жизни сделала правильно — так это то,что я оставила тебя у себя.
Тем временем Лена не теряла времени даром. Она навела справки, нашла нового адвоката — и теперь они решили сыграть по-крупному.
— Мария Степановна не в себе. Вы видели это видео? — уверенно заявил адвокат на очередном заседании. — Посмотрите, как она забывает слова, путает даты, сбивается на полуслове.
— Она пожилая, а не невменяемая, — возразил защитник Артема. — Все заключения врачей говорят, что на момент оформления дарственной она была в сознании, понимала все последствия.
Судья, женщина лет пятидесяти с усталым, но незлым лицом, посмотрела на документы, затем на Марию.
— Мы проведем независимую психиатрическую экспертизу. Через три недели — следующее заседание.
— Мам, ты не обязана через всё это проходить, — сказал Артем по дороге домой. — Я могу отказаться. Отписать обратно.
— А потом ты будешь жить с этим всю жизнь. Не надо. Пусть суд видит — мы не боимся. Мы чисты.
Артем опустил голову. Он уважал бабушку не просто за доброту. Она была стержнем. Прямой, упёртой, честной. Такую согнуть — можно. Сломать — нет.
В тот же вечер он зашел к Илье — своему отцу. Тому самому, которого Ирина годами обливала грязью и который исчез из жизни Артема, когда ему было всего пять.
— Здравствуй, пап.
— Артём? — Илья выронил чашку. — Ты… ты как? Что случилось?
— Ты помнишь, где я жил в десять лет?
— Конечно… У мамы Ирины. Она… она тогда меня просила тебя взять, но я…
— Не взял.
Илья молча кивнул.
— Почему?
— Потому что был дураком. Считал, что не смогу дать тебе того, что ты заслуживаешь. А теперь, спустя годы, я понимаю — тебе не нужны были подарки. Тебе нужен был отец.
— Уже поздно, — тихо сказал Артём. — Но я пришёл не за этим. Я хочу, чтобы ты выступил в суде. Рассказал, как всё было. Как мама оставляла меня у бабушки неделями. Как угрожала сдать в приют.
Илья посмотрел на сына. Медленно, с какой-то новой болью.
— Хорошо. Я приду. Не ради Ирины. Ради тебя.
День экспертизы наступил незаметно. Мария Степановна вошла в кабинет уверенно, но взгляд выдал — переживает.
Психиатр — женщина в очках с круглой оправой — задавала вопросы мягко:
— Мария, а какой сегодня день недели?
— Вторник.
— А кто у вас премьер-министр?
— Я в политику не лезу, но фамилию знаю. Миронов.
— А зачем вы подарили дом внуку?
— Потому что он был рядом. Всю жизнь.
— А дочери?
— Дочери… живут по-своему. Не со мной.
— А если бы могли — вы бы передумали?
— Нет. Даже если б могла — не передумала бы.
Психиатр кивнула и что-то записала.
На следующем заседании судья зачитала заключение:
— «Мария Степановна дееспособна, в момент подписания дарственной находилась в ясном уме и здравой памяти. Медицинских оснований для оспаривания сделки не установлено».
В зале повисла гробовая тишина.
Лена побагровела. Ирина уткнулась в платок.
А судья продолжила:
— Следующее слово — у свидетеля. Илья Николаевич, бывший супруг Ирины.
Все обернулись. Артем встал. Илья шел медленно, но уверенно.
— Я не святой. Я был плохим мужем и не лучшим отцом. Но могу сказать точно: Ирина не занималась сыном. Он с малых лет был на бабушке. И не потому, что та забирала — а потому что Ирина оставляла. Я знаю, что Мария заменила ему мать. И то, что она оставила ему дом — это её право. И её правда.
Ирина вскинулась:
— Ты лжёшь! Ты меня бросил!
— А ты — своего сына, — спокойно ответил он.
После заседания Артем стоял на ступеньках суда. Мария рядом. Подошла Лена.
— Тём… Извини, что лезли. Просто… обидно.
— А маме не обидно было?
Лена опустила глаза.
— Ты же понимаешь, мы ведь не из-за жадности…
— А из-за чего?
— Из-за обиды. Что нас обошли. Что мы стали ненужными.
Мария смотрела на обеих дочерей. Тихо. Устало.
— Вы мне не чужие. Но и не близкие. Близкий тот, кто рядом в трудную минуту . А вы ….
Суд вынес решение: дарственная остаётся в силе. Иск Ирины и Лены — отклонён.
Они ушли, не попрощавшись.
Прошла неделя. Осень пришла резко, с ветром и дождями. Мария сидела у окна и вязала серо-зелёный свитер для Артема.
Артем придя из магазина ,подсел к Марине:
— Я знаю, что всё уже позади. Но такое ощущение, что я стал сиротой при живой матери.
— Не ты, Артём. Это они — сироты. Потому что потеряли то, что не измерить в метрах и рублях.
Он обнял бабушку. Крепко. Надолго.
— Спасибо тебе, что ты была моей матерью. Самой настоящей.
Она улыбнулась. И впервые за долгое время почувствовала: что всё сделала правильно.
Прошла осень, настала зима. Жизнь в доме Марии Степановны вошла в размеренное русло. Артём устроился на новую работу — он ремонтировал компьютерную технику, ездил по вызовам, а вечерами пил чай с бабушкой и слушал, как вяжутся петли будущего шарфа.
Казалось бы все хорошо — всёплохое позади.
Но беда пришла не с той стороны, откуда ждали.
— Алло, это Артём? — раздался голос по телефону. Женский, хрипловатый.
— Да, слушаю.
— Вам нужно приехать в онкологию на Сосновую. Ваша мама, Ирина Валерьевна, у нас.Она дала ваш номер телефона. У неё третья стадия.
Артём долго молчал. Он не ожидал этого звонка. Ни тона, ни сути.
— Я приеду, — ответил он, и положил трубку.
Он ехал в автобусе, уставившись в окно, где мелькали серые дома и голые деревья. Грудь сдавливало. Не от жалости — от растерянности. Как себя вести? Что сказать? Простить? Отвернуться?
Он вошёл в палату. Мама лежала на боку, лицо исхудало, руки были синими от уколов. Она открыла глаза, увидела его — и отвернулась к стене.
— Зачем пришёл?
— Позвонили. Сказали, ты одна.
— Я и есть одна.
—А твоя младшая сестра к тебе , что не заходит?
— Ей некогда у неё ипотека, и трое детей.
Артём сел рядом.
— Я не злюсь на вас ,мама. Просто… я всё простил, и мне теперь всё равно.
Она тихо рассмеялась. Горько.
— Самое страшное — когда тебе всё равно. Это хуже ненависти.
— Ты сама это выстроила. Ты сама нас всех раскидала, как колоду. Бабушка, Лена, я… никто не остался с тобой. Почему?
— Потому что я боялась остаться одной , остаться ни с чем. Вот и осталась.
Артем не знал, зачем но он продолжал приходить. Каждый день. Иногда просто сидел. Иногда приносил ей сок или крем для рук. Иногда — молчал с ней вместе.
Однажды она тихо спросила:
— Ты ведь знаешь, что у бабушки был ещё один ребёнок?
Артем напрягся.
— Что?
— До нас с Леной. Ей было семнадцать. В деревне, , перед переездом в город. Она родила девочку — и отдала. Её родители заставили это сделать ,отец был зверем. Считал рождение ребенка, позором.
— Ты уверена в этом ?
— Уверена. Она мне рассказывала. Только запретила кому-либо говорить. Даже Лене.
— Ты помнишь имя?
— Наташа. Наталья. Фамилия у неё другая. Её удочерили.
Артём ушёл из больницы с ощущением, что что-то важное ускользало все эти годы. И теперь, когда всё почти сложилось — оно вылезло наружу.
Он рассказал бабушке.
— Это правда? — спросил он.
Мария Степановна долго молчала. Потом вздохнула, как будто сбросила с плеч мешок.
— Правда. Была у меня девочка. Я тогда ещё только-только школу окончила . И родители сказали: выберай— ребёнок или мы. Я выбрала… как дура. Но всю жизнь помнила её лицо. Месяц — а будто всю жизнь знала.
— Ты её искала?
— Нет. Боялась.Думала, что ей там лучше. А вдруг найду — и она скажет, что ненавидит меня ?
— А если нет? Всё совсем не так?
— Артём… не знаю.
Тогда поиском занялся он.
Интернет, архивы, старые знакомые, работницы роддома №2, куда в те годы свозили «девочек с проблемами».
Через месяц он нашёл женщину по имени Наталья Алексеевна Юркова, 47 лет, учитель литературы, проживает в Томске.
Он написал. Просто:
> «Здравствуйте. Простите за странный вопрос. Возможно, вы — родная дочь моей бабушки. Мария Степановна Гребнева. 1978 год, роддом №2. Если вам это что-то говорит — прошу, ответьте. Я — её внук. Она хочет вас увидеть».
Ответ пришёл через два дня.
> «Я знала, что это когда-нибудь случится. Я долго боялась. Но внутри — ждала. Я приеду».
Встреча состоялась в субботу. Наталья оказалась стройной, красивой женщиной с грустными глазами. Мария Степановна, увидев её, не сказала ни слова — только заплакала.
— Прости, что не была с тобой рядом, — прошептала она, уткнувшись в плечо взрослой женщины.
— А я всё равно чувствовала, — ответила Наталья. — Всю жизнь. Что где-то есть женщина, которая плачет по мне.
Они сидели на кухне, пили чай. Говорили про детство, про книжки, про запах печёных яблок. Всё будто срослось.
Артем смотрел на них — и впервые понял: семья — это не та, что делит. А та, что находит.
Ирина ушла тихо. Только Артём был на похоронах. Лена прислала деньги. Больше никого.
На надгробии он написал:
> «Жизнь была трудной. Пусть покой будет мягким».
Через три месяца в доме снова собрались. Наталья приезжала каждые выходные. Лена — реже, но уже не с бумагами. А с тортом и тёплым словами.
— Мама, — сказала Лена однажды, — я завидую Наташе. У неё с тобой— чисто. А у нас — сплошные занозы.
— Так вытащи их, — сказала Мария. — Пока жива. Пока есть кому сказать: «Прости».
Они обнялись. Впервые за много лет — без раздражения, без натянутых улыбок.
Однажды вечером Наталья сказала Артёму:
— Ты знаешь, кто ты во всей этой истории?
— Кто? — засмеялся Артем?
— Мост. Ты соединяешь берега, которые всю жизнь отдалялись. Только со своей стороны не забывай ставить опоры.
Он улыбнулся.
— У меня есть бабушка. Это и есть самая главная опора жизни.
Артем проснулся рано. За окном стояла весна, такая, какую он помнил с детства: с каплями, стучащими по подоконнику, запахом сырой земли и звоном воробьиных разборок.
На кухне гремела посуда. Бабушка варила кофе.
— Ты сегодня рано, — удивилась она.
— Привычка. После больницы — плохо сплю.
Она поставила перед ним кружку и села напротив.
— Я вчера думала… Может, тебе и в правду всё-таки переехать?
— Куда? — не понял Артем.
— Наталья предложила тебе в Томск. Там у неё своя школа. Она может тебе помочь, устроиться. А я… я теперь не одна. Мы с ней… ни как не наговоримся.
Артем молчал. С одной стороны — всё здесь: воспоминания, окна, лавочка у дома. С другой — тут же и боль. Суд, похороны, предательство.
— Я не хочу, чтобы ты меня из-за этого выгоняла, — тихо сказал он.
— Глупый. Я не выгоняю. Я отпускаю. Потому что ты вырос. И ты нужен миру, не только мне.
— А дом?
Она вздохнула.
— Я думала об этом. И решила: оформим на тебя и Наташу вместе. Половина тебе, половина — ей. Она не просит. Но заслужила.
Он покачал головой.
— Я оформлю опять всё на тебя. Пока ты жива, этот дом — твой. А дальше — решай ты. Я хочу, чтобы всё было спокойно. Без судов. Без делёжки. Без проклятий.
Через неделю Артем действительно поехал в Томск. Взял чемодан, ноутбук, и старую кофту, которую вязала бабушка ,пахнущую ландышем.
На вокзале его провожали обе: бабушка и Наталья.
— Возвращайся, когда захочешь. Или не возвращайся — если найдёшь там своё счастье, — сказала Мария.
— Ты у меня есть — значит, я уже счастлив, — ответил он.
Через полгода он снял небольшую квартиру. Начал встречаться с девушкой по имени Лиза — медсестра, которая когда-то ухаживала за его матерью. Так, случайно, всё связалось.
Однажды позвонила бабушка:
— Артём, привет. Лена приехала. Сказала, хочет навестить меня. Мы с Натальей устроим ужин. Может, приедешь на выходные ?
— Конечно. Я соскучился.
Он приехал на выходные.
В доме всё было по-прежнему: обои, чайник, скрип двери в ванную. Только атмосфера другая — не напряжение, а тепло. Сдержанное, но настоящее.
— Привет, — сказала Лена, обнимая его. — Ты стал взрослым.
— Спасибо. А ты — добрее.
Она улыбнулась:
— Наверное, мы все чему-то научились.
Во время ужина Мария Степановна встала с бокалом компота:
— Я хотела бы сказать тост. За тех, кто остался рядом . Потому что родня — это не те, кто пишется в графе «семья». А те, кто всегда вместе.
— А ещё я хотела сказать: этот дом я переписала. Поровну. На троих. На Артема, Наташу и… Лену.
— Что? — удивился Артем.
— Пусть это будет не камнем преткновения, а фундаментом. Я хочу уйти спокойно. Зная, что вы не пересоритесь из-за стены и шкафа.
Лена подошла и обняла её.
— Мама, прости меня за всё.
— Теперь мы все — одна семья— сказала Наталья.
Прошло два года.
Марии Степановны не стало летом.
На похоронах Артем сказал — Спасибо, что дала мне не только дом. А дорогу. Я буду по ней идти. Всю жизнь
.Он вернулся в Томск, женился на Лизе. У них родилась девочка — Маша.
И каждый вечер он рассказывал ей сказку. Про бабушку, у которой было три дочери. И один внук. Который стал её сыном.
